Абдиманап Тлеулиев - Мы из ЧК
В конце совещания Дьяконов попросил Порфирьева задержаться.
— У меня к тебе, Иван Спиридонович, две просьбы. Первая — передай вот это письмо уполномоченному товарищу Павлуновскому. Иван Павлович человек вдумчивый, цепкий. Если ему подробно пояснишь, о чем у нас сегодня шел разговор, он выскажет свои соображения. У него, как я понял, золотая голова. За всю Сибирь и Дальний Восток в ответе. Вторая просьба: зайдешь к товарищу, который лечением ведает, попросишь, чтобы Эльпединскому дали путевку. Может быть, пошлют на Урал или в Кокчетав. Там в Боровом, говорят, места изумительные. Грязи лечебные есть. Сделаешь?
— Конечно, Виктор Иванович!
— Ну, ступай.
В КОМАНДИРОВКЕ
Омск встретил дождем и снегом. В общежитии роты охраны при представительстве ВЧК по Сибири, куда поселили Порфирьева, других участников совещания, было чисто, но холодно. Комендант в ответ на просьбы чекистов отпустить немного дров развел руками: столица красной Сибири, как и вся страна, жила на голодном топливном пайке.
Соседом Порфирьева оказался бывший сослуживец по особому отделу Восточного фронта Альфред Чигович. Увидев Ивана Спиридоновича, он кинулся к нему, обнял и, радостно похлопывая по плечу, приговаривал: «Вот, хорошо как! Вот хорошо!». Затем присел на краешек кровати, достал свою длинную рыбацкую трубку, закурил. Пуская клубы дыма, стал рассказывать о том, кого из общих знакомых довелось ему встретить за последнее время.
— А ты-то, Ваня, где теперь работаешь?
— В Петропавловске.
— Да ну? У Виктора Ивановича Дьяконова? У моего давнишнего приятеля?
— У него. Хороший человек, верно?
— Замечательный. Революционер профессиональный. Опыт большой. Все поймет. Не то, что я.
…Программа совещания оказалась большой. Выступившие руководители отделов полномочного представительства ВЧК по Сибири, ревтрибунала, Сибревкома изложили свои наблюдения, выводы, к которым пришли.
В последний день совещания выступил И. П. Павлуновский. Он отметил, что руководство ВЧК обеспокоено сложившейся в стране обстановкой. Народ измучен войной. Наркомат земледелия сообщил, что многие районы страны вновь подвержены неурожаю. Голод вызвал у части трудящихся колебания. Враги рабоче-крестьянской власти активизируют свою подрывную деятельность.
После небольшой паузы полпред сказал:
— Хочу обратить ваше внимание на следующую выдержку из циркулярного письма ВЧК: «Нужны героические усилия, нужна напряженная работа изо дня в день, иначе мы можем оказаться перед разбитым корытом. Поэтому ВЧК снова предписывает вам, дорогие товарищи, уделить самое усиленное внимание вопросам транспорта, продовольствия, военному делу и антисоветским партиям, которые должны быть обезврежены и сведены на нет…»[2]
— Вот точно! Все точно! — заметил сидевший рядом с Порфирьевым чекист из Атбасара Бокша.
«Это главнейшая и первейшая наша задача, — продолжал читать Павлуновский, — все остальное должно быть оставлено в стороне».
После ужина в общежитие шли группой: Рогачев, Бокша, Широков, Чигович, Порфирьев, Эльпединский. Широков рассказывал анекдоты, подтрунивал над Чиговичем. Говорил, что тому со своей прокуренной трубкой надо определяться в моряки: «Сразу сошел бы за капитана, а то все принимают за обычного мастерового, и никакая вдовушка на пироги не зовет».
Чигович не успел ответить на шутку: за поворотом раздался пронзительный крик:
— Помогите!
Бокша и Порфирьев бросились первыми, за ними Чигович. Пятеро грабителей, взяв в кольцо мужчину и женщину, сняли с них пальто и, угрожая оружием, стали снимать верхнее платье. Высокий бородач направил на Бокшу и Порфирьева наган, приказал остановиться. Убедившись, что приказ не подействовал, грабитель выстрелил, но Бокша увернулся и, подскочив к бородачу, сильным ударом вышиб у него из рук оружие. Порфирьев крикнул:
— Руки вверх! ЧК, — и, спокойно забрав у грабителей оружие, предложил всем пройти до комендатуры представительства ВЧК.
— Что, начальники, на Варламовскую[3] хотите отправить? — спросил бородач.
— Тебя бы на месте пристукнуть, — сквозь зубы выдавил Бокша.
Подошел военно-чекистский патруль. Сдав ему задержанных грабителей, оружие, назвав свой адрес, чекисты направились в общежитие.
