Элен Драйзер - Моя жизнь с Драйзером
Вскоре, однако, выяснилось, что мы поселились по соседству с общиной религиозных фанатиков. Неподалеку от нашего дома, не более чем в тысяче футов от него, находилось весьма странное сооружение. Там, на деревьях, растущих по обеим сторонам «арройо секо», было устроено что-то вроде ковчега, куда собирались члены этой секты – длиннобородые, длинноволосые мужчины, которых можно было видеть днем в окрестностях поселка. Большинство из них жило в маленьких убогих домишках, разбросанных по плоским берегам высохшей реки. Около этих лачуг бродили тощие домашние животные, похожие на скелеты.
Наш хозяин, занимавший верхний этаж домика, не принадлежал к этой секте, но был не менее фанатичен на свой лад и являлся ревностным прихожанином одной из сельских церквей. Это был маленький, но весьма назойливый человечек, который примешивал религию ко всем делам и считал необходимым чрезвычайно много о ней разглагольствовать. Каждое утро, увидев нас, он громко и весьма торжественно восклицал: «Благословен господь!» или «Надеюсь, у вас все благополучно сегодня, с благословения господа бога, да прославится имя его!»
Нередко по вечерам во время наших тихих бесед с Теодором или в часы, когда он писал, стараясь сосредоточить на работе все свои мысли, тишина нарушалась громкими криками, которые отдавались во всех углах дома. Это означало, что к нашему хозяину пришел гость и оба они во время своей беседы, которая неизменно вращалась вокруг религии, так «вознеслись духом», что забыли обо всем на свете.
Жена нашего хозяина была ширококостной, угловатой, огрубевшей от работы женщиной, которая, как видно, немало потрудилась на своем веку, чтобы поддержать семью. Ее туловище неуклюже раскачивалось из стороны в сторону, когда она спешила куда-нибудь, решительно и твердо переставляя свои большие, тяжелые ступни. Когда она кричала «Генри!», ее голос поражал нас своим резким, металлическим и гнусавым звуком. Но Генри, если иногда и появлялся, то ненадолго задерживался возле нее, так как ему обычно предстояло где-нибудь на углу свидание с одним из таких же, как он, святош или какое-нибудь другое не менее важное дело.
Каждое воскресное утро в один и тот же час он отправлялся звонить в церковный колокол. Это было одной из его священных и важных обязанностей, которые, по его мнению, сильно возвышали его в глазах прочих заурядных прихожан, не говоря уже о несчастных грешниках, не принадлежащих к избранной пастве.
Более необычайную домашнюю обстановку, казалось, трудно было найти, и тем не менее, быть может, именно здесь создалась та атмосфера, в которой впервые зародилась у Драйзера мысль написать «Американскую трагедию», вскоре после того появившуюся на свет.
Время от времени я ездила в Голливуд, несмотря на то, что отдаленность нашего нового местожительства усложняла эти поездки: мне хотелось установить с киностудиями отношения, которые я могла бы использовать в будущем.
Вскоре, однако, мне пришлось убедиться, что мы живем слишком далеко, чтобы из моих поездок мог выйти какой-нибудь толк; на каждую поездку уходило больше половины дня.
Поэтому я отказалась от них на время и посвятила себя исключительно домашнему хозяйству и переписке на пишущей машинке рукописей Драйзера. Он работал над инсценировкой «Гения» для Лео Дитрихштейна, находившегося в то время в Нью-Йорке. Письмо следовало за письмом, пьеса перечитывалась снова и снова, но после переговоров, длившихся целый месяц, постановщики в конце концов решили искать другой путь к славе.
Я снова стала заниматься танцами. Так мы прожили несколько месяцев, работая, забавляясь, гуляя по холмам, расположенным позади нашего домика, посмеиваясь над забавными длинноволосыми фанатиками, читая друг другу вслух и наслаждаясь радостями жизни.
Глава 5
Через несколько месяцев мы переехали обратно в Голливуд. Мы сняли уютную квартирку, окнами на улицу, в большом белом оштукатуренном доме на углу бульвара Ларчмон и Клинтон, в нескольких минутах ходьбы от Голливуда и Вайна, который был в то время, так же как и сейчас, центром киноколонии.
Теперь впервые мы оказались в самом центре киногосударства, овеянного романтикой, таинственностью, бесчисленными иллюзиями. Самое соседство с этим средоточием кипучей деятельности, казалось, придавало всему, что мы видели или слышали, какой-то особый волшебный блеск. Одним из наших ближайших соседей был не кто иной, как знаменитый бельгийский поэт Морис Метерлинк, и мы часто видели, как он проходил мимо нашего дома со своей юной женой.
