Дэвид Уайз - Охота на «кротов»
Было жутко. Как в кошмарном сне. Они спросили, делал ли мой муж новые деревянные перекрытия во время реставрации этого дома. Он мог оборудовать там какие-то тайники. Я спросила: «Мог? Но для чего?» — «Для денег, которые он получал от русских». Они сказали, что ищут место, куда Саша мог спрятать сотни тысяч долларов. «Ищите, — сказала я. — Может, мне помочь вам? Для кого он их спрятал? Он бы сказал мне, он знал, что умирает».
Они приходили в галерею два раза в неделю в течение трех месяцев. Но ФБР не обнаружило ни денег, ни тайника — ничего. В конце концов я согласилась на проверку на полиграфе. И тут они мне сказали: «Если вы пройдете проверку на детекторе лжи, мы оставим ваших сыновей в покое на двадцать лет». — «А если нет?» Они только улыбнулись. Но я уловила смысл.
Впервые я прошла такую проверку тридцать лет назад в Германии, до того, как приступила к работе в качестве переводчика писем, когда я впервые поступила на работу в ЦРУ. Мне задали шесть вопросов, которые взволновали меня. Но я поставила одно условие — никаких вопросов о сексе.
Проверка проводилась в отеле «Моррисон Хаус» в Александрии. Присутствовали на ней оператор из Нью-Йорка, Глисон и Шиарини. Аппаратура была установлена в спальне, и проверка длилась пять часов с 18.00 до 23.00. Глисон и Шиарини все это время находились в гостиной. Было задано 27 вопросов. «Был ли ваш муж советским шпионом?», «Имел ли он связи с КГБ?», «Почему Роберт обучался водить самолет?» и т. д. Я ответила, что ему нравилось это».
Потом все закончилось так же внезапно, как и началось. ФБР исчезло, сыновья Орлова вернулись к нормальной жизни. Элеонора вновь занялась своей галереей. Она была при деле, но иногда в сумерки, когда уходил последний покупатель и она оставалась в компании кошек, у нее было время задуматься над тем, а знала ли она когда-нибудь правду о человеке, которого встретила много лет назад в Швабинге в трамвае № 8.
Энглтон никогда не любил вспоминать второе, окончившееся провалом, расследование дела «Саши», ставшее для него возмездием. Утром И мая 1987 года он скончался от рака легких в госпитале «Сибли мемориэл» в Вашингтоне в возрасте 69 лет.
Он был оплакан друзьями, если не врагами. Но да-же те, кто более всего восхищался им, а их было немало, казалось, осознавали, что его навязчивая идея «кротов» и его очарование Анатолием Голицыным обернулись роковой ошибкой.
Рольф Кингсли, возглавлявший советский отдел в разгар охоты на «кротов», ценил свои тесные отношения с Энглтоном и восторгался им как человеком эпохи Возрождения. Но даже он видел предел его возможностей. «Джим был одним из самых блестящих офицеров, с которыми я когда-либо работал, пока не появился Голицын, — сказал он. — Больше я ничего не скажу».
Миссис Энглтон разделяла точку зрения Кингсли. Бывшему начальнику одной из резидентур ЦРУ, хорошо знавшему ее мужа, она сказала, что отчасти она винит Ричарда Хелмса: «Для Джима самое худшее, что могло произойти, стало появление Голицына. Почему Дик не убрал его от себя?»
Панихида состоялась в пятницу 15 мая в церкви конгрегации Рок-спринг в Арлингтоне. Лились песнопения, читали священное писание, поэт Рид Уитмор, старый друг Энглтона и товарищ по учебе в Йельском университете, читал Т. С. Эллиота. В заключение прозвучал гимн «Моя страна, это о тебе».
Дэниел Шорр, интервьюировавший Энглтона в течение четырех часов 13 лет назад и с тех пор поддерживавший контакты с бывшим шефом контрразведки, решил присутствовать на службе. Его поразил тот факт, что ни слова не было сказано ни о жизни, ни о работе Энглтона.
По окончании службы, проходя между рядами, Шорр заметил, ни к кому конкретно не обращаясь: «Вот так-так! Никакого надгробного слова!»
Кто-то, идущий впереди, обернулся и резко оборвал Шорра: «Это секретные сведения».
ГЛАВА 20
Триумф
Надежда никогда не покидала Карлоу.
В возрасте сорока двух лет он был вынужден уйти из ЦРУ, когда его карьера разведчика закончилась крахом в результате охоты на «кротов». Тем не менее он не оставлял попыток реабилитировать себя. То был медленный и вызывающий одни разочарования процесс. Из Лэнгли не было и намека на поддержку.