К Павлуновскому Порфирьев попал в день своего отъезда[4]. Полпред внимательно прочитал коротенькое письмо Дьяконова, спросил:
— Воззвания, о которых пишет Виктор Иванович, появлялись и в казачьих станицах?
— И в станицах, и в селах.
Павлуновский понимающе кивнул головой, закурил папиросу. Порфирьев сидел, ожидая возобновления прерванной беседы. Ему почему-то страшно захотелось пить, но он не решался встать, подойти к графину с водой. Прошло минут десять. Наконец полпред встал и, сделав несколько шагов по направлению к стоявшему в углу сейфу, заговорил:
— Дьяконов прав. Контрреволюция рядится под эсеров, говорит их голосом. Это покажется странным, но эсерам больше всего станет помогать казачество. В том, что нас не побить в открытом бою, казаки убедились. Но вот «улучшить» власть на свой манер они, пожалуй, еще захотят. Неумелое проведение разверстки, нарушение классового принципа им на руку. Передайте Виктору Ивановичу, что необходимо срочно установить наиболее видных в прошлом эсеров города, проверить их связи, проникнуть в их среду. Надо разобраться и в настроениях бывших офицеров: не все из них пришли к нам с честными намерениями. Посмотрите, кто из бывших тесно связан с эсеровскими активистами.
— Ваш город и уезд, — продолжал Павлуновский, — манят к себе эсеров и их новоявленных союзников потому, что они рассчитывают на сибирское казачество. К тому же в Петропавловск стекается хлеб, собранный по продразверстке в других уездах. А это — приманка вдвойне. В общем, программа действий определяется четко. Не так ли?
— Да, товарищ полпред.
— Тогда не буду вас задерживать. Передайте большой привет Виктору Ивановичу. До свидания!
Вопрос о лечении Эльпединского решился быстро: помогла записка Виктора Ивановича к Павлуновскому. Чигович, не расстававшийся с Порфирьевым, недовольно хмыкал, когда сотрудник медицинского отдела попытался упрекнуть Ивана Спиридоновича в том, что тот получает путевку для своего сослуживца вне очереди.
— Ты знаешь, Иван, — сказал Чигович, когда друзья шли на железнодорожный вокзал за билетом. — В семнадцатом с февраля по май я отлеживался в нижегородском госпитале. Там же и в партию вступил. Так вот один врач нас, фронтовиков, костерил за то, что мы в «грозное время» на госпитальных койках валяемся. Чем-то этот чиновник мне того нижегородца напомнил.
— Слушай, Альфред, — перебил Чиговича Порфирьев. — Ты мне хоть немного о краях, где теперь служишь, расскажи. Я как-то не представляю Каркаралинск. Глушь, поди, страшная, а?
— Когда я в апреле прибыл в Каркаралинск, — сказал Чигович, — тоже так думал. Население местное — одни кочевники. Люди, правда, приветливые. А город, хоть и уездный, но, маленький, всего четыре тысячи жителей. Правда, места изумительные. Рядом горы, леса.
Лицо Чиговича при воспоминании о красотах затерянного в степи городка озарила теплая улыбка. Но он тут же согнал ее и с неподдельной грустью заметил:
— Беда у нас с кадрами, Ваня. Настоящая беда. Вот сейчас на пару дней задержусь в Омске, буду для уезда людей выпрашивать. У нас в учреждениях работает слишком много бывших белогвардейцев, в основном анненковцы да дутовцы. Отступавшие атаманы побросали их больными, ранеными. Озлились они и на атаманов, и на Советскую власть: беспрерывно нам пакостят. Я уж половину проверил. Но уездные учреждения не закроешь. Военком Ляпин и тот в эсерах раньше состоял. Правда, работает пока неплохо.
Раскурив угасшую трубку, Альфред закончил свою мысль:
— В штабе Помглавкома по Сибири обещали помочь. Уже посылают одного товарища на должность военкома. Он после ранения, но, думаю, с обязанностями справится.
— Да, тяжеловато тебе, — посочувствовал Порфирьев. — У нас немного легче. Но тоже бывших много. И кое-кто из них никак не угомонится. В общем, забот хватает.
За разговорами незаметно подошло время прощания. Ударил станционный колокол, возвестив об отправлении состава. Чигович крепко обнял Порфирьева, а затем, отстранившись, хлопнул его по плечу и, не оглядываясь, пошел к выходу в город. Не знали друзья, что им уже никогда не встретиться.
СЕРАЯ ПАПКА
Отчет о командировке Дьяконов выслушал внимательно, ни разу не перебив Порфирьева. Он только попросил повторить то, что говорили Павлуновский и Гузаков. Затем Дьяконов достал из своего сейфа серую папку и, вручив ее Порфирьеву, сказал:
