Анатолий Елкин - Атомные уходят по тревоге
— В базу!
Всю дорогу Сорокин и Бевз молчали, и только, видимо угадав мысли командира, Миша спросил:
— Попрощаться?
— Да.
— Это хорошо, Анатолий Иванович. Я вчера тоже ходил к морю…
Для него было очевидно, что если уж прощаться — так с морем и лодками. С чем же еще?! В них, так или иначе, фокусировалось все, ради чего они жили долгие годы на краю земли.
Остановив машину у самой кромки пирса, Миша спросил:
— С вашего разрешения, товарищ адмирал, я подожду здесь.
— А может, поедете поспите. Мы — надолго.
— В самолете отосплюсь. Да и не хочется сегодня спать. Последняя ночь — здесь.
— Ну смотрите, как знаете…
У причала ждал катер.
Они не пошли в каюту, а стали рядом с рулевым. И когда катер стремительно взял с места, веер соленых брызг прошелся по их лицам.
— Давай зайдем в Белую, — бросил Сорокин рулевому.
— Есть, в Белую.
Минут через тридцать скалы начали яснее проступать из голубой дымки. Уже стали различимыми березки, поселившиеся в расщелинах, белесые наплывы ягеля на черно-красных камнях, и неожиданно за крутым поворотом они встретили корабль.
Короткий обмен сигналами — и катер на малом вошел в неприметную с моря и воздуха бухточку.
Сорокин и Бевз спрыгнули на скользкие камни, поросшие густыми водорослями. Ноги сразу промокли, пока они шли по прибрежной отмели, заваленной изъеденными моллюсками, обломками корабельных досок, концов, поломанными бочками, остро пахнущими рыбой, — чего только не выбрасывает во время штормов океан.
Скалы отвесно поднимались почти из воды, и только метров через триста их прорезала узкая ложбинка, по которой они поднялись на сопку.
Утро уже начиналось. Таяла дымка у горизонта. Тучи чаек горланили у полосы прибоя. Маленькой точкой виднелся внизу катер.
Каждый думал о своем, и потому они долго сидели молча. Бевз отлично понимал, что чувствовал сейчас Сорокин…
Обратный путь показался удивительно коротким.
Внимание Сорокина вдруг что-то остро остановило. Что? Вначале он не мог понять этого — только из далеких-далеких тайников памяти всплывало что-то очень знакомое. С чем когда-то уже встречался.
Адмирал недоуменно поморщился.
Да… Конечно же это он. Странно, что сразу не узнал. Старый знакомый. Только стал он вроде бы ниже, приземистей… Или сейчас таким показался?
Матрос — первогодок с катера и Бевз с недоумением смотрели, что могло привлечь внимание Сорокина к старенькому морскому буксиру, толкающему огромную баржу.
На всякий случай Бевз спросил:
— Что-нибудь случилось, Анатолий Иванович?
— Нет. Просто узнал старого знакомого…
— Где?
— Видишь буксир?
— Да.
— С ним мы начинали. На нем когда-то прибыла сюда первая партия строителей.
— Ветеран?
— Для всех — ты не обижайся, Сережа, — он только старик. Для старожилов — еще и память…
— Может быть.
— Забыли его. Конечно забыли. Ведь столько больших дел совершено за это время. До буксира ли!..
Когда катер проходил мимо, капитан суденышка потянул за проволоку.
Низкий густой звук поплыл над водой…
В ту ночь он так и не уснул.
Когда он оглядывался на прошлое, ему чудилась идущая через века и века лодка. Неопределенного какого-то типа, а скорее, символ мощи, атакующей глубину.
Стремительный черный силуэт летит через зеленую полумглу. Мощные винты вспарывают океан. Расступается разгневанная вода.
Смещаются года и эпохи. За фантастическим полетом ее следят глаза моряков, лежащих на дне Цусимы и севастопольских бухт, глаза комендоров «Сибирякова» и отчаянных ребят Гаджиева.
Параллели и меридианы истории сопрягаются. В далеком проливе Дрейка штормуют айсберги, белый флаг с голубой каймой летит над полюсом, удивленно смотрит Беринг на Михайловского, и Папанин разглядывает в газете портрет Сысоева. Бессмертные закаты, полыхающие над свинцовой Атлантикой, встречают замшелые каравеллы, и застывают, пораженные неслыханным вызовом Нептуну, лодки, на рубке которой стоит невысокий моряк, почти мальчишка, с русской фамилией Соколов.
Мелькали в его памяти и другие имена и образы. И становились они в сознании рядом с другими, великими и признанными фамилиями. Это нам только кажется, что история плывет где-то за горизонтом. Еще только вчера мы видели улыбку Гагарина, а в той, за сопкой, завьюженной тогда бухте провожали в кругосветное плавание его, Сорокина.
Теперь он читает об этом походе в книгах, как будто не о себе — о ком-го постороннем, хотя и очень знакомом. И снова провожает друзей, уходящих в глубину.
Москва — Северный Ледовитый океан — Тихий океан — Черное море — Ленинград — Москва
