Марио Варгас Льоса - Сон кельта. Документальный роман
Покуда родственники и друзья осыпали его поздравлениями, Роджер — поначалу, слыша, как к его имени прибавляют „сэр“, он едва удерживался от смеха — пребывал в сомнениях. Следует ли принять этот титул, пожалованный режимом, который он в глубине души считает враждебным и который поработил его страну? Но с другой стороны — разве не провел он столько лет на дипломатической службе у этого самого короля, у этого самого правительства? Никогда еще прежде не ощущал он с такой непреложной ясностью ту двойственность, что столько лет была неотъемлема от его жизни, заполненной верной и действенной работой на благо Британской империи, но одновременно и делом освобождения Ирландии, причем он с каждым годом все сильнее тяготел не к умеренному крылу этого движения, чьи адепты под руководством Джона Редмонда надеялись добиться автономии, „гомруля“, но к радикальным структурам вроде „Ирландского Республиканского Братства“, во главе которого стоял Том Кларк, ставивший себе целью обретение полной независимости посредством борьбы с оружием в руках. Терзаемый этими сомнениями, Кейсмент все же в учтивом письме поблагодарил министра за оказанную ему честь. Новость о том, что он удостоен рыцарского звания, попала в газеты и увеличила его престиж в обществе.
Предпринятые Лондоном и Вашингтоном демарши, их требования взять под стражу и предать суду поименованных в „Отчете о Путумайо“ лиц — Фиделя Веларде, Альфредо Монтта, Аугусто Хименеса, Армандо Норманда, Хосе Иносенте Фонсеку, Абелярдо Агеру, Элиаса Мартиненгу и Аурелио Родригеса — на первых порах возымели действие. Мистер Люсьен Джером, британский поверенный в делах, телеграммой известил министерство, что одиннадцать руководителей „Перувиан Амазон компани“ уволены. Присланный из Лимы судья Карлос Валькарсель сразу же по прибытии в Икитос стал готовить экспедицию в Путумайо, чтобы провести расследование на месте. Однако сам возглавить ее не смог — заболел, пришлось срочно ехать в Америку оперироваться. Вместо себя он назначил человека энергичного и уважаемого — главного редактора газеты „Эль Орьенте“ Ромуло Паредеса, и тот отправился в Путумайо вместе с врачом, двумя переводчиками и девятью солдатами охраны. Они побывали на нескольких факториях, принадлежащих „Перувиан Амазон компани“, и недавно вернулись в Икитос, куда к этому времени уже приехал и поправившийся судья. Перуанское правительство пообещало консулу, что начнет действовать, как только получит от Паредеса и Валькарселя отчет.
Тем не менее уже довольно скоро тот же самый Джером обескураженно уведомил Лондон, что большая часть тех, на кого выписаны ордера, бежали в Бразилию. Прочие либо прячутся где-то в сельве, либо тайно перебрались на колумбийскую территорию. Англия и США попытались было потребовать у Бразилии выдачи преступников для предания их суду, однако министр иностранных дел барон де Рио-Бранко ответил, что Перу и Бразилия не подписывали договоры об экстрадиции, а потому выдача означенных лиц будет серьезным нарушением норм международного права.
Спустя несколько дней британский поверенный в делах сообщил, что в частной беседе перуанский министр иностранных дел доверительно рассказал ему, в каком безвыходном положении оказался президент Легия. „Перувиан Амазон компани“, располагающая в Путумайо собственной маленькой армией, остается единственной силой, которая препятствует колумбийцам перейти границу и захватить эти земли. США и Великобритания предъявляют поистине абсурдные требования: если правительство будет преследовать компанию Араны или тем более попытается закрыть ее, то добьется лишь одного — этот край достанется Колумбии, которая и так давно точит на него зубы. Для президента Перу, как и для любого должностного лица, пойти на подобный шаг было бы просто самоубийством. Кроме того, в стране не хватает людских ресурсов и средств, чтобы держать в отдаленнейшем и малонаселенном Путумайо гарнизон численности достаточной, чтобы обеспечить защиту национального суверенитета. Консул Люсьен Джером добавлял, что в настоящее время не следует ожидать от перуанского правительства никаких эффективных действий, да и вообще ничего, кроме пустых деклараций.
Именно по этой причине министерство решило — перед тем, как правительство его величества предаст гласности „Отчет о Путумайо“ и потребует от международного сообщества ввести санкции против Перу, — снова направить туда Роджера Кейсмента, чтобы тот своими глазами убедился, произошли там какие-либо изменения к лучшему или нет, и выяснил, как подвигается следствие, начатое доктором Карлосом Валькарселем. Сэр Эдвард Грей был так настойчив, что Роджеру пришлось согласиться, хоть он и сказал себе слова, которые в следующие несколько месяцев будет повторять часто: „Я сломаю себе шею в этом проклятом путешествии“.
