Николай Седых - Истоки и уроки Великой Победы. Книга I. Истоки Великой Победы
Вот как описывает С. С. Смирнов начало войны для командира 44-го стрелкового полка 42-й дивизии майора П. М. Гаврилова, затем героя защиты Брестской крепости.
«Услышав первые выстрелы на рассвете 22 июня, Гаврилов сразу понял, что началась война. Быстро одевшись, он попрощался с женой и сыном, приказав им идти в ближайший подвал, и с пистолетом в руке побежал в центральную цитадель, где находился штаб полка, и где стояло боевое знамя: его надо было спасать в первую очередь… Тогда Гаврилов принялся собирать своих бойцов, чтобы вести их из крепости на рубеж обороны, назначенный полку. Сделать это было нелегко: в предрассветной полумгле по двору метались, бежали в разные стороны полураздетые люди, спеша в укрытия. Отличить своих от чужих в этом хаосе было почти невозможно».
Приводя пример начала войны для гарнизона Брестской крепости, можно считать его наиболее характерным для всех частей Красной армии, расположенных на западной границе Советского Союза. Дело в том, что в Бресте к началу войны находились штабы двух стрелковых дивизий Красной Армии. Это были стойкие, закаленные и хорошо обученные войска. Одна из этих дивизий – 6-я Орловская Краснознаменная – была сформирована в декабре 1918 года в Петрограде, в основном из рабочих Путиловского завода. Дивизия принимала непосредственное участие в разгроме Юденича (1919 г.) и белополяков (1920 г.).
Другая, 42-я стрелковая дивизия была сформирована в 1940 году во время финской кампании и успела хорошо показать себя в боях на линии Маннергейма. При этом многие ее бойцы и командиры были награждены за доблесть и мужество орденами и медалями.
Таким образом, упомянутый хаос, который видел командир полка П. М. Гаврилов, был не следствием необученности или трусости бойцов, а результатом внезапного удара врага в условиях преступной халатности командиров Красной Армии, в том числе и Гаврилова П. М.
Не менее характерный пример начала войны, описанный достаточно крупным военачальником – генерал-лейтенантом Д. И. Рябышевым, участником и очевидцем этих событий («Первый год войны». М.: Воениздат, 1990).
В то время Д. И. Рябышев командовал войсками 8-го механизированного корпуса 38-й армии. В его подчинении к июню 1941 года находились три дивизии: около 30 тысяч человек личного состава, 932 танка, 141 орудия и много другой техники, предназначенной для обслуживания корпуса.
Д. И. Рябышев пишет: «Перед началом Великой Отечественной войны обстановка на советско-германской границе была напряженной. Мы знали, что войне быть, но не хотелось верить, что гром грянет с минуты на минуту. 20 июня я получил от командующего войсками Киевского Особого военного округа генерал-полковника М. П. Кирпоноса совершенно секретный пакет: лично мне предписывалось незамедлительно выехать к границе и произвести рекогносцировку района предполагаемых действий 8-го механизированного корпуса. В этот же день отправился в путь.
Командирская разведка длилась два дня. За эти дни мысль снова и снова возвращалась к содержанию «Наверное, что-то ожидается», – думал я. – Видно, и командующего войсками округа тревожит дислокация войск Германии вдоль нашей границы, частые нарушения немецкими самолетами нашего воздушного пространства».
Ясно, что такая концентрация сил ведется неспроста. В любую минуту нужно быть готовым ко всему.
Думая об этом, я, конечно, не предполагал, что до начала войны остаются не дни, а часы. После полудня вторых суток рекогносцировки (было это в субботу 21 июня) севернее Перемышля я увидел, как появились восемь фашистских самолетов-разведчиков. На сравнительно небольшой высоте они пересекли границу и, разбившись на пары, направились в глубь нашей территории. Вели себя гитлеровские летчики более чем нагло: на бреющем полете рыскали во всех направлениях, кружили над местами расположения войск, над военными объектами, над дорогами…
Я выехал в Дрогобыч. Тревожные мысли по-прежнему не давали покоя. Прибыв, хотел по телефону переговорить с командармом о своих опасениях. Но генерала Ф. Я Костенко снова не оказалось на месте.
В Дрогобыче, в Доме Красной Армии, в тот вечер состоялся большой концерт для военнослужащих гарнизона и их семей. В переполненном зале тепло принимался каждый номер программы. Люди были в хорошем настроении. Во время перерыва ко мне подходили командиры и члены их семей. Мы обсуждали вопрос, как провести свой завтрашний выходной день…
Вернувшись домой, я решил с рассветом снова поехать в штаб армии, переговорить с командармом. И быстро уснул.
