Анна Ковалова - Довлатов
Елена Довлатова:
Он был очень хорошим отцом. Особенно ярко это стало проявляться, когда в Нью-Йорке у нас родился Коля. Сережа проводил с ним очень много времени — насколько позволяла работа. В пятничном номере газета «Нью-Йорк таймс» размещала раздел, посвященный детскому досугу. Каждую неделю Сережа этот раздел просматривал и придумывал, куда можно повести Колю. Все выходные обязательно отдавались сыну, и мы куда-нибудь вместе ходили. Однажды видели соревнования матрасов в Манхэттене — это было замечательное зрелище. Устраивались также чудесные детские спектакли, причем дети часто оказывались не только зрителями, но и участниками представления. Колю почему-то часто выбирали, и он совершенно спокойно выходил на сцену, нисколько не смущаясь.
Перед вами — история моего семейства. Надеюсь, она достаточно заурядна. Мне осталось добавить лишь несколько слов. 23 декабря 1981 года в Нью-Йорке родился мой сынок. Он американец, гражданин Соединенных Штатов. Зовут его — представьте себе — мистер Николас Доули.
Это то, к чему пришла моя семья и наша родина.
(Сергей Довлатов, «Наши»)У меня растет сын Коля (его формальное имя — Николас Доули), он толстый и симпатичный, все время пристает к Глаше, она рычит.
Мать несколько оживилась в связи с рождением внука. Донат жизнелюбив, но при этом идейный враг Америки. Недавно ездил в Европу, говорит — там лучше. Я же до смерти из Нью-Йорка добровольно не уеду, я этот город полюбил со всеми его кошмарами.
(Сергей Довлатов, из письма к Тамаре Зибуновой)Елена Довлатова:
В русскоязычном Нью-Йорке Сережу узнавали на улице во многом благодаря тому, что он несколько лет был редактором очень популярной газеты. В то время в Америке была лишь одна русская газета — «Новое русское слово». Этого было недостаточно, тем более что она не вполне удовлетворяла требованиям новых эмигрантов из России, которых в Нью-Йорке было великое множество. Естественным образом появилась идея создать альтернативную газету — «Новый американец». Президентом газеты стал Борис Меттер, племянник Израиля Моисеевича Меттера. Возникла определенная конфронтация между ежедневным «Русским словом» и еженедельным «Новым американцем».
Подсознательно каждый из нас мечтал о русской газете. Ведь журналистика была нашей единственной профессией. Единственным любимым занятием. Просто мы не знали, как это делается в США.
Дома все было очень просто. Там был обком, который все знал. У любой газеты было помещение, штат и соответствующее оборудование. Все необходимое предоставлялось государством. Начиная с типографии и кончая шариковыми авторучками.
Дома был цензор. Было окошко, где вы регулярно получали зарплату. Было начальство, которое давало руководящие указания. Вам оставалось только писать. При этом заранее было известно — что именно.
А здесь?!
Английского мы не знали. (За исключением Вили Мокера, который объяснялся не без помощи жестов.) О здешней газетной технологии не имели представления. Кроме того, подозревали, что вся затея эта стоит немалых денег.
(Сергей Довлатов, «Ремесло»)Петр Вайль:
Я как-то придумал название еженедельника, одного из тех, в которых мне пришлось работать вместе с Довлатовым, — «Новый Свет» — и страшно гордился его красивой многозначностью. Когда вышел первый номер, оказалось, что в китайской типографии перевернули клише, и заглавие можно прочесть, только держа газету наперевес перед зеркалом. И вообще издание просуществовало восемь недель. А не гордись.
«Новый Свет» был кратковременным ответвлением от еженедельника «Новый американец» — вот это название принадлежит опять-таки Довлатову. Тут все оказалось куда более долговечным — и сама газета, и ее имя. Хотя в начале, в 80-м, это словосочетание — «новый американец» — выглядело не только претенциозным, но и попросту уводящим в сторону. Газету делали как раз те, кто не намеревался, строго говоря, становиться американцами — то есть ассимилироваться. Для того и затеяли русский еженедельник. Но выяснилось, что мы были одними из тех, кто — о том не подозревая — разрабатывал новую социокультурную концепцию Соединенных Штатов.
(Вайль П. Без Довлатова // Малоизвестный Довлатов: Сборник. СПб., 1995. С. 456–457)
Мы говорим и пишем на русском языке. Наше духовное отечество — многострадальная русская культура.
