Николаус Вахсман - История нацистских концлагерей
Что касается самой нацистской диктатуры, она предпочитала брезгливо отмалчиваться при напоминании о существовании концлагерей, лишь изредка позволяя себе упоминать о них как о необходимом средстве сдерживания. Кроме того, режим предпочитал не выдвигать концлагеря в центр внимания СМИ. Больше не было потребности в спасении их репутации, когда слухи о творимых там беззакониях стали куда менее зловредными[902]. Более того, власти были все еще не уверены в популярности концентрационных лагерей, даже несмотря на их якобы значительный вклад в борьбу нацистов с преступностью. Не прошло и недели после публикации многочисленных фотоснимков лагеря Дахау в 1936 году, как властные инстанции поспешили издать секретную директиву, в соответствии с которой число сообщений о лагерях минимизировалось, поскольку, как в конфиденциальном порядке заявил руководитель прессы рейха Отто Дитрих, подобная информация «может вызвать негативную реакцию, как внутри страны, так и за границей»[903].
Ссылка Дитриха на общественное мнение за рубежом говорила сама за себя. Если режим более или менее овладел мастерством управления общественным мнением Германии касательно лагерей, то манипулировать общественным мнением в других странах было куда сложнее. Нацисты, разумеется, пытались. Стремясь обелить концентрационные лагеря в глазах общественности других стран, эсэсовская лагерная администрация не чуралась ни давления, ни заведомой лжи[904]. Среди введенных в заблуждение оказались члены Британского легиона, которые после тура по Дахау в 1935 году были свято убеждены, что все эсэсовцы «были готовы помочь заключенным исправиться», как они расписали свои впечатления в меморандуме куда более скептически настроенному британскому МИДу[905]. И подобные, пронизанные пониманием мнения временами появлялись и в зарубежной печати[906]. Но их значительно перевешивали, по крайней мере в середине 1930-х годов, мнения совершенно иного характера – о терроре, злодеяниях и убийствах в концентрационных лагерях, продолжавшие появляться в изданиях немецкой эмиграции и других иностранных СМИ[907].
Критика концентрационных лагерей за рубежами рейха продолжала опираться на судьбы отдельных политических заключенных. В Великобритании, например, не утихала кампания в защиту Ганса Литтена, вынудившая германского посла прийти к заключению, что его освобождение значительно улучшит имидж Третьего рейха. Однако нацистский режим игнорировал все требования освободить Литтена; в речи на Нюрнбергском съезде НСДАП в сентябре 1935 года сам министр пропаганды Йозеф Геббельс осудил Литтена как одного из главных врагов, направляемого глобальным еврейско-коммунистическим заговором[908]. Однако в другом случае, куда более щекотливом, нацистские фюреры все же вынуждены были уступить давлению из-за рубежа.
Писатель-пацифист Карл фон Осецки был, вероятно, самым известным заключенным концентрационных лагерей в середине 1930-х годов, по крайней мере за рубежом, где набирала силу кампания по присуждению ему Нобелевской премии мира. Здоровье фон Осецки существенно ухудшилось, начиная с ареста в феврале 1933 года. Он все еще находился в Эстервегене и страдал тяжелой формой туберкулеза легких. Осецки едва мог говорить; посетивший его в лагере сотрудник Международного Красного Креста расценил условия его пребывания в лагере и состояние как «безнадежное». Теодор Эйке, понимая, что фон Осецки мог в любой момент умереть, продолжал советовать Гиммлеру игнорировать все требования освободить писателя, опасаясь, что узник такой значимости станет «главным свидетелем» в деле обличения преступлений СС, «главным свидетелем против нацистской Германии». Гейдрих был того же мнения на этот счет, а вот Герман Геринг рассматривал ситуацию по-другому. Он беспокоился о том, как бы заключение фон Осецки не омрачило предстоящие Олимпийские игры. В конце мая 1936 года фон Осецки перевели из Эстервегена в одну из берлинских клиник, где он оставался до конца жизни под строгой охраной. Именно там он узнал о присуждении ему Нобелевской премии мира. Несмотря на жесточайшее давление нацистов, он не отказался от награды, желая тем самым подчеркнуть, что им его сломать не удалось, однако власти Германии воспрепятствовали тому, чтобы он покинул страну для участия в церемонии награждения. Фон Осецки, так и не оправившись от последствий пребывания в концлагере, скончался 4 мая 1938 года в возрасте 48 лет[909].
