Леся Рябцева - Эхо Москвы. Непридуманная история
Через коридор от продюсеров, дверь в дверь, кабинет самого Венедиктова. Дверь всегда открыта. Если она закрыта, значит, хозяин в отъезде. Обычно Венедиктов сидит спиной к двери, уставившись в монитор, и что-то читает. Он сидит в цветной клетчатой рубашке, волосы торчат во все стороны. Или он с кем-то разговаривает, или проводит небольшое совещание – в комнату больше пяти-шести человек не поместятся. На столе – круглые железные банки со сладкими печеньками. Венедиктов – человек эмоциональный, импульсивный, взрывной. Если он в дурном настроении, то может наорать на сотрудников, но после быстро отходит. Если в хорошем настроении, то все на станции отлично. Все главные решения по цеху принимаются в этом кабинете: какие программы открыть, какие закрыть, какие составить пары ведущих, как организовать сетку вещания. Периодически Венедиктов обнаруживает у себя под столом очередного «жучка» прослушки, который потом долго валяется, брюшком кверху, на столе рядом с банкой печенек, блестя своими проводками и микросхемами.
Если на «Эхо» приходит любимый гость, то можно устроить в комнатке главного редактора небольшой пир. Например, если заходит на эфир сам Михаил Сергеевич Горбачев. В этот день в нашем цеху все преображается! Бегают счастливые девчонки, трясет волосами и улыбается до ушей Венедиктов, приходит солидный Дымарский с журналом «Дилетант» в руках, является остроумный Кобаладзе – с палкой колбасы «Докторская», и буханкой ржаного хлеба в пакете. Гремит и отъезжает в сторону дверь шкафа в венедиктовском кабинете, открывая полки с бутылками виски, коньяка и граппы. Михаил Сергеевич непременно пропустит рюмочку чего-нибудь крепкого после эфира! Режутся и заставляют весь стол бутерброды – Михаил Сергеевич любит старые советские бутерброды – на черном хлебе, с сыром, с рыбкой, с колбаской – копченой, жирной, блестящей, с вкраплениями белого жира. Еще ему готовят чай в подстаканнике, с лимончиком, в граненом стакане – как он любит.
Все сегодня счастливы! Эфир проходит прекрасно. В коридоре стоят и светят софитами телекамеры. Горбачев раздает интервью прямо тут – в коридоре «Эха». Охранник взбодрился и тоже улыбается от своей тумбочки. Бунтман на месте. Победители викторин, зажав в руках свои выигранные книжки, глазеют от референтской комнаты на «самого Горбачева». Девчонки-продюсеры буквально прыгают вокруг Михаила Сергеевича от радости и счастья. Президент СССР, очень довольный, заходит в кабинет к Венедиктову и плюхается в кресло. Он выпивает рюмку коньяка и закусывает ее бутербродом с колбасой. Он начинает рассказывать нам удивительные истории из жизни – о своих встречах с Хрущевым, о том, как был свидетелем ночного выноса тела Сталина из Мавзолея в 1961 году. Мы сидим рядом с самой историей, закусывая ее рыбкой и сыром. Забегает Таня Фельгенгауэр и просит Михаила Сергеевича сделать с ним селфи. Она обнимает президента за шею и фотографируется с ним, вытянув руку с телефоном. Президент широко улыбается от удовольствия и даже как будто бы немного мурчит, как довольный большой кот.
Тоня Самсонова
«Задавать вопросы – это тоже большая наука»
Самсонова
Отрывок из эфира от 4 июля 2008 г.
Т. САМСОНОВА: Мы все у него учились. Вы знаете, да, это, конечно, легендарная школа, 45-я. Я уверена, что лучшая в Москве. И Леонид Сидорович Мильграм, заслуженный учитель, ею руководил. Он сначала преподавал историю, он фронтовик.
С. БУНТМАН: Галина Марковна пишет, что он преподавал в 131-й, на улице Станиславская.
Т. САМСОНОВА: Вообще, мильграмовские дети, как говорят… Я была в классе девятом, на выпускном вечере, вышла такая дама к микрофону и говорит: «Вы знаете, 45-я, мы же как мафия». И зал замер, потому что все хотели каких-то хороших слов. Она помолчала. «Ну, наши везде!» И я недавно узнала, что наши везде, я узнала, что Ксения Ларина закончила эту школу.
С. БУНТМАН: Серьезно? А 45-я у нас где?
Т. САМСОНОВА: На Гримау. Это Академическая.
С. БУНТМАН: Ааа! Академическая! Понятно, да. Не, ну, наши тоже везде. Каждая школа так говорит. Наша 2-я тоже…
Т. САМСОНОВА: Ну, Ваша-то 2-я, а наша 45-я!
С. БУНТМАН: Понятно! Много тебе дала школа? Школа особенная, это я знаю.
Т. САМСОНОВА: Было странно, потому что он говорил, что «я вас ращу, как в каком-то парнике». Сделали «пионеров» в хорошем смысле слова.
С. БУНТМАН: Пионеров – это которые лес прорубают первые?
Т. САМСОНОВА: Нет. Которые чистые, хорошие ребята. Он растил нас и говорил: «Я знаю, что я вас ращу в парнике, в розовых очках. Я боюсь, что вы выйдете в свет и вам сразу по очкам». Но я чувствую, что из парника я так и не вышла, потому что из 45-й я вышла сразу в Высшую школу экономики, где дух совершенно тот же. И на «Эхе», мне кажется, эта преемственность духа остается, так что я из парника в парник прыгаю.
