Юлий Буркин - Осколки неба, или Подлинная история “Битлз”
Эти дубли были записаны на разных скоростях и в разных тональностях. Джордж Мартин с помощником провозились целый день, делая невозможное: они ускорили одну запись, замедлили другую и стыковали пленки прямо посередине фразы. Трудно представить, чтобы в итоге подобной операции вышло что-нибудь путнее.
Песня Пола «Пенни Лейн»[94] записывалась параллельно, примерно в то же время. Если Джон мрачновато шутил – «Земляничными полянами» назывался сиротский приют рядом с домом его детства, – то Пол сделал все, чтобы передать радостную эйфорию от «голубого неба пригорода над крышей торгового центра…» и даже ввел в песню мажорное соло на трубе-пикколо.
Сроки поджимали, и Брайан, подгоняемый руководством «E.M.I.» настоял, чтобы обе они были выпущены на сингле… Который, само собой, возглавил и британский, и американский хит-парады…
Пол и Джон не особенно расстроились от необходимости выпустить этот сингл и даже поддержали идею не включать те же песни и в очередной альбом. К тому моменту они окончательно утвердились в высказанной когда-то идее записать такую пластинку, которая не станет сборником песен, а вся, от начала до конца, будет подчинена некоей единой концепции.
– Представьте себе, – объяснял Пол в курилке, – что мы – никакие не «Битлз», а кто-то совсем другие…
– Кто? – не понимал Ринго.
– Ну… ну…
– Клубный оркестр, – предложил Джон. – С дудками и прибаутками.
– Вот! – обрадовался Пол. – И пусть народ рукоплещет, и между песнями – никаких пауз… Клуб!
– «…одиноких сердец»? – отрешенно добавил Джордж.
– Сержанта Пеппера, – раздался голос из кабинки туалета. Мэл Эванс вышел, застегивая ширинку. – Был такой духовой оркестр в Лос-Анджелесе. Мне отец рассказывал.
– Как зовут Эйнштейна? – неожиданно спросил Мэла Джон.
– Эпштейна?
– ЭЙНштейна, дурак! Физика.
– А я откуда знаю? – пожал плечами Мэл.
– Зайди-ка обратно в сортир! – приказал Джон. Мэл послушался. – Как зовут Эйнштейна?
– Альберт, – раздалось из кабинки.
– О! – поднял палец Джон. – Работает!.. – он победно оглядел остальных. – Про что будет альбом?
– Про всё, – отозвался Мел.
– Типичный сортирный гений, – нашел определение удивительному явлению Джон. – Всё. Выходи. Дальше мы уж сами.
В этом альбоме им удалось воплотить все свои задумки, без исключения, в том числе и самые невероятные. Джон сочинил обещанную Джулиану песню о Люси с калейдоскопическими глазами. Фонограмму с партией уникального парового органа каллиопа, к песне «Being For The Benefit Of Mr. Kite»[95], он и Мартин изрезали на мелкие кусочки, а затем склеили их в произвольном порядке и задом наперед. Таких звуков не способен издать ни один существующий инструмент.
Пол написал печальную и словно неземную балладу – специально для появившихся и входивших в моду хиппи, о девушке сбежавшей из благополучного дома родителей к любимому парню. Он наконец-то записал фокстрот «When I'm Sixty Four»[96], сочиненный лет десять назад, но все эти годы не вписывавшийся в портрет «Битлз».
«Стану я старым,
Буду лысеть,
Через много лет;
В день влюбленных будешь ли ты поздравлять
И вино на стол выставлять?
Если вернусь в три
Ночи домой,
Пустишь или нет?
Будем ли старой
Любящей парой
Через много лет?..»[97]
А для своей любимой староанглийской овчарки Марты в конце диска он поместил сигнал частотой двадцать тысяч герц, не воспринимаемый ухом человека, но отлично слышимый собаками.
На запись песни «В тебе и без тебя»[98], Джордж пригласил двух приятелей из «Ассоциации индийской музыки». Один играл на табле, а другой на дилурбе. Уроки Рави Шанкара не прошли даром, и сам Джордж играл на ситаре.
Тягучая, заунывная мелодия выводила Мартина из себя.
– Хитом она, точно, не станет, – ворчал он. – Мало того, что музыка нудная, непонятно даже, про что ты поешь…
– Чего тут непонятного? – пожал плечами Джордж. – Про тебя.
– Про меня? – изумился Мартин. – А, вообще-то, это может быть интересно, – неожиданно изменил он свое мнение. – Только, давай, сделаем в середине небольшую оркестровочку.
– Да ну, – засомневался Джордж. – Тогда это будет уже не совсем индийская песня.
В павильон заглянули Пол, Джон и Ринго. Пол сразу же вмешался в разговор:
– Сделаем, сделаем. Ты пиши, как хочешь, а мы потом сделаем, – он подмигнул Мартину.