Хотя кампания в защиту фон Осецки ненадолго обеспечила нацистским лагерям место в международных новостях, в целом интерес зарубежных СМИ к писателю падал отчасти по причине сложностей получения объективной информации, отчасти из-за того, что один историк охарактеризовал как «привычное сострадание», – годы злодеяний нацистов и поток публикаций на эту тему свое дело сделали[910]. Одним из громких случаев, пробив завесу молчания в конце 1930-х годов, стал арест протестантского пастора Мартина Нимёллера[911]. Правый националист и в свое время сочувствовавший нацистам, Нимёллер стал относиться к ним все более критически по причине оказываемого ими на протестантскую церковь давления и возглавил обретшую автономность Исповедующую церковь. В 1937 году Нимёллер был арестован; суд над ним в Берлине в марте 1938 года закончился провалом – судьи так и не сумели представить убедительных доказательств участия Нимёллера во враждебных нападках на государство. Нимёллера оправдали. Гитлер пришел в ярость, обвинив юридическую систему в еще одном вопиющем промахе, и отдал Гиммлеру распоряжение поместить пастора в Заксенхаузен. Полиция арестовала Нимёллера в здании суда и увезла, что вызвало волну возмущения во всем мире. Нацистские фюреры предвидели подобную реакцию, однако сочли ее ценой, которую стоит заплатить. В отличие от своих прежних лицемерных попыток умиротворить зарубежных критиков режима якобы проявленным к Карлу фон Осецки состраданием в случае с Нимёллером они напрочь игнорировали все доводы – даже когда случай с протестантским пастором обрел всемирную известность, даже когда в лагере серьезно ухудшилось его здоровье, Нимёллер провел следующие семь лет в Заксенхаузене и Дахау[912].
Подобная неуступчивость Третьего рейха в конце 1930-х годов отражала осознание им своей растущей мощи. Поскольку нацистские фюреры стали более агрессивными и избрали путь открытой конфронтации, роль общественного мнения на Западе, судя по всему, занимала их все меньше и меньше. Отныне международное положение Германии определяло ее стремление к войне, и это не могло не наложить отпечаток и на эсэсовские лагеря.
Военные устремления СС
Гиммлеру всегда было по душе считать лагерных эсэсовцев солдатами. Представляя их как воинов, сражавшихся «с пеной Германии», он рассчитывал повысить их авторитет, поднять выше заурядных тюремных охранников[913]. Надо сказать, использование Гиммлером связанных с армией образов было не просто риторикой. С самого начала он видел своих лагерных охранников членами военизированных формирований, сражавшихся не только на воображаемых полях битвы в лагерях, но готовых выполнять поставленные задачи и за пределами лагерей в случае возникновения в стране чрезвычайных ситуаций, как это сделали эсэсовцы Дахау во время путча Рёма в 1934 году. Закаленные схваткой с внутренними «врагами» в концентрационных лагерях, аргументировал рейхсфюрер СС, его частям особого назначения могут быть доверены и более сложные задачи, например обуздание врага внешнего[914].
Преобразование охранных отрядов (СС) в военизированные формирования началось давно, еще в середине 1930-х годов[915]. Охрана концентрационных лагерей была лишь одной из их функций. Как мы видели, эсэсовцы большую часть времени проводили на занятиях по боевой подготовке. Первоначально командирам частей охраны приходилось обходиться устаревшим вооружением; в Дахау не хватало даже боеприпасов для проведения занятий по огневой подготовке. Положение изменилось, когда Гитлер согласился финансировать эсэсовские отряды «Мертвая голова» из бюджета рейха. Отныне охранные части стали получать все необходимые вооружения, что позволило развернуть дополнительные формирования пулеметчиков. В Дахау на месте старых, обветшалых бараков поднялся обширный тренировочный лагерь, символизировавший военные амбиции СС. В Заксенхаузене также (силами заключенных) был возведен новый крупный обучающий комплекс неподалеку от лагеря. В то же время в Заксенбурге заключенные достраивали новое и современное стрельбище, оборудованное движущимися мишенями. Что еще показательнее, СС увеличили прием на службу, и в их ряды вступало куда больше новобранцев, чем это диктовалось необходимостью выполнения чисто охранных функций; личный состав СС увеличился с приблизительно 1700 человек в январе 1935 до 4300 в 1938 году, то есть всего за три года, хотя для лагерной охраны требовалось, по крайней мере, в два раза меньше людей. Хотя СС оставались немногочисленными, не составляло труда разгадать за этим устремления их лидеров[916].
