Виктор Тамман - В черной пасти фиорда
Если два человека стоят в темноте лицом к лицу, то один из них, глядя на другого, будет считать, что и его визави не спускает с него глаз. Нечто подобное происходит и в ночной атаке: подводники, наблюдая за противником, испытывают ощущение, что их тоже видят. В действительности это не всегда так. В данном же случае, объясняю старпому, нас наверняка не замечают — мы в темной части горизонта, на фоне берега. Кроме того, наблюдатели конвоя основное свое внимание уделяют морю, им и в голову не приходит, что опасность грозит из их же фиорда (мы находились на выходе из фиорда).
Транспорты совсем рядом, по крайней мере так кажется. Их силуэты на фоне мглисто-серой пелены выделяются теперь резко, как зачерненные тушью. Лодка на боевом курсе[10]. Приникаю к ночному прицелу и внимательно слежу за целью, наползающей на визирную линию.
— Точнее держать на курсе!
— Есть, точнее держать на курсе! — репетует рулевой из-под козырька ограждения рубки (во время ночных атак рулевой переводился на мостик).
Форштевень приближается к прицельной рамке. И до чего медленно двигается транспорт, быть может, он сбавил ход? Да нет, это только так кажется. На мостике абсолютная тишина. Ну вот, наконец-то…
— Аппара-аты… пли!
Палуба под ногами несколько раз вздрагивает — выпущенные торпеды устремляются вперед. На них, вкладывая всю свою ненависть к врагу, матросы написали: «За Родину», «За Киев», «За Ленинград», «За кровь братьев»…
Наступило время томительного ожидания — будет попадание или нет? Курс, скорость и дистанция определены на глаз, ошибки возможны. А конвой продолжает двигаться как ни в чем не бывало.
Человеческое чувство — наихудший секундомер: то его стрелка бежит удивительно быстро, то медленно. Сейчас секунды нам кажутся минутами. Мы как бы потеряли контроль над временем. Я беспрерывно смотрю в ночной бинокль на транспорт, а он преспокойно идет дальше. Но вот на судне, чуть впереди мостика, вспыхивает огонь, высоко взлетает черный столб дыма с проседью вспененной воды. Почти одновременно по корпусу лодки ударяет гидроакустическая волна — резкий звук взрыва торпеды дошел до нас быстрее, чем грохот в воздухе. Смертельно раненный транспорт вздрогнул, как будто ударился во что-то, замедлил свой ход, потом осел носом и стал быстро тонуть.
— Все вниз, срочное погружение!
Прыгая в люк последним, слышу еще один взрыв. Это либо попала вторая торпеда, либо разорвало котлы на транспорте.
Подводная лодка начинает стремительно проваливаться. Задраиваю крышку люка, а до меня уже доносится шум врывающихся в ограждение рубки потоков воды.
Спускаюсь вниз и попадаю в атмосферу более чем приподнятого настроения экипажа. Еще бы! Не остыло новогоднее пожелание, как оно исполнилось. В жизни так бывает не часто.
По отсекам передают: «Потоплен фашистский транспорт водоизмещением около 10000 тонн» [11].
Мы ждали ответного удара, но его не последовало. Командование конвоя, вероятно, не догадывалось о нашем присутствии вблизи берега, посчитало, что транспорт подорвался на плавающей мине. Пожалуй, это доказывает, что второй взрыв относился к котлам, а не к торпеде.
Оставив в центральном посту старпома, спешу в носовой отсек, к торпедистам. Они сегодня заслуживают особой похвалы.
— Кто отличился? — повторяет мой вопрос командир БЧ-2–3 Новожилов и отвечает: — Все! Заслуга в приготовлении торпед прежде всего опытнейшего мичмана Пухова.
Опыт у Александра Пухова действительно большой. Он работал слесарем, механиком, испытывал торпеды в мастерской, много лет плавал на лодках. Специалист высокого класса, Пухов готовит оружие с ювелирной точностью — завершившаяся атака тому подтверждение. У него и помощники отличные: старшина 2-й статьи Кабанов и старшие краснофлотцы Доможирский и Крошкин. Я объявляю всем торпедистам благодарность, крепко жму им руки.
Мы снова всплыли, осмотрелись. Конвой ушел на запад. Неподалеку, где был торпедирован транспорт, сновали катера-охотники. Они освещали поверхность воды и подбирали людей, плавающих среди обломков, ящиков, перевернутых шлюпок.
Старпом высказал мнение, что целесообразно было бы расстрелять катера артиллерией и захватить пленных. Идея, конечно, заманчивая. Но здравый расчет показывал: в условиях темноты и крупной зыби стрельба по мелким целям окажется неэффективной. Ночной бой сложится не в нашу пользу.
— Может быть, команде выйти на мостик? — спрашивает Редькин. — Пусть люди убедятся, что новогоднее пожелание сбылось.
