Юлий Буркин - Осколки неба, или Подлинная история “Битлз”
Услышав последнее слово, негры остановились как вкопанные и, обернувшись к Полу, подозрительно уставились на него.
– Мабуту кабанга нет, – сказал Пол. – Мабуту ни при чем. Мы – охотиться… – И он постучал себя кулаком в грудь.
Негр-проводник поставил копье на землю и возразил:
– Мабуту. Мабуту бутунгу каримба.
– Какая каримба?! Никакой каримбы! – заорал Пол.
– Каримба Мабуту, – настаивал негр, глядя на него с возрастающим интересом.
– Вот часы, – показал Пол. – Вот – шляпа. Вот ружье. А где Мабуту? – он театрально огляделся. – Нету Мабуты! Где каримба? Нету каримбы! – он развел руками.
Негры переглянулись и вдруг дико захохотали, тыча в него пальцами. Потом резко замолчали, задрали набедренные повязки и, помочившись в его сторону, побежали дальше.
– Как ты думаешь, что они имели в виду? – осторожно спросил Пол Мэла, догоняя аборигенов.
– Я думаю, они сказали, что ты не прав.
Ночью Мэл растолкал его:
– Вставай, сегодня в деревне праздник. Нас пригласили.
– День рождения Мабуту? – пошутил Пол, натягивая шорты.
Жители повылазили из хижин и собрались вокруг внушительного костра. Голые женщины, словно сошедшие с картинок Йоко Оно, стояли в окружении детей. Одни хлопали в ладоши, другие колотили палками по бревнам, и все горланили песни. Несколько мужчин прыгали вокруг костра, потрясая копьями и мошонками.
Пол прислушался.
– А еще говорят, рок-н-ролл пришел от негров. Типичный скиффл.
– Когда-то и наши предки вытворяли нечто подобное, – меланхолически заметил Мэл.
– Лично у меня предки были белыми.
– А у меня что, фиолетовыми, что ли? – обиделся Мэл. – Ты все ворчишь, а нет, чтобы пообщаться с ними. Что-то в них есть.
Спустя час в хижине белых людей собрались несколько негров. Они уселись кружком и настороженно смотрели на хозяев.
– Ну что, за знакомство? – предложил Мэл и подал старшему ковш с банановой водкой.
Негры стали передавать ковш из рук в руки, принюхиваясь, цокая языками и наперебой восклицая:
– Матанга! Матанга лунга! Ай-ай-ай!
– Похоже, они знают, что почем, – усмехнулся Пол, принимая из рук воина пустой ковш. – Давай, и мы?
Они чокнулись и осушили кружки.
Спустя час Пол сидел в обнимку с пьяным негром на бревне возле хижины и вел с ним доверительную беседу:
– Ты знаешь, Чучамба, я ведь очень знаменитый человек. Я из группы «Битлз». Слыхал про такую? Нет?
– Нг'уи бунга кардаханга бачунга, – уклончиво ответил негр.
– Ну и молодец. А хочешь, я тебе автограф дам? Продашь, купишь себе приличную шляпу.
– Чунга марахата батунга, – засомневался негр.
– Ну, смотри, как хочешь, – похлопал Пол его по плечу. – Человек ты, я вижу, порядочный. Приезжай ко мне, посидим, я тебя с Джейн познакомлю. Это моя девушка. Она из хорошей семьи, из достойного рода… Не то что мы с тобой.
– Мфеда канга кучумба манга, – согласился негр, покачнулся и рухнул на спину.
– Правильно, – одобрил Пол и, откинувшись назад, упал рядом, устремив глаза вверх. Огромное звездное небо растворило в своих глубинах его затуманенный взор.
Вскоре он и его черный друг музыкально храпели в малую терцию.
10
Девятого ноября шестьдесят шестого года «Битлз» собрались у Эпштейна и решили, что через пару недель приступят к записи нового альбома.
Правда, решению этому был посвящен минимум времени, в основном же они хвастались друг перед другом своими «каникулярными» приключениями в разных частях света. Джон, к тому же, притащил картину Стюарта Сатклиффа, которую подарила ему Милли. Это навеяло воспоминания.
Под конец Брайан, решивший было, что хороший отдых мог изменить их прежнее решение, жалобно спросил: «А на гастроли?..» Они переглянулись, и Джон за всех отрицательно помотал головой. Он был небритым и опухшим, и во взгляде его была такая пустота, что спорить Брайан не решился.
Решив извлечь из этого неприятного факта хоть какую-то рекламную выгоду, вечером того же дня Эпштейн публично заявил представителям прессы о том, что «Битлз» больше никогда не будут выступать перед публикой.
Тем временем Джон отправился на Дюк-Стрит в картинную галлерею «Индика». Мистер Данбар, ее владелец, уже давно заманивал его туда, намекая, что там его ждет какой-то сюрприз.
