Анатолий Елкин - Атомные уходят по тревоге
На одном из обсуждений проекта конструктор пояснил: «Здесь возможно и несколько иное решение. Но оно, не дав ничего по существу, сделает корабль безобразным. Я на это не пойду…»
Никто не решился с ним спорить.
О чем думали моряки-заказчики в эту минуту, так и осталось тайной. Только уж, во всяком случае, не о рациональной пользе. Возможно, многим из них увиделась тогда «Катти Сарк», «Мирный», «Двенадцать апостолов» — паруса, летящие над волнами. Над временем. Над пеплом человеческой памяти. Над доверчивостью скептиков и безрадостным холодом рациональных душ. Над забвением и тленом.
6Хмурым было наше утро после победы.
Трудно восстанавливать дом, зная, что его завтра кто-то мечтает разрушить. А нам угрожали каждый день и час. По радио и с трибун конгрессов. Потрясая атомной бомбой и сверхмощными ракетами. Разбойников с большой дороги не остановить евангельскими проповедями, и рабочие снова не выходили из цехов, а ученые — из лабораторий. Срочно ковался щит, способный выдержать удар любого меча. Но, имея только щит, не выиграешь сражение, и флот получил оружие, с которым не страшно принять любой вызов.
Чего это стоило народу, по-настоящему поймут только жившие в начале сороковых. Полстраны лежало в развалинах. Горький дым пеплом осел на остывшие развалины, и с самолета страшно было посмотреть вниз: морем руин проплывали под крылом некогда прекрасные города. Заводы, плотины и шахты были хаосом искореженного и оплавленного металла.
Флоту снились тревожные сны. Надо было не только полностью заменить устаревшие корабли, создать принципиально новые. На картах заокеанских адмиралов стрелы ударов по сердцу Союза тянулись со всех морей и океанов планеты. Флот должен был осваивать все районы Мирового океана.
О будущем флота советского думали и спорили тогда всюду. В просторных кабинетах Главного штаба. В кают-компаниях крейсеров и в цехах номерных заводов. В далеких заснеженных гарнизонах и в ЦК партии. На страницах общедоступных газет и специальных журналов.
Так сложилось в России: флот всегда был народным любимцем, а флот советский — тем более. Народ в тяжелейшие дни испытаний видел, какая это сталь, и он не желал, чтобы она стала слабее, уязвимее.
Флот, прежде чем обновлять себя, нуждался в новой стратегии. В теоретическом осмыслении не только боевого опыта войны, но и всей новой политической ситуации, сложившейся на мировой арене. Не только в новейших открытиях науки, революционно пересмотревших и отвергнувших все старые возможности и представления о войне на море, но и открытиях ближайшего будущего. Ибо корабль строят не один-два дня, и кому нужны посудины, устаревшие уже к моменту своего спуска на воду!
Что значило появление атомной лодки-ракетоносца в любом районе Мирового океана? Каждый окончательно не сошедший с ума политик понимал, что военной авантюре здесь может быть противопоставлено нечто такое, что может поставить под сомнение само существование не только сиих воинственных голов, но и цивилизации в этом уголке земли.
Ученые с изумлением и тревогой подсчитывали «дебет» и «кредит» нового флота: «Военно-морское оружие сделало скачок от тринитротолуола к атомной и водородной бомбам. Атомный взрыв эквивалентен взрыву обычных бомб, общий заряд которых исчисляется не в тоннах или даже в тысячах тонн, а в миллионах тонн взрывчатого вещества. Человек не в состоянии представить такие величины. Мегатонна — вес всех взрывчатых веществ, обрушенных в виде бомб и снарядов на Германию за четыре года войны, увеличенный в восемнадцать раз. Одна бомба в мегатонну равна 50 атомным бомбам, подобным той, которая была сброшена на Хиросиму.
Атомная силовая установка и атомное оружие, вместе взятые, увеличили ударную силу в миллион раз. Соединение атомных подводных лодок, вооруженных управляемыми снарядами, может с большой скоростью и не останавливаясь пройти моря и океаны, омывающие целый континент…»
Моряки, как говорилось во времена Петра, воистину становились людьми «государственными», облеченными немыслимой ранее ответственностью.
…Так же бросал на айсберги свои ревущие волны пролив Дрейка. Кружила ураганами дальняя Атлантика. Хмуро громоздил торосы полюс.