С. БУНТМАН: Да ладно, Тоня! Я не верю, что, когда растят нормальных людей, думают: «Ах! Им будет так трудно в жизни, надо прохиндеев из них вырастить, и им будет легко». Это все брехня, извините за французский. Это все не правда.
Т. САМСОНОВА: Может, и не правда. Но есть такие примеры. Займемся практической педагогикой. Например, когда на моем веку отменили школьную форму. А в 45-й учились дети совершенно разных достатков. И на следующий день, после того как отменили форму, кто-то пришел, дети из профессорских семей, в то время совершенно нищенствующих, пришли в каких-то потрепанных джинсиках, им было тяжело. Кто-то пришел в «Шанель», кто-то в золотых серьгах. Мильграм вышел и сказал: «У нас этого не будет». И через несколько дней ввелась новая форма школьная, просто для того, чтобы дети не чувствовали себя ущемленными хотя бы по этому признаку. И таких маленьких моментов было очень много, которые сглаживали несправедливость этого мира.
С. БУНТМАН: Правильно, с одной стороны. А с другой стороны, я вижу, как здесь, как в разных местах люди просто, когда нормальная обстановка, я думаю, даже не из-за того, что он сказал, а из-за того, какая была обстановка, из-за того это, скорее, нивелировалось. И потом, вы же сами вырабатывали, какой вам дресс-код придумать. И это от обстановки, лучше все исправлять. Честно говоря, мы здесь видим, как люди друг к другу даже внешне приспосабливаются.
Т. САМСОНОВА: Это ужасно смешно. У нас же просто аквариум в этом плане. И все плавятся в одном соку. И очень быстро становятся… Не знаю… Сглаживается. Это как в анекдоте: придуман универсальный бритвенный станок. Вы вставляете туда бороду, и он бреет. Но простите, у всех же подбородки разные! Да. Но в первый раз разные.
С. БУНТМАН: Потом да… Потом все одинаковые.
Т. САМСОНОВА: Поработаешь на «Эхе», и все становится…
С. БУНТМАН: Как ты пришла на «Эхо», подробнее расскажи. Как ты появилась? По-моему, в каком-то ясельном возрасте.
Т. САМСОНОВА: Ну, не ясельном. Я была на втором курсе.
С. БУНТМАН: Я же говорю – ясельный возраст.
Т. САМСОНОВА: Дело было так. Мы в своем институте, у нас был студенческий научный клуб. Мы там делали исследования, и я не знала… Нет, я знала об «Эхе Москвы», но только потому, что бабушка и дедушка слушали. Но я собиралась делать научную карьеру, заниматься социологией и была в это погружена. И вот однажды, на одном из научных семинаров, который проводила Альбац, она туда пригласила Венедиктова. Мы обсуждали плагиат. Мы сделали исследование по теме плагиата.
С. БУНТМАН: Кстати, у Евгении Марковны это самые любимые, самые страшные темы.
Т. САМСОНОВА: Самые страшные для студентов Евгении Марковны.
С. БУНТМАН: Да.
Т. САМСОНОВА: «У вас эти запятые списаны! На второй год».
С. БУНТМАН: Нет, Женя, я помню, как она рассказывала про американский университет.
Т. САМСОНОВА: Это нужно ломать сознание, потому что это только жестко можно делать.
С. БУНТМАН: Скаченные рефераты… Это ужасно.
Т. САМСОНОВА: Ну вот. Туда пришел Венедиктов. Я сижу на втором ряду, передо мной сидит Ясин, Кузьминов, Радаев, не пробьешься. А Венедиктов сидит, соответственно, на сцене. Я думаю: «Надо подойти, надо подойти. За бабушку с дедушкой надо подойти». Я совершенно, честно говоря, питала не очень хорошие чувства к «Эху Москвы».
С. БУНТМАН: Почему это?
Т. САМСОНОВА: Потому, что в выходные я приезжала к бабушке с дедушкой и намеревалась поспать до 12 часов. Но в 9 утра включался приемник, там шли какие-то розыгрыши. Бабушка с дедушкой начинали что-то отгадывать, лезть в словари, лезть в Интернет.
С. БУНТМАН: С «Детской площадки» прямо?
Т. САМСОНОВА: Нет, там «Говорим по-русски». В 9 я просыпалась так чуть-чуть… При том ладно бы это было в какой-нибудь одной комнате, но это было во всех комнатах, кроме моей, в которой я спала. Они начинали бегать по квартире и кричать: «Дозвонись! Я послала смску». И они никогда не выигрывали. Я думала, что надо туда проникнуть и выиграть хоть что-нибудь. Поэтому я подошла к Венедиктову и говорю: «У нас есть такие замечательные исследования. Давайте мы их Вам дадим». Ему, видимо, понравилось то выступление, которое делалось по нашей работе. А он куда-то опаздывал очень сильно. И не знал, как от меня отстать, потому что я просто перегородила ему дорогу. Он мне дал свою визитку и сказал: «Ладно, позвони». Я, конечно, позвонила. Он-то надеялся, что я не позвоню, а я позвонила. Пришла на «Эхо», он опять не знал, что делать, и пригласил нас в «Детскую площадку» к Ксении Лариной. Я сейчас второй раз в жизни в качестве гостя в эфире, первый раз – тогда была.