– Как знаете, – махнул рукой Джордж.
Заунывная музыка зазвучала снова, и он затянул белый стих:
«Говорили
О космосе, что меж всех нас.
И о людях,
Что спрятались в стенах
Из иллюзий.
Промелькнет чистый свет, но зачем?
Слишком поздно, их уж нет…»[99]
Джон и Ринго с перекошенными физиономиями вышли покурить, а Пол засел в операторской и, пытаясь сделать вокал Джорджа хоть чуть повеселей, то показывал ему в окошко средний палец, то гримасничал или ставил рожки Мартину… Но, в конце концов, заслушался и даже стал тихонько подпевать:
«…И придет тот час, когда поймешь,
Что свет един, и жизнь течет
И в тебе, и без тебя»[100].
В это время Джон в курилке втолковывал Ринго:
– А знаешь, кто в этом альбоме главный?
– Кто?
– Ты.
– Да ну, – не поверил Ринго, – с чего это вдруг?
– А с того, что мы напишем для тебя песню самого главного персонажа.
– А почему для меня?
– Потому что все привыкли, что «Битлз» – это я или Пол, но мы же решили в этот раз делать все не так, как у «Битлз».
– Тогда пишите быстрее, пока я не испугался…
Эту песню они назвали «Если друзья мне чуть-чуть помогут»[101]. На записи помощь заключалась в подпевках.
– Что у вас со слухом! – в сотый раз за день орал на них Ринго. – Слушайте, как надо! – Он прохрипел какую-то нестройную мелодию. – Поняли?! Ну-ка, Джордж, повтори!
Джордж повторил его хрип с доскональной точностью.
– Певец, – презрительно поморщился Ринго. – Лабертина Ларетти! Дай-ка сюда гитару!
– Во дает, – шепнул Пол на ухо Джону, – не на шутку разошелся…
Ринго подергал струны и отдал гитару Полу:
– Настроить и то не можете… Хендриксы…
– Приступим к записи? – осторожно спросил Мартин, пряча улыбку.
– Всё спешите? Вам лишь бы побыстрее… А качество? О качестве пусть тюлени думают?! Вас-то оно не волнует, да? А-а, ладно, – безнадежно махнул он рукой, – давайте, начнем.
– Включаю, – предупредил Мартин из рубки.
– Стойте! Стойте! – заорал Ринго. – Кто-нибудь даст мне попить?! Мы же, все-таки вокал пишем!
Джон и Пол со всех ног кинулись из павильона.
Выдув бутыль кока-колы и удовлетворенно рыгнув, Ринго махнул рукой:
– Включайте.
На девятнадцатом дубле Джордж Мартин вспомнил старый испытанный прием. Подойдя к Ринго, он наклонился и тихонько сказал ему на ухо:
– Еще раз плохо споешь, выгоним…
Ринго слегка опешил от такой наглости. Но спел хорошо.
Песня «A Day In The Life»[102] была задумана как итоговая. Вообще-то, итоговую песню хотели написать и Пол, и Джон, и однажды они показали друг другу свои наброски. Неожиданно выяснилось что два этих куска мелодий с текстами удачно стыкуются. В каждом из них говорилось вроде бы о совершенно разных вещах – о гибели человека в автокатастрофе, о фильме про войну, который не захотели смотреть зрители, о найденных полицией в графстве Ланкшир могилах жертв нераскрытых преступлений… Но в сочетании речь шла как раз о том, о чем сказал Мэл – «обо всём».
… – Ага! А вот и оркестр! – сказал Мартин Полу, увидев входящих в студию музыкантов. – Не много ли сорока двух человек для столь милой твоему сердцу какофонии?
– Для настоящей какофонии этого еще мало, – посмотрел Пол на продюсера с пренебрежительной усмешкой и обратился к вошедшим: – Джентельмены! Я не ради забавы попросил вас одеть для сегодняшней записи не концертные фраки, а вечерние костюмы. Я хочу, чтобы вы прониклись духом происходящего. Но это еще не все. Для того, чтобы быть уверенными в успехе полностью, мы приготовили для вас кое-что еще.
По его команде трое костюмеров принялись одевать на музыкантов дурацкие шляпки, покрывать их одежду блестками и накладывать на лица клоунский грим.
Дирижеру оркестра Дэвиду Макаллуму нацепили красный нос с дурацкими очками и рыжими височками, а вместо палочки всучили жезл полицейского-регулировщика.
Джон инспекторским взглядом оглядел результат и удовлетворенно кивнул Полу. Тот приступил к главному:
– А сейчас наш достопочтенный Джордж Мартин включит фонограмму песни, и в нужный момент я попрошу вас, впервые за всю вашу карьеру, исполнить не стройное классическое произведение, а всякую чушь.
