Анатолий Терещенко - «Оборотни» из военной разведки
В своей основе сотрудники второго отделения 1-го отдела 3-го Главного управления КГБ представляли собой золотой фонд чекистского корпуса. Это была кузница профессионалов — охотников за шпионами, а ГРУ для них представляло ту «десятку», куда целился противник. Оперативники, работающие в ГРУ, активно взаимодействовали и с подразделением внешней контрразведки КГБ, которым в то время руководил разрекламированный и обласканный «демократами» первой волны конфликтный генерал О. Калугин. Кстати, сегодня Калугин в США — сбежал и торгует там, как коробейник-офеня, секретами.
Как-то Стороженко зашел на доклад к Петриченко и неожиданно стал свидетелем его резкого разговора по телефону с каким-то генералом. Как потом выяснилось, это был Калугин. Разговор шел об использовании негласных источников за рубежом. Петриченко слушал спокойно, но потом заволновался и стал говорить резко:
— Вы почему поганите людей? Кто вам дал право нарушать принципы конспирации? С вашими неучами наши люди отказываются работать. Я хочу, чтобы вы, наконец, поняли, что мы вместе делаем одно общее дело. Все, не надо мне никаких оправданий…
Положив трубку, он с досадой произнес:
— Ну совсем зажрались блатные… Откуда у них будет ответственность? Их же нее боятся потревожить. Грязная неё же эта личность — Калугин, — в сердцах проговорил начальник отделения…
Время неумолимо отсчитывало генсеку последние дни. Сообщение о кончине Л. Брежнева пришло неожиданно, ноябрьским утром. Состоялся скоротечный траурный митинг, а через несколько дней главой страны стал Ю. Андропов, деятельность которого в народе в целом оценивалась положительно. Сотрудники воодушевились. Стрелка внутриполитического барометра поползла в сторону наведения порядка, поднятия экономики, активизации борьбы с преступностью, чего и требовали простые граждане. Арест нескольких милицейских генералов-взяточников (сегодня бы их назвали «оборотнями»), снятие с должности шефа МВД говорило о том, что новый генсек на правильном пути.
Перегибы по вине местных властей, а может, и с целью компрометации политики Андропова, — незаконные задержания праздношатающихся в рабочее время, — к сожалению, были. И всё же люди вздохнули свободно после брежневского застоя, ощутили свежий ветер перемен. Заметно рос авторитет государства. Прикусили язык «желтопрессники», незаслуженно пинавшие армию и органы госбезопасности. Страна готовилась к добрым переменам.
Андроповская попытка государственной стабилизации, к сожалению, не увенчалась успехом — слишком короткий срок был подарен судьбой этому честному политику. После его ухода из жизни начался трагикомический спектакль, в котором роли играли люди, далекие от высокого профессионализма в деле государственного строительства.
Личный состав отделения жил напряженной жизнью — ему не до политики. Это были люди действительно «живота не жалеющие ради безопасности страны». Головы пухли от планов контрразведывательных операций. Именно в это время Стороженко назначили сначала заместителем начальника, а потом и начальником легендарного 2-го отделения, которым недавно руководил Петриченко. Это радовало. Продолжение традиций старших поколений воодушевляло в работе. Оперативники трудились в напряженной обстановке. Но уже тогда появились нехорошие тенденции — уравниловка делала своё черное дело. Лодыри, трусы, элитники, окунувшись в «прелести» работы агентуристов, старались лечь «на крыло» и улететь в другие, вспомогательные подразделения. Они не желали работать там, где был риск сломать шею. Платили ведь всем одинаково, только работалось по-разному Дело доходило до того, что па совещаниях оперативники прямо ставили вопрос: когда им поднимут оклады? Однако никто не реагировал на требования чекистских «шахтеров». Чиновничий же аппарат КГБ жил беспроблемно: высокие оклады, спецталоны, спецпайки, персональные машины, дармовые дачи. Для оперативников давалась одна привилегия: более половины из них получали компенсацию за единые проездные билеты, остальные ждали очереди.
