Борис Тененбаум - Тюдоры. «Золотой век»
3. Первые сонеты цикла Шекспира посвящены уговорам некоего юнца, которого человек постарше, любящий его, уговаривает жениться, дабы запечатлеть свою красоту в градущих поколениях. Юнца мы с большой долей вероятности знаем – это граф Саутгемптон, с этим не спорит даже М. М. Морозов. А как раз в это время Эдвард де Вер, сильно растрепавший по ветру свое достояние, изо всех сил пытается пристроить одну из своих дочерей, у которой, увы, нет серьезного приданого, за этого самого графа Саутгемптона – который, однако, жениться упорно не хочет.
Удалось ли нам доказать наш основной посыл – Шекспиром был граф Оксфорд? Нет, не удалось. Им мог быть человек, тесно пристегнутый к кругу Эдварда де Вера, беспутного графа Оксфорда, – почему бы и не актер Шекспир?
Эту гипотезу самым лучшим образом – даже в стихах – оформил мой друг, Е. М. Майбурд:
В пабе, которого имя и адрес для памяти
Мудрая Клио достойными не посчитала,
Там вечерами за кружкою темного эля
Сиживал граф, и беседа неспешно текла.
Слушал его со вниманьем актер-сочинитель.
Так говорил ему граф: расскажу я тебе,
Где побывал я, каких повидал я людей,
Образ их жизни тебе опишу без утайки,
Жизнь королей и о принцах легенды, что знаю…
Прямо так просятся эти персоны на сцену!
Только загвоздка одна, я скажу тебе честно:
Много пытался писать я – но нету таланта.
Ты же поэтом от Бога рожден, тебе Муза
Благотворит и подсказкой ведет к совершенству,
Драмы законы познал ты и сцены законы.
Переложить, претворить, что услышал, ты сможешь
В образы великолепные, сильные, чудные,
Словом уверенным, мощным, что дал тебе Бог,
Так, что столетьями будут смеяться и плакать,
И в восхищеньи падут пред тобой на колени
Все, кто услышал, узнал от тебя эти песни,
Ими прославится Англия наша в народах,
И не померкнет вовек, никогда это имя,
Славное имя Вильяма Шекспира! Амен!
X
Теория Е. М. Майбурда хороша как инструмент сомнения. Его «…быть может…» трудно опровергнуть – да, могло быть тесное сотрудничество между графом Оксфордом и кем-то из его окружения, обладавшим великим поэтическим даром. К тому же предложенная «…гипотеза о сотрудничестве…» содержит важный новый элемент возможного решения задачи: а кто, собственно, сказал, что «автор Шекспир» – это одно физическое лицо? Интересно, что подобное предположение делают и другие люди, не только Е. М. Майбурд. В качестве примера можно сослаться на Бертрама Филдса, у которого есть книга «Актеры»[66].
Так вот, Бертрам Филдс полагает, что наиболее вероятным сценарием было бы тесное сотрудничество графа Оксфорда, писавшего тексты, с актером Шекспиром, хорошо знавшим сцену, – и тогда становится понятным, почему в «Гамлете» после долгих разговоров, и все больше о высоком, в конце вдруг наступает суматоха с дуэлями, смертями, отравлениями – и появлением на сцене военного отряда Фортинбраса с речами и барабанами.
Но, кто бы ни входил в предполагаемый «творческий союз», по-видимому, можно считать доказанным некий важный тезис: Шекспир отнюдь не «…невинное дитя Природы…», которое поет себе вольные песни, не заботясь о деталях и о правдоподобии.
В этом смысле, надо сказать, сторонникам традиционной, «стратфордианской» версии наиболее сильные удары нанесли не их непосредственные противники, а люди сугубо нейтральные. Одним из них мог бы считаться итальянец, профессор Эрнесто Грилло.
Он совершенно не сомневался в Шекспире-актере, простолюдине из Стратфорда. Он просто формально доказал, что все слова о «…невежественном фантазере Шекспире…» в той части, в которой дело касается Италии, – полная чушь[67].
«Стратфордианцы» указывали, что в «Двух веронцах» простодушный Уильям Шекспир, нахватавшийся случайных сведений в таверне «Русалка», заставляет своих героев путешествовать водой между Миланом и Вероной, городами сугубо сухопутными. Нет – отвечает им итальянский профессор – это не так. В XVI веке знатные и богатые люди как раз и предпочитали передвигаться, где только возможно, по воде, используя каналы. Баржа везла их с любым мыслимым количестом груза и слуг и при этом – со всеми удобствами. Дороги в ту пору были такие, что ехать по ним надо было верхом, ибо кареты с мягкими рессорами изобретены еще не были. Шекспира бранили за невежество, потому что в «Укрощении строптивой» он поместил призводство парусов в очень сухопутном городе Бергамо. Однако он был прав – их там действительно делали. Более того – указание на ошибку Шекспира в «Ромео и Джульетте», когда он говорит о «вечерней мессе», в то время как месса служится по утрам, само оказалось ошибочным – в Вероне вплоть до XVI века мессу служили именно вечером. Получается, что Шекспир либо сам побывал в Италии, либо тесно сотрудничал с кем-то, кто разбирался в итальянских делах.
