Макс Хейстингс - Вторая мировая война. Ад на земле
Среди беженцев было много католиков смешанной расы из португальского Гоа. Таможенный офицер Жосе Салдана много дней шагал через джунгли с семнадцатилетним сыном Жорже (остальных членов семьи удалось отправить на корабле, забитом насмерть перепуганными беженцами). По пути отец и сын терпели чудовищные лишения, а однажды, на привале в джунглях, пережили райские мгновения: девушка по имени Эмили Крус пела им, «ее голос, прекрасный и чистый, плыл в тишине ночи, распевая “Бледно-голубое платье” (Alice Blue Gown)»60. Потом Жорже одолела дизентерия. Он попросил отца идти дальше, оставив его под деревом в джунглях. Несколько часов спустя юноша заметил поблизости женщину из племени Нага – охотников за головами. Страх помог ему превозмочь слабость, и Жорже вновь пустился в путь. Он брел на северо-запад, поддерживая в себе силы ягодами: поскольку эти ягоды ели обезьяны, мальчик решил, что они безвредны и для человека. Однажды Жорже увидел стаю бабочек чудесной красоты – очарованный, он подошел ближе и с омерзением понял, что они питаются жидкостью, сочащейся из разложившегося трупа. В конце концов Жорже повезло: он перешел границу, оказался в безопасности, нашел родных. Далеко не все оказались такими счастливчиками. В долине Хуконг мальчики из католической школы наткнулись на тело своего директора Лео Менензеса: слабое сердце не выдержало долгого перехода.
Но и добравшись до Имфала, остававшегося под контролем Британии, беженцы-индийцы, как и индийские солдаты, не могли рассчитывать ни на размещение в человеческих условиях, ни на медицинскую помощь. Располагая богатейшими ресурсами субконтинента, власти не считали нужным позаботиться о самых элементарных нуждах жертв войны. Даже племена качин и нага больше сделали для беженцев, чем англичане. Служащий пароходной компании на реке Иравади, добравшись до лагеря в Ассаме – пришлось переваливать через горы, – услышал от распоряжавшегося там британского офицера, что ему как человеку смешанного англо-индийского происхождения полагается питаться в отведенной для индийцев столовой. В больницах беженцев ожидали чудовищные условия. Англичанка, инспектировавшая госпиталь в Ранчи, с горечью писала подруге в Англию (подруга была замужем за министром Р. Э. Батлером): «Это напоминает кадры из “Унесенных ветром”: несчастные лежат на циновках вплотную друг к другу, тщетно молят хоть о капле воды, их рвет – и так повсюду. Это страшное преступление, и да поразит Господь вечным проклятием Восточное командование»61. В нескольких лагерях уже свирепствовала холера.
Разбитая армия Александера восстанавливалась медленно и без энтузиазма; понадобится два долгих года, чтобы она смогла взять верх в столкновении с японцами. Самого Александера между тем перевели командовать британскими силами на Ближнем Востоке. Воспоминания о страшной бирманской весне и о жертвах того поражения глубоко засели в душе каждого, кто стал свидетелем этих событий. Лидер партии Индийского конгресса Джавахарлал Неру, сидя в индийской тюрьме, куда заточили его англичане, с презрением отозвался о капитуляции Бирмы и бегстве колониальных чиновников, бросивших сотни тысяч соплеменников Неру на произвол судьбы: «Несчастье Индии в этот переломный исторический момент заключается в том, что она не только состоит под чужеземным правлением, но и это правление некомпетентно и неспособно должным образом организовать оборону страны и позаботиться о безопасности и основных потребностях людей»62. Справедливый приговор. Крах британского могущества в Юго-Восточной Азии стал для империи не только поражением, но и позором. Уинстон Черчилль хорошо это понимал.
10. Маятник фортуны
1. Батаан
«Мы не сможем победить в этой войне, пока она не превратится в общенациональный крестовый поход во имя Америки и американской мечты»1, – писал репортер The New York Times Джеймс Рестон в книге «Прелюдия победы» (Prelude to Victory), ставшей бестселлером. Война уже сделалась в полном смысле мировой, но реакция американского народа, оказавшегося внезапно втянутым в этот конфликт, была поначалу очень похожа на поведение англичан в сентябре 1939 г.: благие намерения и путаница в головах. Многие с энтузиазмом записывались на курсы первой помощи, наиболее популярное пособие на эту тему разошлось тиражом 8 млн экземпляров, старшеклассники вырезали из дерева и клеили модели вражеских самолетов для уроков военной подготовки. Граждане сдавали кровь и собирали металлолом, отели Майами и Атлантик-сити размещали рекрутов. В этот суровый для отечества час решено было на время отказаться от охоты и рыбалки, а также от производства мячей для тенниса и гольфа. Процветали гадалки, выросла продажа шашек, карт мира и кулинарных книг. Залы кинотеатров были набиты битком, в том числе и потому, что у людей завелась свободная денежка в кармане: в 1942 г. число зрителей вдвое превысило аудиторию 1940 г. Даже заключенные Сан-Квентина вызвались работать на победу, и им поручили изготавливать заградительные сети против подводных лодок.