Поздним вечером в тиши кабинета Стороженко готовил план очередной операции по ДОП. Неожиданно открылась дверь, и в проёме появился начальник соседнего отделения подполковник А. Зыков.
— Николай, ты знаешь, я сидел сейчас над бумагами и размышлял: как же мы разрослись. Пятое управление занимает уже целое здание, а толку от него никакого. Только вырос его начальник Бобков. Охранка есть охранка. А дежурных служб сколько развелось с полковничьими должностями?! Нас, агентуристов, в этом здании 10–15 %, остальное интеллигенция, мягко говоря.
— Ну, допустим, не все. Есть нужные подразделения. А ты что, раньше об этом не знал?..
— Нет, просто никогда не задумывался. Ходил на службу и считал, что я самый обеспеченный человек. Печально, что прозрел только теперь. У меня ведь была прекрасная специальность — краснодеревщик, — разоткровенничался Зыков.
— Я тоже обожаю дерево, определяю породы по запаху, люблю читать текстуру отшлифованных досок, поперечные срезы. В свое время даже написал такие строчки:
Люблю рубанок и пилу
И запах свежей стружки,
Гору опилок на полу,
Глоток воды из кружки.
Я в срезе веток узнаю
Историю их роста…
…Приход Горбачева к власти встретили с надеждой на перемены к лучшему. Единственное, что настораживало, так это перемывание косточек мертвых генсеков — недавних друзей — и откровенное заигрывание перед Западом.
Однако перестройка не только не облегчила жизнь миллионам тружеников, а наоборот, ухудшила и без того трудную жизнь. На четвёртом году своего правления Горбачев, наконец, вывел советские войска из Афганистана, где в огне войны сгорали наши парни. Никто из вождей раньше не хотел остановить шнек этой чудовищной жертвенной машины.
Экономика всё больше скатывалась к обрыву. Распоясались западные разведки в вербовочной работе. Всплеск особой враждебности испытывали на себе сотрудники военной разведки. Разгорались угли межнациональных конфликтов. Сокращение ракетного вооружения больше походило на одностороннее разоружение в угоду заокеанским покровителям. Нарастало шельмование армии и органов КГБ. Использование войск в Тбилиси и Вильнюсе, Риге и Баку для топорного решения политических задач, а затем бессовестное открещивание от этих санкций Горбачева и Шеварднадзе породило в обществе недоверие к власти, больно ударило по авторитету силовых ведомств. Генсек партией практически не руководил.
Специалисты КГБ, готовя аналитические сообщения «наверх», не скрывали правду, но она игнорировалась. Руководство военной разведки и контрразведки приглашало Горбачева на крупные оперативные совещания, — он не приходил. На одном совещании в КГБ он всё же поприсутствовал, — прослушал доклад и удалился. Вот тогда чекисты и поняли, что судьба страны его не интересует, он к ней безразличен…
В кабинете зазвонил телефон. Николай снял трубку.
— Моляков. Зайдите ко мне.
Начальник отдела сообщил о присвоении звания «полковник». Но па душе Николая радости особой не было. Чем дальше уводила «перестройка» страну от реальностей, тем чаще Стороженко размышлял: «Кто виноват в бедламе? Почему он произошел?»
В Оперативной библиотеке Николай взял книгу с выдержками из «Послевоенной доктрины Америки» в изложении Аллена Даллеса. Открыл сборник и сразу же нашел то, что искал. Прочитал раз, второй — и стало страшно: всё идет по сценарию Запада. Даллес писал:
«Посеяв в СССР хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности поверить… Мы найдем своих единомышленников, своих союзников и помощников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своим масштабам трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания… Из литературы, искусства мы вытравим их социальную сущность, отчуждим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино, пресса — всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства, мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, предательства, всякой безнравственности.
В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху, незаметно, но активно и постоянно будем способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности; бюрократизм и волокиту возведем в добродетель. Честность и порядочность будем осмеивать, они никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, — все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом. И лишь немногие, очень немногие, будут догадываться или даже понимать, что происходит.»