В 70-х годах Карлоу несколько раз беседовал с шефом контрразведки Джеймсом Энглтоном после увольнения последнего из ЦРУ. Карлоу считал, что Энглтон владеет ключом к разгадке и мог бы прояснить некоторые моменты, лишь бы его удалось каким-то образом вызвать на откровенность. Дважды он сумел поговорить с Энглтоном, когда они оба еще работали в Управлении. Именно в своем кабинете шеф контрразведки предупредил Карлоу держать язык за зубами о своем деле. Позднее, при встрече в коридоре, Карлоу сделал еще одну попытку. «Я задавал все больше и больше вопросов по этому поводу, — сказал он, — и считаю, что все сказанное этим перебежчиком никак не может относиться ко мне». Энглтон отреагировал решительно и ответил: «Никому ни слова об этом — дело слишком секретное».
«Я веду свой собственный список лиц, с кем я беседовал, — продолжал Карлоу, — и вы можете ознакомиться с ним». Энглтон выразил согласие, но больше так и не заговаривал об этом.
Вскоре после увольнения Энглтона в 1974 году Карлоу встретился с ним на одном из коктейлей в Джорджтауне. Они разговорились о прошлом, и Энглтон заявил Карлоу, что тот являлся главным подозреваемым. Карлоу вновь столкнулся с Энглтоном на приеме в южноафриканском посольстве и пригласил его на ленч. К его удивлению, тот согласился.
Они встретились в небольшом, не бросающемся в глаза французском ресторанчике «Эскарго» в верхней части Коннектикут-авеню, который являлся одним из излюбленных мест Энглтона. Последний вновь подтвердил, что Карлоу являлся главным подозреваемым. «Неужели возможно, чтобы какой-то советский перебежчик с такой легкостью смог подставить кадрового офицера ЦРУ? — спросил Карлоу. — Почему бы нам не проделать что-нибудь подобное с КГБ, просто пустив какой-нибудь слушок? Как я предполагаю, Голицын просто начал выдыхаться и, чтобы подогреть к себе интерес, втянул в это дело и меня».
Карлоу показалось, что у Энглтона совесть нечиста, однако тот отказался признать за собой какую-либо вину. «Энглтон ни разу не выразил никакого сожаления. Он настаивал на своей полной непричастности к моему увольнению, которое не входило в сферу его компетенции. Он объяснил, что с точки зрения контрразведки полезнее было бы не увольнять подозреваемого, а оставить его на месте. По его словам, вся проблема заключалась в том, что я нарушил правила конспирации».
Разумеется, это была чистая демагогия, поскольку шеф контрразведки и управление безопасности работали заодно. Управление безопасности ухватилось за ничтожные нарушения режима, чтобы завести дело против Карлоу только потому, что Энглтон заподозрил, что он — советский агент. Если бы ЦРУ не удалось доказать, что Карлоу — шпион, его просто выкинули бы на основании какого-нибудь менее значительного обвинения. Двум смертям не бывать, а одной не миновать[257].
Встречи Карлоу с Энглтоном носили необычный характер. Встречались уволенные из ЦРУ охотник за «кротами» и преследуемая им добыча и пререкались друг с другом над тарелками с гусиным паштетом. Однако здесь действовал вовсе не стокгольмский синдром. Карлоу давно знал Энглтона и даже пытался помочь ему в разработке методов обнаружения советских подслушивающих устройств. Однажды вечером где-то в конце 50-х годов Энглтон пришел к Карлоу на обед, за которым они обсуждали различные технические средства, используемые для шпионажа. Жена Карлоу, Либби, не выдержала и в полночь отправилась спать, а два разведчика продолжали беседу до четырех утра, пока усталый шеф контрразведки наконец не ушел домой.
Расспрашивая Энглтона, Карлоу пытался собрать доказательства, говорящие в его пользу; он все еще надеялся каким-то образом обелить свое имя. Во время второго ленча в одном из ресторанов города Александрия они вновь углубились в ту же самую тему. «Наш разговор напоминал действия кораблей, которые разминулись в ночной тьме, — рассказывал Карлоу. — Я старался использовать удобный случай в своих интересах, а Джим продолжал питать меня пустой информацией.
Энглтон подтвердил историю с буквой «К». Он объяснил мне, что, по логике, этим человеком мог быть только я: я работал в Германии, мое имя начиналось с этой буквы, и я также бывал в Восточном Берлине. У меня был доступ практически ко всему».
Однако Энглтон все-таки проговорился об одном важном факте. Карлоу не знал, что его помимо прочего подозревали в том, что он сообщил Советам о попытках ЦРУ скопировать потайной микрофон, обнаруженный в гербе в американском посольстве в Москве. Не знал он также, что Питер Райт из МИ-5 проинформировал Энглтона, что источником утечки этих сведений был Джордж Блейк. Эта информация из МИ-5 сняла бы с Карлоу несправедливое обвинение, но Энглтон так и не раскрыл ее ни за этим ленчем, ни в другое время[258].