Экономическая мобилизация Америки ошеломляла наблюдателей из более бедных и не склонных к такому размаху стран. Особенно сказывалось участие крупных индустриальных компаний. Даже наиболее образованные британцы не догадывались, насколько велики, можно сказать, неисчерпаемы ресурсы Соединенных Штатов. «Разворачивается масштабная мобилизация, – писал английский маршал авиации Джон Слессор из Вашингтона начальнику генштаба ВВС сэру Чарльзу Порталу в апреле 1941 г. – Сейчас они набрали уже два миллиона и планируют призвать еще столько же. С кем они собираются сражаться такими силами, как будут переправлять такое количество солдат, я понятия не имею и сомневаюсь, стали бы они вести себя подобным образом, если бы внимательно проанализировали всю совокупность своих оборонных мероприятий и стратегических планов»2.
Но скептики были посрамлены событиями, происходившими с 1942 по 1945 г. После Пёрл-Харбора генерал-лейтенант Фредерик Морган, основной разработчик планов Дня «Д» с британской стороны, отзывался об американцах так: «Они твердо решили, что это будет величайшая и наилучшим образом осуществленная кампания»3. Примерно о том же писал другу в Госдепартаменте секретарь Американо-Азиатской ассоциации: «Война будет долгой и тяжелой, но, когда она завершится, о Дядя Сэме будет говорить весь мир»4. Федеральный бюджет США взлетел с $9 млрд в 1939 г. до $100 млрд в 1945 г., и за тот же период ВВП вырос с $91 млрд до $166 млрд. Уровень промышленного производства вырос на 96 %, появилось 17 млн новых рабочих мест; 6,5 млн женщин пополнили трудовую армию США в период с 1942 по 1945 г., а средняя зарплата у них выросла более чем на 50 %; удвоился объем продаж женской одежды. Директивы, принимавшиеся во имя этой широкомасштабной мобилизации, играли на руку крупным корпорациям и магнатам промышленности, и те процветали. Антимонопольное законодательство было на время отменено под давлением военных нужд: на долю ста основных компаний Америки, которые в 1941 г. производили 30 % всего национального продукта, к 1943 г. приходилось 70 % ВНП. Правительство забыло свою неприязнь к монополистам: лишь бы поставляли танки, самолеты, корабли.
Шла величайшая в мире война, и все менялось в соответствии и пропорционально этим событиям: в 1939 г. в Америке было всего 4900 супермаркетов, но в 1944 г. – уже 16 000. К концу 1944 г. личные накопления среднего американца почти удвоились по сравнению с декабрем 1941 г. Предметы роскоши, напротив, оказались в дефиците, и потребители толком не знали, как потратить возросшие доходы. «Люди ошалели от денег, – рассказывал ювелир из Филадельфии. – Им все равно, что купить. Покупают, лишь бы деньги израсходовать»5. К 1944 г. производство потребительских товаров в Британии сократилось на 45 % от довоенного уровня, а в США меж тем оно возросло на 15 %. Во многих регионах недоставало жилья, подскочила арендная плата, потому что миллионы людей, направленные для работы на военные заводы или мобилизованные, не знали, где разместиться.
«Миф о Славной войне, – писал Артур Шлезингер, работавший в ту пору в Управлении военной информацией, – воспевает счастливую пору общенационального единства во имя благой цели. Большинство американцев признавали необходимость этой войны, однако и от низменных мотивов не отступались. Мы в Вашингтоне наблюдали изнанку Славной войны. Видели, как жадные собственники заводов противились переходу на оборонную продукцию, а потом уступали настояниям правительства, рассчитывая получить после войны какие-либо привилегии. По нашим сведениям, каждая восьмая компания нарушала Закон о предельных ценах. Мы нагляделись на то, что малоизвестный сенатор от Миссури [Гарри Трумэн] назвал проявлениями “алчности, мошенничества, халатности, грабежа”. Война от всех требовала жертв, но зараза “кидалова” распространялась повсюду. Тыловая жизнь представляла собой довольно-таки постыдное зрелище, в то время как молодые американцы погибали в разных уголках мира»6.
