Самуил Штутман - На страже тишины и спокойствия: из истории внутренних войск России (1811 – 1917 гг.)
Комплектование ОКВС офицерским составом производилось из трех источников: перевод из армейских частей (это рассматривалось как наказание), производство из унтер-офицеров самого корпуса и устоявшаяся практика направления во внутреннюю стражу воспитанников военно-учебных заведений, сначала тех, кто оказался неспособным к наукам, а позднее – всех выпускников на шесть лет стажировки для приобретения навыков командования и обучения.
26 мая 1830 г. императорским указом разрешено представлять унтер-офицеров ОКВС к производству в офицеры. Из них отбирали кандидатов, которых готовили в батальонах, представляли окружным генералам и после этого – командиру корпуса и тот выносил окончательное решение о возбуждении соответствующего ходатайства. Сначала речь шла о возможности получения офицерского чина только унтер-офицерами, обязательно имевшими боевой опыт.
16 июля 1836 г. император издает указ, согласно которому «воспитанников военно-учебных заведений, кои доныне, по достижению совершенных лет, не за дурное поведение или шалости, но только за тупостью и неспособностью к наукам, выписывались юнкерами в армию, впредь выпускать прапорщиками во внутреннюю стражу»162.
Постепенно требование о подборе унтер-офицеров для производства в офицеры несколько смягчается; указом от 30 мая 1837 г. разрешено производить в офицеры фельдфебелей и унтер-офицеров ОКВС, «знающих грамоту», хотя и не бывших в походах, но отличного поведения163. Недостаток офицерских кадров заставил прибегнуть и к такой мере, как дозволение пополнять ОКВС из обер-офицерских детей (не из дворян), желающих поступить на службу на правах вольноопределяющихся, из числа окончивших гимназический курс или знающих русскую грамматику и арифметику164. Разрешалось представлять к производству в офицеры во внутренней страже унтер-офицеров из польских дворян, желающих служить в этом качестве в ОКВС не менее шести лет165. Кандидаты из унтер-офицеров, отобранные для производства в офицеры, должны были подвергаться экзаменам в корпусном штабе или в ближайших военно-учебных заведениях в присутствии окружного генерала166.
Контингент поступающих во внутреннюю стражу нижних чинов из дворян и вольноопределяющихся увеличивается, ОКВС становится своеобразным учебным полигоном для подготовки этой категории военных кадров к службе в полевых войсках. 29 марта 1849 г. последовало высочайшее повеление о переводе в ОКВС дворян-выпускников из учебных карабинерных полков, выдержавших экзамены, сначала портупей-прапорщиками, затем уже после изучения службы и пополнения вакансий в батальонах ОКВС дозволялось направлять их в резервные войска.
В 1850 г. это правило распространено и на тех, кто попал в ОКВС из учебных карабинерных полков, будучи отчисленными по болезни или телесным недостаткам. 26 апреля 1852 г. юнкеров-выпускников военно-учебных заведений, не выдержавших экзаменов и направленных в ОКВС, предписано содержать в батальонах корпуса не менее двух лет167.
Указанные решения позволили немного омолодить офицерские кадры Отдельного корпуса внутренней стражи. В числе попавших служить в ОКВС по окончании пажеских кадетских корпусов и Дворянского полка выпускников были отпрыски графских и княжеских фамилий, и они наравне с другими вовсе незнатного происхождения молодыми людьми проходили нелегкую службу гарнизонного офицера. Она была достаточно напряженной, многообразной, требовала больших усилий и нередко полной самоотдачи.
Но была и другая, теневая жизнь гарнизонного офицера, которую избирали себе отдельные морально нечистоплотные представители этого сословия. Объективности ради приведем одно из свидетельств современника. О неприглядной стороне жизни отдельных офицеров некоторых внутренних гарнизонных батальонов пишет в своих мемуарах жандармский генерал В.Д. Новицкий, вспоминая службу в качестве старшего адъютанта штаба местных войск Харьковского военного округа. Нарисованная им картина зиждется на представлении, вынесенном им из разбора незаконченных следственных дел, переданных штабу местных войск бывшим округом расформированных к тому времени войск внутренней стражи. Конечно, полученных им впечатлений недостаточно для тех обобщений, которые он делает, но они интересны сами по себе и, в определенной мере, характеризуют гарнизонный быт того времени. Автор пишет, что из дела о злоупотреблениях в Курском гарнизонном батальоне полковника Лаппе он «только понял и узнал, что в себя включала должность командира «гарнизонного» батальона каждого губернского города того времени и лиц, ведавших казенными деньгами и громадным имуществом этих батальонов». За отпуск рекрутов в продолжительные отпуска с них брались деньги. Были и другие злоупотребления. «Это дело, – пишет Новицкий, – поставило меня в курс дела, почему командир губернского гарнизонного батальона был первый в губернском городе... Командиры гарнизонных батальонов – все были из гвардии, где они проживались и наживали большие долги и откуда затем всеми силами стремились не к получению армейских полков, а губернских батальонов, во время командования которыми уплачивали все гвардейские долги и становились затем поистине богатейшими людьми из беднейших. Это фактически верно и достоверно. К числу таких командиров гарнизонных батальонов принадлежал полковник Лаппа, составивший себе громадное состояние чрез злоупотребления по службе, успевший скрыть таковое, до суда умерший, но втянувший в дела злоупотреблений своих немало совершенно молодых, неопытных офицеров, попавших к нему на службу в батальон из кадетских корпусов»168.
