Барбара Мертц - Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы
Единственный сомнительный пункт в приведенном выше трюизме состоит в том, можно или нет действительно назвать Абу-Симбел прекрасным. Гипостильный зал, Рамессеум и Абу-Симбел представляют архитектурные труды того века, но, честно говоря, ни одно из этих сооружений не удовлетворяет наиболее возвышенным художественным запросам. Они импозантны, внушительны, величественны, все что хотите – но не прекрасны. В сравнении с жемчужиной Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри храмы Рамзеса с трудом занимают второе место во всем, кроме размеров. Ту же критику можно применить к его статуям, с ужасающим числом которых можно было бы примириться, если бы скульптура была получше. Нет сомнения, Рамзес был в полном восторге и от храмов, и от статуй; размеры и количество были для него главным критерием эффективности искусства. Если бы он мог обставить собственными колоссами берега Нила от Элефантины до Мемфиса, он бы умер счастливым.
Хотя эти амбиции (признаюсь, моего собственного изобретения) никогда не осуществились, Рамзес, вероятно, отходил в лучший мир с приятным чувством, что он сделал все, что мог. В других делах он был не менее прилежен. Вокруг мужчины – наследника трона опасной неопределенности не возникало. Рамзес снабдил Египет сыновьями почти в таком же изобилии, как статуями. Он процарствовал 67 лет; когда он умер, ему было, вероятно, около 80. Действительно солидный возраст, если учитывать состояние тогдашней медицины, но Египет славится здоровым климатом, а беспорочная жизнь в старости сказывается. Солидное число наследных принцев оставило надежды и ушло в мир иной, пока Рамзес процветал. Ему наследовал его тринадцатый сын Мернептах, который сам уже достиг среднего возраста, когда получил долгожданную корону. Бедняга заслужил мирное царствование, так долго прождав его, однако ему выпала несчастная судьба встретить величайший вызов, с которым сталкивался Египет со дней гиксосов.
3. НАРОДЫ МОРЯЧеловек, который вскарабкался наконец к трону Гора, не был мускулистым фараоном-воителем. Изысканная двойная корона скрывала лысину, но линии парадного платья безжалостно выдавали пухлый живот – корсетов в Древнем Египте не было. Мернептах занимал трон всего 5 лет, когда получил весть, которая ускорила потерю немногих оставшихся у него волос.
Почти два столетия военные амбиции Египта были направлены к Сирии и на восток. С тех пор как ярость Яхмоса гнала бегущих гиксосских захватчиков в Палестину, именно в этой области возникали наибольшие трудности и самые насущные опасности. Битвы в Нубии, на юге, и с ливийцами, к западу от Дельты, были всегда, но то были мелкие стычки в сравнении с угрозой великой коалиции сирийских князей и восточных империй – Митанни и хеттов.
Теперь статус-кво начало меняться, и резко меняться. Новый ветер подул у границ изолированного зеленого египетского острова, ветер холодный и едкий от северной ярости. Непосредственная угроза Египту, как гласили вести, достигшие пожилого царя в марте пятого года его правления, исходила из пустынных областей к западу от Дельты, которые были заняты различными ливийскими племенами. Марайе, царя ливийцев, гнала нужда; он вел не только своих воинов, но всех людей своего племени, женщин и детей, со скотом и скарбом. Однако угроза ливийцев была не новой. Новым и тревожным было присутствие среди военных союзников Марайе чужих народов, имевших странные имена: акаваша и лука, турша и шеклеш. Возможно, они не будут звучать так странно, если привести их общепринятые ныне эквиваленты: ахейцы и ликийцы, тирренцы и сицилийцы.
В египетских архивах все эти племена названы народами моря. Мы знаем их из истории Греции, а также Италии, если тирренцы действительно предки этрусков. Как они сделались союзниками ливийского вождя, остается тайной, но кажется, что происходило брожение, тревога и великое движение народов через Малую Азию. Древняя империя хеттов зашаталась на своем фундаменте; Мернептах послал в страну зерно, чтобы облегчить жестокий голод. Немного подумав, мы можем проследить большую часть народов моря до их родины в Малой Азии. Тирренцы перед эмиграцией жили в Лидии, ахейцы, возможно, обитали в микенской колонии Милет к югу от Лидии.
Если голод и общая неразбериха, отмеченная в хеттских хрониках этого периода, затронули всю территорию Малой Азии, «народы моря» могли быть вынуждены к переселению голодом или давлением других племен с тыла. Каковы бы ни были мотивы, они и ливийцы представляли собой внушительную угрозу Египту, и Мернептах искал совета у богов.
Боги его ободрили. Сам Птах явился царю во сне и протянул ему меч. Следуя этому символическому совету, Мернептах послал армию. Мы не можем осуждать его за неучастие в походе, он, вероятно, был уже слишком стар и слишком толст для упражнений такого рода. Но победа, с ортодоксальной точки зрения, была даром богов, которые использовали людей и оружие как инструменты, так что успех был вполне справедливо приписан контакту Мернептаха с божеством. Свыше 6 тысяч врагов было перебито, 9 тысяч взято в плен.