Сюрпризом оказалась маленькая кривоногая японка. Ее выставка называлась «Незаконченные картины и объекты».
Едва машина Джона остановилась у входа, Данбар подтолкнул Йоко Оно к двери:
– Приехал! Иди скорее, познакомься с миллионером!
Миллионер выглядел не лучшим образом. Опытная Йоко сразу отметила, что он, по-видимому, уже не первый день накачивается наркотиками.
Что-то пробормотав в ответ на ее приветствие, Джон проследовал внутрь. Переходя из комнаты в комнату, он чувствовал, что настроение его поднимается. На выставке демострировались кинозаписи падающего снега, источавшая слезы при опускании в нее монеты «плакательная машина», устройство в котором предметы безвозвратно исчезали, огромное количество рисунков и фотографий голых задниц, а одна комната была целиком отдана единственному экспонату: зеленому яблоку на столике с бумажкой – то ли названием, то ли ценником – 100 фунтов.
Посередине другого зала Джон обнаружил возвышение с лесенкой. Забравшись наверх, на площадку, он нашел там висящую на цепочке лупу. Стрелка на потолке указывала, на что сквозь нее следует смотреть. Джон заглянул в нее и увидел маленький кружок с одним-единственным словом внутри: «Да!»
Внезапно Джон пришел в восторг.
– Автора! Покажите мне автора! – закричал он на Данбара, спустившись вниз.
– Вы с ней уже познакомились, – мистер Данбар ввел его в другую комнату, – вот она.
– Спасибо, – искренне поблагодарил художницу Джон. – Представляю, как мне было бы плохо, если бы там было написано «Нет»…
Тут он обратил внимание, что на столе перед загадочной японкой были рассыпаны гвозди, а в руке она держала молоток.
– А это что за фокусы? – поинтересовался он.
– Здесь и только здесь вы имеете возможность всего за пять шиллингов забить гвоздь, – сказала она бесстрастно.
– А что, я не могу забить гвоздь в другом месте?
– Можете. Но не за пять шиллингов, – ответила японка невозмутимо.
– Хм. А сколько стоит гвоздь?
– Один шиллинг десяток. В этом и заключается таинство.
– А еще в чем? – спросил Джон. Он и раньше видел, как деньги делаются из ничего.
– А еще в том, что я предлагаю вам новый взгляд на обычные вещи. Произведением искусства делаю их не я, а ваше воображение.
Все это очень импонировало Джону в его нынешнем состоянии.
– Тогда, надеюсь, вы не будете возражать, если я забью этот гвоздь за воображаемые пять шиллингов? – стал торговаться он, хитро глядя на нее поверх очков.
– Ну, конечно же! – угодливо заверил мистер Данбар, – ВАМ мы готовы сделать такое исключение…
Но Йоко, холодно улыбнувшись, погрозила Джону пальцем и отрицательно покачала головой. Затем достала из кармашка фартука маленькую карточку и протянула ему.
Джон поднес ее к глазам и прочитал вновь одно единственное слово: «Дыши!» Он усмехнулся, глубоко вздохнул, слегка поклонился и отправился к выходу.
– Ты все испортила, – шепнул Йоко мистер Данбар, провожая Джона взглядом.
– Он мой, – произнесла она безучастно.
Прошло несколько дней, и Джон получил по почте небольшую бандероль. Распечатав конверт, он нашел там книжицу. «Йоко Оно. Грейпфрут». Джон открыл её посередине и прочел первые попавшиеся строки:
«…Убей всех мужчин, с которыми спала. Положи кости в коробку с цветами и брось ее в море. Хорошенько перемешай свои мозги чьим-нибудь членом. Прорежь дыру в мешке, наполненным семенами и повесь его там, где дует ветер. Спрячься, пока все не пришли домой. Спрячься, пока тебя не забыли. Спрячься, пока все не умерли…»
«Надо все-таки зайти и забить ей этот гвоздь», – подумал он.
После чего почти ежедневно он стал получать почтовые открытки с лаконичными указаниями, как ему следует жить дальше: «Танцуй!», «Цвети!», «Рассматривай фонари, пока не пришел день!», «Рисуй, пока не свалишься!», «Напряги плоть», «Расслабься!»…
Вскоре Джон вновь посетил галлерею «Индика» и стал спонсором выставки. А к новому переизданию «Грейпфрута» он написал предисловие: «Разрешите представить: Йоко Оно. Джон Леннон».
«Битлз» снова засели в студии. Пол и Джон сочинили каждый по песне, посвященной детству. Работа шла неимоверно трудно. «Strаwberry Fields Forever»[93] Джона записывалась с двадцать четвертого ноября по второе января. Было сделано десятки дублей, с каждым добавлялись все новые инструменты и студийные эффекты. В конце концов Джон заявил Мартину, что ему нравятся первый и последний дубли. «Соедини их как-нибудь, и все будет в порядке. Хватит уже мучаться…», – распорядился он и ушел.