Он готовился к отъезду, когда в Лондон приехали Омарино и Аредоми. За пять месяцев, проведенных на Барбадосе под присмотром патера Смита, тот обучил их начаткам английского, чтению и письму, а также приучил носить европейскую одежду. Однако Роджер заметил, что от встречи с цивилизацией — притом, что мальчиков больше не морили голодом, не истязали и не мучили, — оба стали печальны и робки. Казалось, они постоянно ждут какого-то подвоха от людей вокруг, а те подвергают их нескончаемому изучению, оглядывают сверху донизу, прикасаются к ним осторожно, словно боясь испачкаться, задают вопросы, которые им непонятны и на которые они не знают, что ответить. Роджер водил юных индейцев в зоологический сад, угощал мороженым в Гайд-парке, побывал с ними у сестры Нины, у кузины Гертруды и даже на очередном журфиксе у Элис Стопфорд Грин. Все были с ними ласковы, однако разглядывали их — особенно когда просили снять рубашки и показать рубцы от бича на спинах — с таким любопытством, что это приводило туземцев в замешательство. Роджер порой даже замечал слезы у них на глазах. Он намеревался отправить обоих в Ирландию, где в окрестностях Дублина директорствовал в двуязычной Школе Святого Энды его добрый знакомый Патрик Пирс. Роджер когда-то читал там лекцию об Африке и немалыми пожертвованиями подкреплял усилия директора, стремившегося как можно шире распространить гэльский язык. Пирс, поэт и писатель, ревностный католик, педагог и радикальный националист, согласился принять обоих юношей и более того — готов был сделать для них скидку за обучение на полном пансионе. Но Роджер к этому времени уже передумал и решился на то, о чем каждый день просили его Аредоми и Омарино, — вернуть их в Амазонию. Оба чувствовали себя глубоко несчастными в Англии, где превратились в каких-то экзотических особей человеческой породы, некие экспонаты, дивившие, забавлявшие, волновавшие и иногда пугавшие окружающих, которые никогда не обращались с ними как с равными.
Возвращаясь в Икитос, Роджер Кейсмент много размышлял о том, какой урок преподала ему действительность, в очередной раз показав парадоксальную и непостижимую суть человеческой души. Оба юных туземца желали вырваться из амазонского ада, где их истязали и использовали как рабочий скот, не давая даже еды. И он расстарался — из своих скудных средств оплатил их переезд в Европу, полгода содержал их, полагая, что таким образом спасает их и открывает путь к достойной жизни. Тем не менее здесь они были все так же — пусть и по-другому — далеки от счастья или, по крайней мере, терпимого и сносного существования, как и в Путумайо. Да, их не били, с ними были ласковы, но Аредоми и Омарино чувствовали себя одинокими и чужими, прекрасно понимая, что никогда не станут частью этого мира.
Незадолго до отъезда Роджера Министерство иностранных дел по его совету назначило в Икитос нового консула по имени Джордж Мичелл. Нельзя было сделать лучший выбор. Роджер познакомился с ним в Конго. Мичелл был очень усерден и с большим жаром принимал участие в кампании по раскрытию преступлений, совершенных при Леопольде II. По отношению к колониализму занимал ту же позицию, что и Кейсмент. Теперь он без колебаний выступил против „Перувиан Амазон компани“. Роджер подолгу беседовал с ним и рассчитывал на тесное сотрудничество.
Шестнадцатого августа 1911 года вместе с индейцами Аредоми и Омарино он отплыл из Саутгемптона на Барбадос. Через двенадцать суток „Магдалена“ доставила их на остров. Едва лишь пароход заскользил по серебристо-голубым водам Карибского моря, Роджер почувствовал, как вожделение, дремавшее в эти последние месяцы болезней, забот, тягот физических и моральных, просыпается и заполняет его голову фантазиями и желаниями. В своем дневнике он определил свое состояние тремя словами: „Я вновь пылаю“.
Он сошел на берег только для того, чтобы поблагодарить патера Смита за все его заботы о мальчиках. И растрогался, увидев, как Аредоми и Омарино, в Лондоне столь скупо проявлявшие свои чувства, обнимают священника, хлопают его по спине, словно давнего и близкого друга. Смит повел их в монастырь урсулинок. Войдя в эту тихую обитель, за стенами которой не слышен был уличный шум, и само время, казалось, замедлило свой ход, Роджер отстал от спутников и присел на скамью под рожковым деревом неподалеку от кустов лиловых бугенвиллий. Долго следил за муравьями, тащившими листок, удивлялся тому, как похоже это с церковным шествием в Бразилии, когда несут на плечах образ Пречистой Девы, — и вдруг вспомнил, что сегодня день его рождения. Ему исполнилось сорок семь лет. Никак нельзя сказать, что это старость. Многие мужчины и женщины в его возрасте еще в полном расцвете сил, здоровы, бодры и энергичны, строят планы. А вот он с горечью ощущает, что вступил в последний этап своего существования. Когда-то в Африке они с Гербертом Уордом любили представлять, как проведут старость. Скульптор воображал себя в сельском домике на берегу Средиземного моря, где-нибудь в Провансе или в Тоскане: он выстроит себе просторную мастерскую, заведет множество собак, кошек, гусей и кур и по воскресеньям самолично будет готовить для всей родни какой-нибудь плотный и замысловатый буйабес. А Роджер не без душевного волнения неизменно отвечал ему: „Уверен, что я до старости не доживу“. Это предчувствие редко оставляло его, и, когда сейчас, в камере, появилось вновь, он со всей отчетливостью осознал: нет, не доживет.