Мернептах увековечил «свою» победу письменно, на стене в Карнаке. Он также заказал резную стелу – на оборотной стороне стелы Аменхотепа III, но он не собирался извиняться за мелкую узурпацию такого сорта после великого примера, который подавал ему отец. Надпись на стеле является одним из наиболее известных в египтологии текстов, и по довольно специфической причине. Она выдает стандартные крикливые похвалы царю-воителю, оканчиваясь длинным списком завоеванных городов; впрочем, слово «завоеванных» следовало бы взять в кавычки, ибо существует немного свидетельств, что Мернептах вообще сражался в районах, которые он якобы завоевал. Стиль этого победного гимна напоминает современный футбольный репортаж, в котором, кажется, соблюдается неписаное правило против употребления слова «победил». Южная Калифорния разбила, опрокинула, прошла по телам или вытеснила противника; Мернептах ограбил, опустошил и разрушил. Среди различных глагольных форм мы находим следующую фразу: «Израиль опустошен и не имеет семян».
Естественно, эта стела именуется «стелой Израиля», и читатель может понять, почему она так широко известна. Это первое и единственное упоминание о стране израильтян во всех египетских надписях, которыми мы владеем. И конечно, оно служит отправным пунктом досадного вопроса об Исходе, который мы затронули в главе о II Переходном периоде и отложили для рассмотрения в будущем.
Ученые-библеисты давно искали злого фараона Исхода, и прежде ведущим претендентом на это звание был Мернептах. Пропагандисты теории потерпели крах, когда в 1898 г. была найдена мумия Мернептаха, покоившаяся в мире, хоть и в бедности; они ожидали, что она давным-давно растворилась в водах Красного моря. Мумия, в сущности, не имеет отношения к проблеме; Мернептаха как фараона Исхода исключает эта самая стела, которая показывает, что во времена сына Рамзеса II Израиль уже был интегрированной нацией или народом.
Кто же был тогда фараоном Исхода? И был ли вообще такой фараон? Был ли на деле – будем посмелее – Исход вообще?
Популярный компромиссный ответ гласит, что единого массового Исхода, описанного в Ветхом Завете, не было. Азиатские народы постоянно мигрировали в Египет и из Египта как посетители или побежденные рабы, согласно превратностям существования Египетской империи в Азии. Группа людей, потомки которых образовали часть Израильского царства, могла проникнуть в Египет с гиксосами; другая группа могла быть приведена в цепях за победной колесницей Тутмоса III; одна из групп активно действовала в пустынях Палестины в период правления Эхнатона, если хабиру, которые опустошали южную часть Египетской империи, имели какую-то связь с евреями. Библейский рассказ особо отмечает города сокровищ Питом и Рамзес, что означает, что некоторые евреи таскали камни при отце Мернептаха. Имеется вероятность, что города были добавлены позднейшим составителем первоначального рассказа, ибо имя Рамзеса рано разрослось в мыслях людей, которые думали о Египте. Или, возможно, активное большинство лидеров Израиля попало в рабство к Рамзесу. Как вы можете видеть, проблема не простая. Но мы можем признать рабство и исход (с маленькой буквы), не гадая, почему египтяне ни разу не отметили ни того ни другого события. В глазах самодовольных эгоцентриков Нильской долины все азиаты были на одно лицо, жалкими и незначительными, и их деяния весили очень мало во вселенском порядке. Маленькая группа азиатов, которая называла себя или стала называть себя евреями, естественно, видела проблему в несколько ином свете.
Отважному – или удачливому – старому Мернептаху, который не был фараоном Исхода, после битвы с ливийцами и народами моря оставалось править еще несколько лет, и он потратил их, подражая отцу: он снес столько монументов, сколько успел, и построил себе новые. Поскольку он правил не так долго, как Рамзес, он и не смог причинить такого ущерба. Когда он умер, как любят говорить египтологи, наступил период анархии. Он наступает с этого момента с тревожной частотой. В течение этого конкретного наступления виден некий образец, который дает нам ощущение deja vu (дежавю). Женщина узурпировала трон, приняв титулы фараона; наследование неопределенно, некоторые картуши стерты, и другие нарисованы поверх них. Фактическая последовательность правителей теперь кажется установленной благодаря применению того же принципа, который прояснил последовательность Тутмосидов: наложение картуша царя А на картуш царя В не обязательно означает, что царь А царствовал позже. Да, очертания знакомы, но это всего лишь очертания. Царица Таусерт для нас только имя, не личность, как Хатшепсут; другие персонажи также лишь двухмерные фигурки на стенах гробниц. Вероятно, это впечатление вытекает из того факта, что мы знаем об этих людях меньше, чем о Хатшепсут и ее друзьях и врагах, но это как-то симптоматично для Египта эпохи упадка. Снова и снова мы находим повторения прежних ситуаций, попытки вернуть славу прошлого. Но как Таусерт – только тень Хатшепсут, так и поздняя история Египта есть лишь слабое подобие того, что уже было.