Такие как Лаппе все-таки были не правилом, а исключением. Большинство командиров батальонов и подчиненных им офицеров честно относились к своим обязанностям, иначе не миновали бы военного суда. Приведем в обоснование данного утверждения мнение другого современника об офицерской среде ОКВС. Оно было опубликовано в 1861 г. в «Военном сборнике». Автор Л. в очерке «Товарищи» пишет:
«Недавно я переведен из армии в корпус внутренней стражи. Расставаясь с моими добрыми армейскими товарищами, я был напуган многими рассказами о том, что меня ожидает с переменой службы. Перспектива жить в обществе гарнизонных офицеров, говоря откровенно, мне не слишком улыбалась, но опасения мои были напрасны: между этими гарнизонными офицерами, сообщества с которыми я так боялся, я встретил такой утешительный факт, что считаю не излишним сообщить читателям «Военного сборника»... Вот в чем дело: поручик Смоленского батальона внутренней стражи Скоков был командирован для сопровождения партии порочных нижних чинов на Амур. Счастливо было начало похода этогоофицера, счастливо и продолжение. Он был уже в Сибири, и немного уже времени оставалось ему до окончания похода. Но тут постигает его несчастье: у него украли 1325 рублей сер. казенных денег. Дельный служака, честный офицер и достойный товарищ был уже на краю пропасти. Военный суд и солдатская шинель, вероятно, не раз представлялись его воображению... Утрата доброго имени, до тех пор ничем не запятноного, грозила ему... Следствие было во всем разгаре... Но вот весть о несчастье г. Скокова из отдаленной Сибири достигает Смоленска...».
Далее рассказывается, что офицеры при поддержке командира батальона, не сомневаясь в честности своего сослуживца, изъявили готовность за счет своего жалования покрыть утрату, прося прекратить дело. Рапорт командира батальона об этом пошел по команде. Через некоторое время пришел ответ военного министра, где говорилось, что «готовность офицеров Смоленского гарнизонного батальона пополнить из жалования их 1325 руб. сер., не оказавшихся в сундуке у партионного офицера поручика Скокова, служит доказательством благородных качеств этого офицера и приобретенного им уважения товарищей, которые при ограниченных средствах решались добровольно оказать помощь своему сослуживцу»... Министр добавил, что с его стороны нет возражений к возвращению Скокова в батальон, если он по ходу следствия не нужен на месте, но считает необходимым, «чтобы следственное дело о неоказавшихся деньгах было окончено и рассмотрено законным порядком», а деньги из жалования офицеров Смоленского батальона могут быть приняты «только когда не окажется по делу виновных в похищении, растрате или утрате оных». Вскоре Скоков возвратился в батальон. «Дай Бог нам побольше таких товарищей, а еще больше начальников, сочувствующих доброму делу подчиненных!» – заключает автор169.
Многие окружные генералы и офицеры ОКВС после упразднения корпуса перешли на службу в местные войска и продолжали честно трудиться, исполняя свой воинский долг. Тот же Генерал Новицкий, между прочим, потомок «первого русского солдата Бухвостова», пишет в своих воспоминаниях, что своими успехами в службе, будучи с 1867 г. старшим адъютантом штаба местных войск, он «всецело обязан опытнейшему в делах, с громадными познаниями, начальнику местных войск Харьковского военного округа генерал-лейтенанту Павлу Евгеньевичу Неелову, честнейшему во всех отношениях человеку, службисту и дисциплинару»170. Добавим к этому, что Неелов до того был окружным генералом ОКВС, которому подчинялся Смоленский гарнизонный батальон. Воспитанию офицерского состава в ОКВС уделялось должное внимание. Этому способствовали такие меры, как периодическое аттестование офицеров, меры поощрения, награждения орденами, знаками за выслугу лет, стимулирование к привитию духа соревновательности в офицерской среде в достижении лучших результатов в службе, дисциплине, хозяйственной деятельности, на производимых начальством смотрах и т. п. Замеченное усердие вызывало большее рвение. Требовательность по отношению к подчиненным не должна была переходить в жестокость, а сочетаться с радением и заботливостью о них.
