Константин Кайтанов - Наше небо
Земля быстро приближалась. За тридцать минут снижения на парашюте меня отнесло на двадцать один километр от того места, где я оставил самолет. Нужно было определить посадочную площадку. Подтянув стропы, я заскользил и, уменьшив площадь торможения, попытался сесть на территории первой деревушки. Расчеты не удались: воздушным течением меня снесло в сторону, на сосновый перелесок, — деревня оказалась левее. Я ткнулся в глубокий снег перед огромной сосной, едва не зацепившись краем купола за вершину. Вздохнул, осмотрелся. Конец деревни уходил прямо в перелесок. Из крайней избы выскочила старушка и с криком бросилась обратно. Сквозь приотворенную дверь высунулись две головы.
Я засмеялся и, подбирая парашют, махнул им рукой: «Не бойтесь, мол, подходите!» Никакого впечатления.
Выручил колхозный стороне Семен Сергеевич Ухов. Увидев меня с тяжелым ранцем за плечами, он бросился навстречу и повел в ту самую избу, где укрылась перепуганная старушка.
В избе Семен Сергеевич стал рассказывать:
— Сижу на конюшне, смотрю — не то человек, не то птица. Только велика что-то, думаю себе, птица-то, или, может, плохо видеть стал… Опустилась она ниже, смотрю — человек с зонтом, — понял, что летчик. Сын у меня в Оренбурге на летчика учится, — добавил он. — Писал в письме, что тоже прыгал.
Старушка неуверенно приблизилась ко мне и, пощупав руками комбинезон, с любопытством стала рассматривать ранец. Вскоре избу пришлось оставить, она до отказу наполнилась любопытными.
Все вышли на улицу. Пришлось разложить парашют на снегу, надеть на себя подвесную систему и в таком виде демонстрировать колхозникам свой спуск на парашюте. Все остались довольны.
Оказалось, что меня занесло в деревню, жители которой почти ежедневно видели в воздухе машины нашей части, но парашютистов на их территорию никогда еще не заносило.
Меня снова привели в избу к накрытому столу. Я взялся за молоко и в тот же момент услышал гудок машины. Я узнал сигнал нашей «санитарки» — госпитальной машины. В тот же миг в избу вбежали начальник штаба, доктор Элькин и несколько нетерпеливых штатских. Они взяли меня под руки, с недожеванным куском во рту, и, снова вытащив парашют из моего ранца, защелкали фотоаппаратами у самой избы. Это должно было изображать момент приземления.
Едва кончилась съемка, как вторая смена штатских потребовала, чтобы я подробно рассказал о своем прыжке.
— Какие ощущения, товарищ Кайтанов, вам пришлось перечувствовать? — озадачил меня корреспондент.
— Нормально, — говорю, — перечувствовал.
Карандаши лихо заплясали по блокнотам.
Продолжая беседу, мы тронулись по тряской проселочной дороге.
У приземлившегося самолета на аэродроме к приезду машины меня ожидала комиссия. С барографа, прибора, показавшего высоту, на которой я оставил самолет, были вскрыты пломбы.
Я покинул самолет на высоте шести тысяч восьмисот метров.
НЕ РАСКРЫВАЯ ПАРАШЮТА
Высота 550
Самолет плавно оторвался от земли. Перегнувшись за борт кабины, я смотрел на удаляющуюся землю.
Сквозь дрожащий и нагретый июльским солнцем воздух я видел узенькую рельсовую дорожку. Сразу же за ней тянулся густой зеленый парк, изрезанный дорожками. Сквозь зеленую гущу мелькали серебристо-синие озера. Парк мягкими увалами переходил в желто-зеленые полотнища хлебов. Затем начинался лес. В голубоватой дали таяли игрушечные домики.
…Знакомая, успокаивающая картина.
Самолет, разрывая воздух кругами, забирался все выше и выше. Откинувшись немного назад, я полузакрыл глаза. С тех пор как я совершил первый прыжок, прошло всего два месяца. За это время я шесть раз раскрывал в воздухе светлый купол парашюта. То, что когда-то так манило к себе своей неизвестностью, стало близким, простым и знакомым.
Обычный парашютный прыжок я уже хорошо знал. Хотелось чего-то большего, сложного. Товарищ Минов однажды рассказал мне о сложном парашютном прыжке. В 1929 году, по приглашению знаменитого американского летчика-парашютиста Уайта, Минов участвовал в состязаниях на точность приземления, состоявшихся в Соединенных штатах Америки. До этого Минов прыгал всего два раза, и с таким багажом он должен был соревноваться с королями воздуха, имеющими много десятков прыжков. Выпрыгнув из самолета на высоте четырехсот пятидесяти метров, товарищ Минов камнем падал, не раскрывая парашюта, двести метров. Благодаря этому его отнесло очень мало, и он в состязаниях на точность приземления занял третье место.
