Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели
– Послушай, Оль. Ну, давай по-человечески, У тебя же нет столового серебра!
– У меня много чего нет. Так и что? Податься в бандюки?
– Ладно. Я тебе половину отдам… – сквозь слёзы говорит она и протягивает мне ложку. Если хочешь.
– Ты так ничего и не поняла, – говорю я в сердцах.
– Так все же так делают! – выкрикивает она полушёпотом и быстро уходит.
– Дура ты, извини за правду.
– Ещё вопрос, – говорит она уже смелее и быстро убегает.
Глава 28. Опять воспитателя довели!
Конечно же, никто ложки на базу не отнёс. Равно как – и вилки с ножами.
Медсестра меня за версту обходит. А девицы сделались злющие – настоящие мегеры! Все мои замечания – в штыки. Пыталась ещё раз поговорить с Татьяной Степановной – глухо, как в танке.
Говорю:
– Это кража, и надо разобраться в деталях. Здесь что-то не так.
Однако она отвечала одно и то же:
– А что вы хотели, дети трудные. И нечего из себя икону корчить.
– Какая икона! – возмутилась я. – Обстоятельства таковы, что просто необходимо, срочно и самым тщательным образом, во всем разобраться.
– Да и так всё ясно. Ублюдки.
– Нет, не всё. Это сложные дети. Но внутри есть и много доброго, только сейчас всё ушло вглубь.
– Да неужели? – ехидничала Татьяна Степановна. – По какой такой причине?
– Всё доброе в них сейчас подавляет агрессивное начало.
– Вот это да! – усмехается она.
– Это всё безделье и жара. В других условиях они были бы другими.
– Ну, не знаю, я разговаривала с Ириной Дмитриевной, она не жалуется. Говорит, дети как дети, – сообщает Татьяна Степановна совершенно равнодушно, без всякого понимания.
– Знаю. Ирина Дмитриевна – замечательный человек, – говорю я. – Но, никого не хочу обидеть, она здесь, извините, не у дел.
– Как это?
Татьяна Степановна возмущенно смотрит на меня.
– Мне было бы легче справляться с детьми, если бы я была одна. Воспитатели должны или тянуть эту лямку вместе, или разойтись в разные стороны.
– Напрасно. А мы как раз Ирину хотим взять на следующий год на два дня.
– Куда – на два дня?
– На первый отряд. Хватит вам и одной ставки.
– Но это невозможно! Мне всё равно придётся делать всю работу самой, потому что эта милая учительница будет только присутствовать «на отряде». А вот дети начнут колобродить – такое двоевластие ничем хорошим, как правило, не кончается.
– Вы просто не хотите делиться или… не умеете работать в команде.
Она засмеялась своей странной шутке.
– Нет, это невозможно, я же сказала…
– Ирине нужны деньги. Трое детей…
– Ах, вот оно что. Но это не тот случай. Здесь надо вкалывать, а не использовать полставки для доп. заработка. Нет, я не отдам отряд даже на два дня.
– Это как-то недемократично, – проговорила она, недобро усмехаясь. – А, собственно, с вами никто и не будет советоваться.
– Это демагогия. Дешёвая демагогия. Оттого, что нас здесь много, работать мне только труднее. Каждый гнёт в свою сторону. Так нельзя с детьми работать. Они от нас, взрослых, учатся лавировать, склочничать. Это воспитывает конформизм. Она уже рявкнула на меня – и вполне начальственно: – Хватит пудрить мне мозги всякими словечками! Ирину в школе ценят как лучшего педагога. И девочки её хвалят.
– Какие девочки?
– Ваши девочки.
– Неудивительно.
– Конечно, она умеет находить общий язык с детьми. Это общее мнение. А вот вы уже утратили с ними контакт. Это так?
– Так.
– Ну и кто виноват.
– Я же объясняла… Как вы не хотите понять…
– Чего?
– Того, что нельзя здесь, в этой нестабильной обстановке, устраивать двоевластие. Дети день ото дня становятся всё более неконтролируемыми. Эта анархия закончится большим скандалом. Чует моё сердце. Всё пойдёт вразнос.
– Да хватит вам придумывать всякие ужасы. Вечно вы… пугаете.
– Я не пугаю. Так будет. Я, может, немного и сгущаю краски, но это чтобы заострить проблему. Потому что когда всё станет уже очевидным, поздно будет что-либо менять. И случится непоправимое.
– И что же? – иронично спросила она.
– Мы растеряем окончательно все наши полезные навыки. И придётся начинать всё сначала. А это будет нелегко.
– Да бросьте вы! – она засмеялась. – Какие навыки? Там нечего и терять. Вы просто заморочили детям голову сказками про царя Колбаску… Муштра и муштра с утра до ночи… А здесь они почувствовали себя людьми. Увидели, как прекрасна и разнообразна жизнь. И что она не сводится к уборке спальни или дежурству на объекте. Они не захотят больше вам подчиняться. Это моё мнение.