— Добро. Только одновременно не более трех человек. В те минуты представители всех отсеков побывали на мостике. Поднялся сюда и старший инженер-механик Горчаков.
— А ведь, пожалуй, в новом-то году мы первыми открыл ли боевой счет потопленным кораблям, — сказал он, наблюдая за возней гитлеровцев.
— Придем в базу — уточним, — отозвался Редькин. — Во всяком случае новогодняя атака была успешной.
«Смотрины» окончились. На мостик поднялся Ямщиков и доложил:
— Из штаба флота получена радиограмма.
— Содержание?
— Приказано немедленно идти на перехват «Тирпице»: предполагается его выход в море.
Мы, конечно, знали, что еще с начала 1942 года в Северной Норвегии базировались основные силы гитлеровского надводного флота, в том числе линейный корабль «Тирпиц». Но полученное задание — выйти на перехват «Тирпица» — было для нас неожиданным. Я тут же приказал Ямщикову нанести квадрат новой позиции на карту и проложить курс отхода, поставив об этом в известность командира БЧ (штурманскую вахту Афанасьев и Ямщиков несли поочередно).
Подводная лодка направляется в новый район. Дизели заработали на полную мощность.
Глубокая ночь, но на лодке никто не спит. Экипаж готовит корабль к бою. Аккумуляторная батарея вбирает в себя запасы энергии. Перезаряжаются торпедные аппараты — работа эта трудоемкая: надо поднять во втором отсеке запасные торпеды и подать их через горловины переборки в носовой отсек, к аппаратам. Торпеды тяжелые, около двух тонн каждая, руками их не сдвинешь. Заводятся тали, производятся необходимые крепления. А море хотя и не штормит, но покачивает. Сорвись восьмиметровая стальная сигара — хватишь лиха. Бойцам приходится нелегко, а ведь они уже сутки на ногах, без сна.
Меня особенно беспокоит старший торпедист Дмитрий Крошкин — в начале войны он имел тяжелое ранение. Тогда Крошкин служил в бригаде морской пехоты. В одном из боев — это было в районе Капорья Ленинградской области — вражеская пуля ранила бойца в грудь. Товарищи подобрали его и отправили в тыл. После лечения в новосибирском госпитале Крошкин попал к нам на лодку.
На мостике появляется Новиков. Он находился в носовых отсеках, где идет перезарядка торпед.
— Дело идет к завершению, — сообщает Яков Романович. — А Крошкин работает, как и все, да еще с шуткой-прибауткой.
— Крепки эти воронежские ребята…
Снизу доложили о готовности к передаче радиограммы.
— Немцы-то засекут работу нашего передатчика, — предостерегающе говорит Новиков.
Он конечно же прав: теперь, когда «Тирпиц» готовится к выходу в море, гитлеровцы особенно внимательно следят за эфиром. Но и мы не из простачков. Я рассказал Новикову, что в таких случаях у нас принято действовать так: перед работой рации лодка ложится на другой курс. Вот и сейчас ляжем на курс, ведущий в базу, и начнем передачу. Противник засечет нас и по радиопеленгам установит движение лодки на восток. Это подскажет врагу и логика суждений: лодка утопила транспорт, израсходовала боезапас и возвращается с позиции. А мы его обманем: закончим передачу и сразу же повернем на обратный курс.
— Если придерживаться такой тактики постоянно, то противник разгадает наши маневры, — не унимается Новиков.
— Правильно, поэтому каждый раз мы делаем по-иному. Лодка легла на контркурс, сбавила скорость, и радист начал передавать радиограмму. Командованию было доложено о неявке партизан, о прошедшем конвое, об атаке, подтверждалось получение приказа о переходе на новую позицию.
Радиопередача закончилась, и лодка легла на прежний курс.
— Подготовлен к выпуску боевой листок, прошу посмотреть, когда будет время, — обратился Новиков.
— Лучше всего — сейчас. Пойдемте.
Мы прошли в кают-компанию. Боевой листок не выглядел красочным, но он был сделан с любовью и привлекал ярким содержанием. В небольших заметках рассказывалось о событиях дня, об отличившихся членах экипажа. В одной из заметок говорилось о том, что молодой член партии Иван Иванович Мазуров первым обнаружил вражеский конвой. Другая заметка сообщала о том, чего я еще не знал, — о боевой инициативе Крошкина. «С выходом из фиорда, — писалось в боевом листке, — команде разрешили перекурить. В отсеке за дежурного остался Дмитрий Крошкин — как некурящий. Когда объявили боевую тревогу, он не растерялся, энергично принялся за приготовление аппаратов и до прихода товарищей успел сделать многое». Что ж, старшего торпедиста похвалили правильно. Кстати, он тоже молодой коммунист: в члены партии Дмитрий Петрович Крошкин был принят в предыдущем походе.