Рассказ товарища Минова пробудил во мне интерес к затяжному прыжку. Вернувшись в свою часть, я только об этом и думал. Наконец, такая возможность представилась. Я решил лететь, не раскрывая парашюта, не менее ста пятидесяти метров.
Когда самолет достиг высоты шестьсот метров, летчик Скитев дал сигнал готовиться и через несколько секунд скомандовал: «Прыгай!»
Держа правую руку на вытяжном кольце, я бросился вниз, и в ту же секунду меня охватило неотвратимое желание выдернуть кольцо, как я это делал до сих пор. Но я удержался. В ушах стоял пронзительный и острый свист. Казалось, что кто-то затягивает меня с гигантской силой в воздушную струю.
Желание выдернуть кольцо все росло и росло.
Оно проникло всюду. Не было в моем камнем летящем теле ни одной живой клеточки, которая не кричала бы мне: «Дерни за кольцо! Раскрой парашют!»
Постепенно мной начало овладевать странное чувство необъятности окружившего меня воздушного океана. Какой-то сильный голос кричал внутри меня, что я надаю в бездонный колодец. И даже в свистящем воздухе я слышал этот властный голос: «Прекрати падение!»
Начало посасывать в желудке, и, не в силах дольше противиться, я выдернул кольцо. Надо мной раскрылся белый купол парашюта, и я плавно начал спускаться на землю. Падал я затяжным прыжком не более пятидесяти метров. Как только прекратилось падение, перестала кружиться голова, прошел испуг.
Чем ближе к земле, тем больше мною овладевало чувство досады за свою нерешительность. Подбирая самые нелестные эпитеты, я всячески поносил себя за то, что не смог выполнить своего же задания.
С тяжелым чувством неудовлетворенности складывал я парашют.
Весь день меня преследовала неотвязная мысль:
«Неужели у меня не хватит решимости и мужества для преодоления трудностей затяжного прыжка? Неужели я не гожусь для этого дела?»
Я решил повторить прыжок и еще раз проверить самого себя.
Падаю камнем
Ужо на следующий день я стал готовиться к новому затяжному прыжку. Прошел месяц, и 24 августа 1932 года я снова решил прыгнуть.
На этот раз я поставил перед собой более сложную задачу: прыгая с виража, падать, не раскрывая парашюта, метров триста-четыреста.
Самолетом управлял товарищ Евдокимов. Поднявшись на высоту семьсот-восемьсот метров, мы попали в облачную полосу. Между большими облаками были громадные «окна», сквозь которые виднелась земля. В одном из таких «окон», как раз над центром аэродрома, Евдокимов ввел самолет в вираж.
По предварительному условию Евдокимов должен был делать вираж не более сорока-пятидесяти градусов, но он перестарался и на большой скорости сделал вираж никак не менее семидесяти пяти градусов. Стоя на борту, я напрягал все свои силы, сопротивляясь мощной струе воздуха, идущей от винта, которая, срывая, тянула меня под стабилизатор. Когда самолет сделал полтора виража, я был оторван от самолета.
И в ту же секунду я почувствовал, что падение произошло не так, как обычно, не так, как я падал в предшествующие прыжки. Какая-то сила меня отбросила в сторону от самолета, и только после этого я камнем полетел вниз.
Все мои мысли, вся моя воля были направлены на то, чтобы раньше срока не раскрыть парашюта.
В воздухе меня несколько раз перевернуло. Я боялся, что, увидев растущую и надвигающуюся землю, не утерплю и дерну за кольцо, поэтому я старался не глядеть вниз.
Как и в прошлый раз, свист в ушах стоял нестерпимый, но никакой боязни я не испытывал. Не было и головокружения. Самочувствие было настолько удовлетворительно, а желание сделать большую затяжку было так велико, что я долго не хотел прерывать падение.
Я летел камнем вниз. Ничто не сдерживало моего свободного падения. Держа руку на вытяжном кольце, ощущая прикосновение металла, я радовался тому, что нашел в себе силу воли и необходимое мужество.
Желая определить свое положение, я наконец поглядел вниз, — земля была настолько близко, что даже глазам стало больно.
Я дернул кольцо, парашют раскрылся, и через восемнадцать секунд я стоял уже на земле.
После подсчетов оказалось, что в затяжном прыжке я падал более семисот метров.
За моим прыжком с балкона своей квартиры, находившейся на расстоянии двух километров от аэродрома, случайно наблюдал командир части.