– Да разве обо мне речь?
Я просто не находила слов от такой наглости и лицемерия.
– О вас речь, о вас, дорогая.
– Какая муштра? Если здоровые парни и девицы отработают четыре часа в качестве символической платы за всё хорошее, что здесь для них делают, – разве это муштра? И что в этом плохого? От безделья они тут чуть поезд под откос не пустили. Безделье детям категорически противопоказано. Равно как и халява. Если они привыкнут к такой жизни, то и потом, во взрослом состоянии, никогда работать не станут. Они пойдут воровать и убивать. Вот куда это всё ведёт.
– Ха, ха и ещё раз – ха. Как всегда, кошмар на улице вязов.
– Это реальная перспектива!
– Всё в кучу, так-так…
– Нет же. Это просто разные стороны нарождающегося, здесь и сейчас, скотского образа жизни, – билась, как рыба, я – об лёд её равнодушия.
– Вот новости! А куда, спрашивается, воспитатель смотрел?
– Я не Аргус тысячеглазый. А вас там трое – в деревне. И вы не можете за ними уследить. Как же я могу управлять детьми дистанционно? У них скоро эпидемия кишечных заболеваний от грязи начнётся. Посуда с едой на полу стоит сутками.
Она погрозила мне пальцем.
– Вот! А где же ваши навыки сангигиены?
– Чтобы навык стал привычкой, а привычка – чертой характера, надо очень много постараться. Привить ребёнку полезную привычку – дело долгое. А вот разрушить – это раз– два и готово. Это всегда запросто.
Татьяна Степановна явно заскучала. Ей наш разговор уже не казался интересным. И она, прервав движением руки мою речь, произнесла трагично, но, вместе с тем, вкрадчиво и любезно, как на панихиде:
– Ольга Николаевна, мы с большим пониманием относимся к вашим начинанием.
Ого! «Мы»? Мы пахали, как говорится.
Меня безмерно восхитила эта пошлая наглость. Да, она стала за неполных два месяца совсем другим человеком. До чего же быстро растут кадры в закулисной борьбе?
Или… она всегда была такой?! А я этого просто не видела?
Похоже, у неё не только очки – хамелеоны…
– Вы лезете напролом, – продолжала невозмутимо и раскованно моя недавняя подруга. – Даже там, где можно пойти в обход. И победить с меньшими потерями.
– Как это трогательно! Но в данной ситуации это не так. – Всегда возможны компромиссы.
– Есть компромиссы как вынужденная мера. И компромиссы – как предательство.
– Что же заставляют вас предавать эти нелюди?
– Саму идею.
– Глупости. Какие идеи в детском доме? Одни умозрительны схемы.
– Это что же вы называете «умозрительными схемами»?
– Да эту вашу идею-фикс – заставить человека, рождённого ползать, летать. Дарю вам этот образ.
– Краденые подарки… Как-то не очень. Кстати, что будем делать с ложками?
– Дорога ложка, как говорится, к обеду.
– Не поняла, – сказала я с раздражением.
– Со временем поймёте.
Конечно, мы разругались вдрызг. Уже не было и речи о политесе.
Пока играем в молчанку. Однако молчанье длилось недолго. Вызывает по селектору Хозяйка – впервые так официально. Вместо обычной любезной улыбочки, пусть и снисходительной, но всё же дружелюбной, строгий административный оскал.
Куда подевалась её неземная краса? У, ведьма… Так и зыркает своими купоросными гляделками… Взбучка будет отменная!
– Что творят ваши девицы в пищеблоке – вы знаете?
Вот так она и начала – сразу артобстрел, безо всякой моральной подготовки.
И даже не поздоровалась со мной…
– А что? Опять не убирают?
– Уму непостижимо! – хватается за голову она.
– Ну что? Что они натворили, паршивицы этакие?
– Стыдно сказать…
Она замолчала. Достала из холодильника бутылку «боржоми», налила в красивый высокий стакан из синего стекла, сделала несколько глотков и продолжила на тон ниже:
– Ставлю в известность – пропали мельхиоровые приборы из красного зала.
– И много?
– Около сотни. Они! Точно – они!
Сердце моё рухнуло в пятки, душа понеслась в преисподнюю. Сейчас начнётся жуткий кошмар. Погонят нас отсюда с позором…
– Мои сотрудники вне подозрения. Мы живем здесь по шесть месяцев безвыездно. На этой недели никто с базы не отлучался. Из посторонних в банкетный зал входили только ваши девахи.
– А где хранились приборы? – спрашиваю я. – В горке? Было заперто?
– Конечно, на ключ. Но и ключи пропали! Из моего кабинета!