Мое знакомство с этим миром я предвкушала как увлекательное приключение: ведь мне предстояло ближе узнать его, встречаться с знаменитыми кинозвездами. Больше того, я знала, что общение с людьми самого различного типа обогатит мой жизненный опыт новыми впечатлениями, полными ярких красок, драматизма и романтики. Теодор, по-видимому, был так же увлечен этой перспективой, как и я, а быть может, еще сильнее; он очень желал, чтобы я проникла в этот мир и завоевала себе там положение. Отправляясь в киностудию, я старалась, чтобы мой костюм подходил к той роли, какую мне хотелось получить, так как к этому времени я уже знала, что киноактриса должна иметь хотя бы некоторое представление о характере ролей и уметь соответственно одеться.
Поработав месяца два статисткой, я завязала немало знакомств. С одним из лучших постановщиков Голливуда я была знакома еще прежде, когда он работал театральным кассиром. Этот человек дал мне сыграть несколько небольших ролей, и меня скоро стали приглашать на съемки, когда требовался определенный типаж. Сначала мне платили семь с половиной долларов в день, а к концу года я стала получать 20 долларов и считала, что мои дела идут вполне успешно. В восемь часов утра я всегда была уже одета и загримирована для съемки. Для этого приходилось вставать в шесть часов, так как автомобиля у меня не было. Теодор изо дня в день с величайшим интересом и любопытством наблюдал за тем, как я успеваю все это проделывать.
Многие статистки относились к своей судьбе так, как относится любой рабочий,- есть работа, и хорошо. Некоторые из них снимались в кино уже не первый год и давно потеряли надежду выдвинуться. Та, которой удавалось в течение всей недели иметь работу, считала, что ей очень повезло. А ведь среди них были исключительно способные и даже разносторонне одаренные актрисы. Но их лица уже примелькались в студиях, и им раз и навсегда прикрепили ярлык статисток.
Исполнительницы главных ролей – многие из них бывшие актрисы эстрады – получали пятьсот и более долларов в неделю. Однако конкуренция между ними была столь велика, что почти все их жалованье уходило на туалеты, которые не должны были быть ниже установившегося стандарта. И мало кому из актрис удавалось продвинуться дальше: обычно их вскоре заменяли дебютантками помоложе. Многих, таким образом, постигало разочарование, и они быстро увядали. Случалось, что какой-нибудь актрисе улыбалось счастье и она неожиданно становилась кинозвездой. Но это был удел немногих. Большинство недолго грелось в лучах славы и быстро сходило со сцены.
Почти такая же судьба постигала и режиссеров. Деятельность некоторых из них была вначале многообещающей. Казалось, что такой режиссер, поставив хорошую картину, стоит на верном пути свободного и независимого выражения своих творческих замыслов. Но затем, после двух-трех удачных картин, ему отводилась какая-нибудь узкоспециальная сфера деятельности, за рамки которой он уже никогда не мог перешагнуть и создать что-либо действительно выдающееся. Впрочем, когда всякая инициатива и творческий порыв были в нем убиты, он продолжал получать жалованье на правах штатного режиссера фирмы. Многие из этих режиссеров обладали несомненным дарованием и большой творческой силой. Наблюдать работу хорошего режиссера было особенно интересно и поучительно для меня. Я видела Виктора Шерцингера, Фреда Нибло, Фрэнка Ллойда, Рекса Ингрэма, Алана Дуэна и некоторых кинозвезд тех дней – Мэйбел Норман, Дугласа Фербэнкса, Рудольфе Валентино, Лилиан Гиш, Алана Хэйла, Биб Дэниеле, Чарлза Рэя и многих других.
В это время мы жили уже на новом месте, на углу Сансет-стрит и Детройт-стрит, в маленьком коричневом оштукатуренном домике с верандой. Домик был такой крошечный, что, казалось, Драйзер едва мог в нем повернуться. Он целыми днями писал, сидя в маленькой гостиной или в нише для завтраков, на кухне, а я все время проводила в киностудиях. Но каждую свободную минуту мы старались использовать для того, чтобы познакомиться с окрестностями, совершая наши прогулки либо пешком, либо в автобусе. Мы побывали в Глендейле, Пасадине, на северном и южном пляжах. Иногда ездили кататься верхом в Гриффит-парк.
Именно в этот период моем жизни с Драйвером я открыла, что он страдает «комплексом бедности». Хотя в то время он уже написал «Финансиста» и «Титана», а еще раньше в течение нескольких лет был главным редактором в издательстве Бэттерика и получал там приличное жалованье, ему почему-то казалось совершенно невозможным, чтобы он располагал большой суммой. Драйзер нуждался в деньгах, ибо они могли создать ему независимое положение и предоставить известные преимущества, но он упрямо держался своего мнения, что крупные деньги – это не для него.
