Джон Хупер - Итальянцы
Под следствием оказались больше 5000 человек, из них 2735 – только в Милане. Еще 1785 дел были направлены в другие юрисдикции или до, или после вынесения обвинения, и что произошло с ними дальше, никогда, насколько я знаю, не исследовалось. Результаты судопроизводства в Милане, однако, были изучены в деталях. Спустя 10 лет после начала первого расследования больше одной шестой части дел все еще ожидали предварительного приговора – факт, красноречиво свидетельствующий о неспешности итальянского правосудия. Примерно еще одна шестая закончилась оправдательными приговорами. Но из оставшихся двух третей почти ни одно дело не закончилось приговором к тюремному сроку. Пока суд да дело, некоторые из ответчиков умерли. Многие заключили досудебное соглашение ради смягчения приговора, что означало, что им не придется идти в тюрьму. Другие прибегли к сокращенному судебному разбирательству и тоже получили послабления. В ряде случаев дела – также примерно одна шестая от общего числа – были закрыты в связи с истечением срока давности. В 2000 году, когда многие из разбирательств, начатых в начале 1990-х, уже заканчивались, Corriere della Sera сообщила, что из тысяч мужчин и женщин, втянутых в расследования Tangentopoli, только четверо оказались в тюрьме.
Снисхождение, как тонкий слой болеутоляющего бальзама, распространяется на многие другие сферы итальянской жизни. Проигравшие на выборах политики редко удаляются с политической сцены, чтобы начать писать мемуары, как это принято в других странах. Принцип «наверх или вон», столь любимый американцами, в итальянской политике не применяется. Несколько лет или даже месяцев спустя побежденный кандидат вдруг появляется на телевизионном ток-шоу, иногда во главе новой партии, которую он как раз основал, и вскоре возобновляет карьеру, как будто ничего не произошло. Государственные служащие, пойманные на воровстве или растрате денег налогоплательщиков, могут попасть под суд и быть признаны виновными. Но в результате их не отлучают от государственной службы.
Отчасти причиной такой мягкости и терпимости является мягкосердечность. Итальянцы могут быть склонны к цинизму, но по большей части они – доброжелательные люди. Однако вдобавок работают по крайней мере еще два фактора, возможно, взаимосвязанные.
Один – это воспитание. Родители – поборники жесткой дисциплины встречаются в Италии, как и в любой стране (учитель, который когда-то работал в сельской школе в Пьемонте, сказал мне, что padri padroni[104] были там нормой), но в целом к детям здесь относятся чрезвычайно снисходительно, особенно матери. У каждого иностранца, который жил в Италии, есть излюбленная история о буйном неуправляемом ребенке. Моя собственная появилась на свет после памятного обеда с друзьями в ресторане в Умбрии. Там было фортепьяно, и одна девочка лет пяти решила поиграть на нем. К сожалению, она и понятия не имела, как это делается. В течение всей трапезы я и приблизительно 30 других клиентов вынуждены были выслушивать настоящую какофонию, когда она возвращалась к фортепьяно, чтобы постучать кулаками по клавиатуре. При этом ни родители, ни работники ресторана даже не делали попыток остановить ее. Неудивительно, что итальянцы растут, чувствуя себя вправе пользоваться максимально возможной свободой. И по большей части готовы признавать такое же право за другими.
Второй фактор – очевидно, католицизм, придающий огромное значение взаимозависимым понятиям исповеди, раскаяния и помилования. Одна из многих пословиц о прощении в итальянском языке гласит: «Peccato confessato, mezzo perdonato» («Грех покаянный наполовину прощен»). Показательно и то, что когда власти дали террористам, а позднее и гангстерам возможность получать снисхождение в обмен на сотрудничество со следствием, те стали известны как pentiti («раскаявшиеся»). Повторяющаяся черта репортажей о преступлениях в СМИ[105] – настойчивое желание журналистов узнать, прощают ли жертвы – или родственники покойных жертв – предполагаемого преступника. Их ответы – чувствуют ли они себя в силах снизойти до прощения – часто становятся заголовками статей, написанных по следам поистине ужасных преступлений, таких как убийство или грабеж с применением насилия.