Но кем же был Шекспир? Увы, задачу мы так и не решили… Попробуем использовать путь, рекомендованный Фрэнсисом Бэконом, – перечислим все известные нам варианты решения вопроса.
Глядишь, методом исключения мы и дойдем до какого-нибудь разумного предположения?
XI
Насколько мы можем судить, самым сильным кандидатом на роль Шекспира-автора в настоящий момент является Эдвард де Вер, граф Оксфорд. Он знал лорда Берли и не любил его. Он был, разумеется, прекрасно знаком с его сыном, Томасом Сесилом, человеком не слишком мудреным, но сильно сердившимся на графа Оксфорда. У того плохо складывались отношения с его женой, Анной, – а она доводилась Томасу Сесилу сестрой, и он ее любил. Ситуация, как мы видим, сильно напоминающая треугольник между Гамлетом, Офелией и Лаэртом, – однако сама по себе аналогия ничего не доказывает. Если уж Марк Андерсон нас чему и научил, так это тому, что «…методом аналогий…» можно доказать что угодно.
Фрэнсис Бэкон в качестве претендента на роль Шекспира сейчас популярностью не пользуется, но все же мы его упомянем, потому что есть и еще парочка уж совершенно фантастических кандидатов на эту роль.
Во-первых, это Кристофер Марло, который, согласно выдвигаемой теории, вовсе не был убит в драке, а напротив, смерть его попросту имитировали, а самого Марло заботливо спрятали где-то в Италии, и тут уж он развернулся в качестве автора пьес, приписываемых Шекспиру. Отбросим ввиду явной нелепости?
Во-вторых, совершенно неожиданно в роли автора предлагается сама королева Елизавета. Ну, что сказать? При жизни ее считали женщиной умной, как бес, и способной решительно на все. По-видимому, некую часть этой репутации она сохранила и за гробом – но рассматривать это версию мы все-таки не будем.
Как вам понравится Уильям Стэнли, граф Дерби? Он был зятем Эдварда де Вера, мужем той его дочери, которую отверг граф Саутгемптон. Его кандидатуру отстаивают во Франции на том основании, что он вроде бы побывал при дворе Генриха Наваррского и насмотрелся там на всякие придворные игры и маскарады, из которых и получились потом «Напрасные усилия любви». Сомнительно в высшей степени – в конце концов, почему бы графу Дерби просто не рассказать о полученных им в Европе впечатлениях своему тестю или тому же актеру Шекспиру, который мог бывать в кругу знакомых графа Оксфорда? Так что отложим в сторону и его и обратимся к фигуре поинтересней.
Это Роджер Мэннерс, граф Рэтленд. Он как кандидат на роль Шекпсира, в принципе, имеет многие достоинства Эдварда де Вера – и языки знал, и по Италии попутешествовал, и в университете в Падуе поучился, и даже более того – у его брата и наследника, Фрэнсиса Мэннерса, оказались занятные знакомые.
Согласно сохранившимся документам, его дворецкий за создание некой «импрессы милорда» – то есть, по-видимому, картонной фигуры с гербом графа Рэтленда и каким-то текстом – уплатил двум ее создателям некие деньги.
Один из них – известный актер, игравший в труппе «…людей лорда-камергера…», Ричард Бёрбедж (англ. Richard Burbage). Первый исполнитель таких ролей, как: Гамлет, Ричард III, Лир, Генрих V, Отелло, Ромео, Макбет etc. Вообще говоря, это неудивительно – именно для труппы людей лорда-камергера Шекспир как раз и писал.
А второй человек, получивший от дворецкого деньги за «импрессу», – наш старый знакомый, Уильям Шекспир, актер[68].
Согласитесь, это волнующая находка?
Вдруг, совершенно неожиданно, обнаруживается документально подтвержденный след неуловимого Уильяма Шекспира, актера и пайщика труппы людей лорда-камергера, – и на этот раз не в мифическом, из пальца высосанном «…уголке в покоях графа Саутгемптона…», а в платежной ведомости дворецкого, служившего одному из людей того аристократического круга, с которым Шекспир был предположительно связан.
Ну, хотя бы своими поэмами или циклом сонетов… Связь эта, однако, весьма далекая, и мы с вами, отнюдь не специалисты по английской культуре эпохи Ренессанса, никаких сведений из факта этой связи выжать не сумеем.