А за тысячи и тысячи миль от них, в кабинетах здания Главного штаба ВМФ, выходящего фасадом на тихий московский переулок, где весной крутится по земле легкий липовый цвет, люди в морской форме подсчитывали эти расстояния и решали вроде бы удивительно прозаические вопросы. Сколько фруктов и овощей нужно загрузить на атомную, чтобы матрос Петров где-нибудь у мыса Горн не очень-то почувствовал разницу в меню, которое он смог бы получить в кафе на Невском или на старом Арбате…
Кроме моряков и судостроителей редко кто в полной мере чувствует всю торжественность такой минуты…
Сорокин стоял у стапелей и нервно вертел в руках коробок спичек. Откуда он его взял — не помнил. Сам Анатолий Иванович не курил. Но нужно же было хоть что-нибудь иметь в руках, когда минуты кажутся часами, и некуда себя деть, и часовая стрелка как будто намертво застыла на циферблате.
Ведь это было совсем недавно.
Конструктор провел его на стапель и нарочито-безразличным тоном бросил:
— Вот ваша «малютка»!..
Вероятно, он ожидал каких-то эмоций или восклицаний, потому что пристально и долго смотрел на него.
А он молчал.
Минуту. Две. Три.
Молчал, хотя сердце его выделывало черт знает что, но ему не хотелось показаться школьником, и он, вкладывая в голос нарочитое спокойствие, ответил:
— Отлично. Пойдемте посмотрим…
Собственно, то, что они увидели, назвать в полном смысле лодкой было еще нельзя: корабль напоминал препарированный организм чудовищной доисторической рыбы.
Фантастическое число труб, трубочек и трубищ все возможных форм и расцветок переплеталось замысловатыми клубками, сходилось и расходилось, образовывая цветастые нити, уходившие внутрь обшивки.
Компрессорные и сварочные установки со своими многочисленными патрубками и шлангами дополняли общую картину кажущегося хаоса. Доски и леса захламляли все вокруг. К корпусу они подошли с большим трудом, перепрыгивая через бухты с тросами, обходя огромные катушки кабеля и пронумерованные ящики с приборами и оборудованием.
Подошел и представился худощавый капитан 3 ранга:
— Замполит. Штурманов Александр Иванович.
— Знатная у вас фамилия, — Сорокин улыбнулся. — Родители как в воду глядели.
— В воду не в воду, а фамилия не случайная. — Командир лодки пришел на помощь немного растерявшемуся Штурманову. — Прадед фрегаты водил. Дед и отец — с детства на море. Так что Александру Ивановичу быть на флоте сам бог велел. Потомственная династия…
— Как старшинский и матросский состав? — спросил командира Сорокин. — С экипажам обстоятельно познакомились?
— Вроде хорошие люди, Анатолий Иванович. А главное — творческие.
У рубки голубоватым огнем шипело пламя.
— Ну как? — спросил конструктор.
— Судя по всему, в сроки не уложимся…
— Наоборот! Вы видите, сколько рабочих и техников устанавливают приборы. Да и ваши стараются…
«Его» — это команда будущего атомохода.
Это очень хорошо, что она имеет возможность до винтика изучить корабль вот так — на стапеле, а не по чертежам, снимкам и схемам.
Кроме того, моряки — самые строгие приемщики. Конечно, ему и в голову не приходило, что здесь кто-нибудь мог бы схалтурить, недобросовестно отнестись к делу.
Но он догадывался, какие задачи будут ставить перед экипажем, какая нагрузка ляжет на эти мощные шпангоуты. Лишний контроль еще никогда никому не помешал.
Стальная сигара… А сколько вместила она! Это над ней работали сотни ученых. Из-за нее месяцами искали решения в лабораториях институтов электроники и гидроакустики. Это ее видел когда-то в мечтах адмирал корабельной науки Крылов, когда первые утлые подводные лодки уходили на глубину, на схватку со смертью.
— Волнуешься, дружище?.. — Конструктор обнял Сорокина за плечи. — А я, думаешь, не волнуюсь!.. Этакую мощь спускаем!
— Да, такое бывает не каждый день…
Трудно спроектировать всякий большой корабль. Нужно ли говорить, сколько сил и нервов отняла у людей атомная лодка?
Как и во всяком трудном новом деле — задачей с сотнями неизвестных, — они искали, мучились и все начинали сначала. И опять экспериментировали, и отказывались от радостно утвержденного вчера и казавшегося поначалу совершенным.
И так в каждой из тысяч научных и технических составных, названия которых — кибернетика, электроника, атомная физика, гидроакустика, телевидение, — всего не перечислишь, как не сосчитаешь и бесконечных споров, волнений, обманутых и сбывшихся ожиданий, выпавших на долю конструкторов этой махины. Такой совершенной, гармоничной и простой на вид.