И потому мы — РУССКАЯ ГАЗЕТА.
Мы живем в Америке. Благодарны этой стране. Чтим ее законы. И, если понадобится, будем воевать за американскую демократию.
И потому мы — АМЕРИКАНСКАЯ ГАЗЕТА.
Мы — третья эмиграция. И читает нас третья эмиграция. Нам близки ее проблемы. Понятны ее настроения. Доступны ее интересы.
И потому мы — ЕВРЕЙСКАЯ ГАЗЕТА.
Вот так обстоят дела.
Кто-то недоволен?
Переживем, ведь свободу, кажется, еще не отменили!
(Сергей Довлатов, из статьи в газете «Новый американец» // «Новый американец», № 16, 30 мая — 4 июня 1980 г. // Довлатов С. Речь без повода… или Колонки редактора. М., 2006. С. 133–134)Петр Вайль:
Делая основной упор на «новый», Сергей, конечно, не предполагал, насколько был прав, уверенно называя «американцами» нас, которые многим окружающим, да и самим себе, казались социальными инвалидами. Начать с того, что большинство собравшихся под знамя «Нового американца» — и прежде всего, главный редактор Довлатов — английским тогда владели в постыдной степени.
Это, кстати, главный побудительный мотив возникновения этнических бизнесов — будь то газета или химчистка. Или даже их экзотическое сочетание: в Нью-Йорке есть 48-страничный еженедельник, издающийся для нужд корейских химчисток города — по-корейски, разумеется. Я узнавал: для корейских прачечных — совершенно иное издание, ничего общего.
Этническая специализация — норма нынешней жизни; в газетных киосках сидят индийцы, медсестрами служат филиппинки, такси водят арабы и гаитяне (я однажды ехал с лакированным, как телефон, водителем по имени Жан Лафонтен). Основная объединяющая идея конца века — национальная — и разрушила нарядную утопическую концепцию «плавильного котла». Американский melting pot покипел-покипел, но сплава не вышло — так, недоваренный супчик, в котором каждый ингредиент легко различим. Самый ход жизни привел к той идее, которую теоретическая мысль подхватила, дав точное уродливое имя — мультикультурализм.
(Вайль П. Без Довлатова // Малоизвестный Довлатов: Сборник. СПб., 1995. С. 457)
Как я теперь сознаю, газета появилась в исключительно благоприятный момент. Эмиграция достигла пика. С авторами не было проблем. (Как нет и теперь. Грамотеев хватает. Из одних докторов наук можно сколотить приличную футбольную команду.) Потребность в новой газете казалась очевидной. Существующая русская пресса не удовлетворяла читателя. «Новое русское слово» пользовалось языком, которым объяснялись лакеи у Эртеля и Златовратского…
В общем, дело пошло. Мы получили банковскую ссуду — 12 тысяч долларов. Что явилось причиной немыслимых слухов. Относительно того, что нас субсидирует КГБ.
А мы все радовались. Мы говорили:
— Это хорошо, что нас считают агентами КГБ. Это укрепляет нашу финансовую репутацию. Пусть думают, что мы богачи…
(Сергей Довлатов, «Марш одиноких»)Александр Генис:
То, что в Нью-Йорке возникла такая газета как «Новый американец», кажется мне вполне закономерным, потому что к тому времени в Америке русскоязычная пресса ограничивалась только одной газетой под названием «Новое русское слово», которая была явно неадекватна требованиям эмигрантов третьей волны. Эта газета представлялась нам по-своему комической, поскольку делали ее эмигранты первой волны. Тогда они казались мне чрезвычайно забавными. Но я их очень уважаю, в особенности теперь: я познакомился с новыми людьми, которые пришли на смену им. Должен сказать, что старые были лучше. Но проблема заключалась в том, что старые эмигранты совершенно не знали нашей жизни и даже того языка, на котором мы говорили. Например, во времена Российской Империи не было выражения «ядерные бомбардировщики», поэтому в «Новом русском слове» их называли «нуклеарные бомбовозы».
Шесть месяцев я регулярно читал газету «Слово и дело». В ней попадались очень любопытные материалы. Правда, слог редакционных заметок был довольно убогим. Таким языком объяснялись лакеи в произведениях Гоголя и Достоевского. С примесью нынешней фельетонной риторики. Например, без конца мне встречался такой оборот: «…С энергией, достойной лучшего применения…».