Ровно в четыре часа по московскому времени меня разбудил запыхавшийся от бега молоденький красноармеец посыльный.
«Товарищ генерал, – торопливо обратился он, – в штабе вас срочно вызывают к телефону!»
Собрался быстро и через несколько минут поднял трубку телефона. Начальник оперативного отдела 26-й армии от имени командующего сообщил, что немецко-фашистские войска во многих местах нарушили нашу государственную границу, ведут бои с пограничниками, бомбят наши приграничные города и аэродромы».
Вот еще одни воспоминания весьма заслуженного и уважаемого в Советской Армии Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского, который накануне войны командовал 9-м мехкорпусом, в состав которого входили три дивизии: 131-я моторизованная, 20-я и 35-я танковые дивизии. Корпус находился в непосредственном подчинении командования Киевского Особого военного округа, уже потому вопросы связи и управления войсками здесь, казалось, должны быть решены лучше, чем где-либо. Однако вот как описывает начало войны К. К. Рокоссовский в книге «Солдатский долг». М.: Воениздат, 1988:
«21 июня я проводил разбор командно-штабного ночного учения. Закончив дела, пригласил командиров дивизий в выходной на рассвете отправиться на рыбалку. Но вечером кому-то из нашего штаба сообщили по линии погранвойск, что на заставу перебежал ефрейтор немецкой армии, по национальности поляк, из Познани и утверждает: 22 июня немцы нападут на Советский Союз.
Выезд на рыбалку я решил отменить…
Около четырех часов утра 22 июня дежурный офицер принес мне телефонограмму из штаба 5-й армии: вскрыть особый секретный оперативный пакет. Сделать это мы имели право только по распоряжению Председателя Совнаркома СССР или Народного комиссара обороны. А в телефонограмме стояла подпись заместителя начальника оперативного отдела штарма. Приказав дежурному уточнить достоверность депеши в округе, в армии, в наркомате, я вызвал начальника штаба, моего заместителя по политчасти и начальника особого отдела, чтобы посоветоваться, как поступить в данном случае.
Вскоре дежурный доложил, что связь нарушена. Не отвечают ни Москва, ни Киев, ни Луцк.
Пришлось взять на себя ответственность и вскрыть пакет. В четыре часа приказал объявить боевую тревогу командирам дивизий».
Стало быть, директива № 1 «О приведении войск в боевую готовность» так и не поступила в приведенные выше корпуса и дивизии, не говоря уже о полках и более мелких подразделениях Красной Армии.
Так началась та война. 5 часов 40 минут не хватило начальникам и командирам Красной Армии для приведения войск в боевую готовность.
Реально тогда, 22 июня 1941 года в 4 часа утра, к величайшему для нашего народа несчастью, началась Великая Отечественная война, прямо скажем, неожиданно, с величайшей неразберихи, с потери управления войсками и, как следствие, с огромных человеческих жертв, потерь боевой техники и территории страны.
Такое, крайне неудачное начало войны для Красной Армии коренным образом и определило дальнейший ход событий, по крайней мере, на первые годы небывало трудной и небывало кровопролитной схватки со смертельными врагами нашего отечества.
Кто же виноват в этой трагедии? Понятно, что в первую очередь Гитлер, его генералы, немецкие фашисты, которые сумели убедить свой народ и своих союзников в необходимости уничтожения славянских народов для обеспечения своего благополучия. Однако это вина волка, который другим никогда не был и никогда другим не будет.
Таким образом, приведенный ответ на данный принципиальный вопрос нас не может удовлетворить ввиду его очевидности, а также потому, что очень многое в этой смертельной схватке зависело от И. В. Сталина и от наших руководителей, от командиров и начальников Красной Армии, от всего нашего народа, от отношения каждого к себе и к своему отечеству.
Постановка вопроса об ответственности за произошедшую трагедию в таком плане значительно осложняет ответ. Оно и понятно, что никто не хочет брать на себя ответственность, даже в том случае, если степень и глубина ошибок того или иного лица очевидна. Давно известно, что у побед всегда много отцов, только поражения всегда сироты.
После смерти И. В. Сталина ответ даже крупных государственных и военных работников на данный вопрос был довольно прост: во всем виноват Сталин, который не обеспечил, не подготовил, не построил, не предусмотрел, не слушал, перебил умных, да еще и мешал командовать. Это, как правило, точка зрения тех, кто сам лично в значительной степени повинен в этой трагедии, а также многочисленных современных «демократических» писателей, так называемых детей Арбата, современных троцкистов, уже поэтому патологически ненавидящих творца Великой Победы.