Положительная черта всего этого в том, что итальянцы гораздо охотнее, чем британцы или американцы, учитывают человеческие слабости. Водитель, который случайно повернул на одностороннюю улицу, вероятнее получит предупреждение, а не штраф, так же как и пенсионер, пойманный без билета в автобусе или поезде. Отрицательная сторона – повсеместное сопротивление в итальянской культуре необходимости отвечать за свои действия. Нарушить правила или закон, а затем избежать последствий – в этом суть furbizia. Уход от ответственности может даже расцениваться если не как достоинство, то как заслуга: это нечто, чему аплодируют. Именно поэтому так много итальянцев восхищались Сильвио Берлускони и продолжали голосовать за него: несмотря на множество обвинений, ему вновь и вновь удавалось ускользнуть от вынесения приговора, причем иногда из-за изменений в законе, внесенных его же Кабинетом министров.
Однако самая невероятная судебная сага последних лет связана с совсем другой политической фигурой – Адриано Софри. После студенческих волнений, которые пронеслись по Европе в 1968 году, Софри стал известен как лидер радикальной группы левого крыла Lotta Continua («Непрерывная борьба»). Когда стало ясно, что массы не собираются реагировать на призывы к революции, Lotta Continua распалась – это произошло в 1976 году, а Софри стал учителем и журналистом. Через 12 лет он и два других бывших члена группы были арестованы по обвинению в убийстве человека, имя которого фигурирует в истории и литературе Италии, – Луиджи Калабрези, одного из старших офицеров полиции. Именно из окна кабинета Калабрези в полицейском управлении Милана выпал – или выпрыгнул, или был выброшен – во время допроса в 1969 году молодой анархист Пино Пинелли. Его смерть вдохновила Дарио Фо, который позже получил Нобелевскую премию по литературе, написать пьесу «Смерть анархиста от несчастного случая». Калабрези подозревали – по понятным причинам, но без малейших доказательств – в том, что он убил Пинелли. Он стал объектом ненависти левого крыла. Несколько месяцев спустя его застрелили, когда он выходил из своего дома в Милане.
Газета группы Lotta Continua, бесспорно, несет значительную часть вины за разжигание ненависти к Калабрези. Но дело против Софри основывалось исключительно на показаниях четвертого бывшего активиста Lotta Continua, который признался в том, что увез исполнителей убийства с места преступления. За сотрудничество с полицией он получил очень мягкий приговор. Его показания во многом противоречили фактам, установленным следствием, и в 1992 году Кассационный суд назначил повторные слушания по апелляции. Ответчики были вновь оправданы, но пали жертвой одного из самых пагубных механизмов итальянской судебной системы. Четвертое слушание по их делу проводились в суде, где в коллегию входили также судьи без профессиональной подготовки. Такие судьи – это некий итальянский аналог присяжных заседателей. Они сидят по обе стороны от профессиональных magistrati, украшенные лентами красного, зеленого и белого цветов итальянского флага, и обычно выглядят несколько самодовольно. При соотношении шесть к двум их голоса могут перевесить голоса профессиональных судей. Но когда приговор вынесен, описать мотивацию решения предоставляют одному из профессионалов. И это открывает возможность для так называемой sentenza suicida: судья, который не согласен с приговором, может изложить его в письменном решении в настолько вопиюще абсурдном виде, что его обязательно признают недействительным на апелляции в Кассационном суде.
Из-за sentenza suicida, направленной в Кассационный суд по делу Софри, у судей верховного суда не было иной возможности, кроме как отклонить оправдательный приговор и назначить еще одно слушание, на котором члены трио были признаны виновными. Наконец, в 1997 году, в ходе седьмого слушания дела, Кассационный суд – тот самый, который пятью годами ранее опротестовал их осуждение – вынес новый приговор, на сей раз признав их виновными.
Следующие 10 лет Софри провел в тюрьме. После того как он едва не умер от разрыва пищевода, его перевели под домашний арест для выздоровления. Но только в 2012 году ему, наконец, зачли срок полностью.
В эпопее Софри sentenza suicida была не единственным сюрреалистическим проявлением. Как только он был окончательно признан виновным, его дело пошло по замкнутому логическому кругу, который явно проистекает из католической доктрины. Его сторонники, включая некоторых правых деятелей, страстно призывали президента даровать ему помилование. Но так же как прощение в католицизме может быть даровано только после признания на исповеди, помилование в Италии может быть даровано, только если человек, признанный виновным, просит его. Однако делая это, он неявным образом признает вину. А Софри упрямо настаивал на своей невиновности. Таким образом, он должен был продолжать нести наказание.
