Эдуард Филатьев - Бомба для дядюшки Джо
«Постановление ГОКО по урану выполняется плохо. Созданные группы научных работников (в Казани и Москве) практически создали ещё очень мало…
Тов. Первухин и тов. Кафтанов до сих пор не уделяют достаточного внимания руководству работой по урану. Только этим и можно объяснить тот факт, что в самый напряжённый момент работы руководитель научной работы по урану проф. Курчатов в течение длительного времени (около 3 недель) отсутствует в Москве и не занимается ураном».
Где был и чем занимался в течение трёх недель «проф. Курчатов», в справке не сообщалось. Хотя выяснить это можно было без особого труда. Ведь вновь назначенный «научный руководитель» принялся подбирать людей, с кем ему предстояло теперь работать. Через пять месяцев (в июле 1943 года) в докладной записке, отправленной в ГКО, Курчатов напишет, чем он занимался в тот момент:
«Было необходимо собрать разбросанные кадры специалистов, ранее занимавшихся проблемой урана, и привлечь к работе крупных учёных, которые могли бы начать развивать у нас область разделения изотопов».
О том, как собирались в Москве «разбросанные кадры», которым предстояло создавать атомную бомбу, рассказывал и физик Леонид Михайлович Немёнов:
«В феврале 1943 года по просьбе Игоря Васильевича я был вызван правительственной телеграммой в Москву. Аналогичную телеграмму несколько раньше получил А.И. Алиханов. Найдя Алиханова в Москве, я вместе с ним поехал в Пыжевский, где размещалась сейсмическая лаборатория Академии наук СССР. Там застаём Курчатова и И.К. Кикоина».
О тех же временах — воспоминания химика Зинаиды Васильевны Ершовой:
«В начале 1943 года неожиданно для многих начали поступать вызовы специалистов нашего профиля, предлагавшие немедленно выехать в Москву для работы по специальности. Вызывались не только те, которые трудились в тылу, но и те, которые находились на фронтах Отечественной войны, и те, которые ушли добровольцами в ополчение».
Добавим к этому и рассказ Анатолия Александрова:
«В это время в 43 году в Казани начали появляться в большом количестве деятели из курчатовской лаборатории. Кое-кто приезжал из Ленинграда, кто сидел в блокаде. Я помню, приехал Панасюк…
Флёров приезжает в Ка, зань, через некоторое время уезжает в Москву. Панасюк тоже в Москве. Туда же уезжает Гуревич. С флота отзывают Щепкина Германа Потом появляется Миша Ермаков, лаборант или младший сотрудник у Игоря Васильевича. Так они появляются в Казани дня на 2–3, потом: вжик! И исчезают.
Ну, мы, конечно, на каждого из них набрасываемся и с ними разговариваем. И, в общем, ясно, что затевается по этому поводу большое какое-то дело».
Подробности этого «большого дела» держались в секрете — даже близкий друг Курчатова, Александров, ничего не знал о нём. Только догадывался.
Даже когда Игорь Васильевич вновь объявился в Казани, он, по словам Александрова…
«… ни полслова насчёт того, как идут эти дела, не говорил. Хотя было известно, что он туда вытащил Харитона..
Для меня было совершенно ясно, чем он занимается. Но было ясно и то, что его настолько обязали хранить секреты, что он старался об этом совершенно не говорить. Несмотря на то, что он полностью, конечно, относился ко мне очень хорошо и доверял полностью, но он боялся, что какой-то слух об этом разговоре может привести к очень крупным неприятностям, наверное, для меня же. Он, скорее всего, с этой точки зрения рассматривал. Потому что тогда именно это было наиболее опасно».
В том, что всё засекречивалось самым тщательнейшим образом, нет ничего необычного, потому что «дело», которое затевал Курчатов, было Атомным проектом страны Советов. И оно только-только начиналось.
Глава седьмая
Секретная ядерная лаборатория
Научный руководитель работ
Итак, научное руководство всеми урановыми работами было возложено на Курчатова. Такое решение было принято не сразу. Мы уже приводили воспоминания В.М. Молотова о его беседах на эту тему с двумя академиками. Об этих же встречах рассказывал впоследствии и чекист Леонид Квасников:
«Сначала эту работу предложили возглавить академику Иоффе. Тот оказался, сказав, что во главе проекта должен стоять не столько учёный, сколько хороший администратор, относительно молодой и энергичный. Потом на эту же тему беседовали с академиком Петром Капицей. Пётр Леонидович выдвинул два условия. Первое — чтобы НКВД и партийные органы не вмешивались в проект, второе — чтобы были приглашены западные учёные, которых Капица знает лично, и несколько высококвалифицированных рабочих.
Услышав такие крамольные слова, Молотов аж зашёлся в ярости и, грязно выругавшись, едва не вытолкнул Капицу за дверь».
Своих кандидатов в руководители уранового проекта называл и Степан Балезин — это Иоффе, Алиханов и Курчатов. На всех троих ему пришлось готовить справки. Про Иоффе там было сказано с уважением:
«Известно, что Абрам Фёдорович Иоффе не работал непосредственно в области атомного ядра, но под его руководством создана первая установка по изучению атома,…».
К кандидатуре Алиханова имелось, видимо, много нареканий, из-за которых она и была отвергнута. Причин Балезин не указал, лишь сухо заметив, что Алиханов «… очень рвался к руководству этой работой».
О Курчатове сказано более многословно:
«Он вошёл и всех поразил искренностью и обаянием — улыбка у него была очень хорошая. И основательностью, которая в нём была.
Я показал ему перевод записей из тетради немецкого офицера… Он прочитал. Я не стал говорить, что решение правительства уже состоялось. Только спросил: если такая работа начнётся, возьмётся ли он её возглавить? Он улыбнулся, бороду свою погладил — она тогда была ещё коротенькая — и сказал: «Да»».
Итак, выбор был непростой — четыре претендента: два академика, член-корреспондент и профессор. И все такие разные!
Чтобы «решение правительства» по этому вопросу «состоялось», нужны были очень веские аргументы. Советовались со многими. И, наконец, как говорил Балезин, «… по рекомендации ряда специалистов, в частности, академика А.Ф. Иоффе, правительству был рекомендован… И.В. Курчатов».
Анатолий Александров впоследствии отмечал:
«Иоффе, например, Капица, Семёнов — никто из них не мог бы так это дело реализовать, как это сделал Курчатов. Потому что это был человек необыкновенной увлечённости, но в то же время именно конкретной увлечённости.
Мы всегда Курчатова называли генералом.
Почему?
Да потому, что именно у него, как у генерала, было всегда необычайно хорошо и на длительное время спланированная деятельность».
Непосредственным шефом Курчатова по всем вопросам «урановой проблемы» (так сказать, её каждодневным куратором) стал нарком электростанций и электропромышленности, а заодно и заместитель председателя Совнаркома Михаил Первухин. Именно ему поручил Молотов контролировать ход работ по подготовке «уранового доклада». И теперь свои записки-отчёты с анализом содержания разведданных Курчатов направлял Первухину.
Очередной такой отчёт о характере и ценности материалов, добытых разведкой, был составлен 7 марта 1943 года. Начинался он так:
«Произведённое мной рассмотрение материала показало, что получение его имеет громадное, неоценимое значение для нашего Государства и науки.
С одной стороны, материал показал серьёзность и напряжённость научно-исследовательской работы в Англии по проблеме урана, с другой, дал возможность получить весьма важные ориентиры для нашего научного исследования, миновать многие весьма трудоёмкие фазы разработки проблемы и узнать о новых научных и технических путях её разрешения».
В этих двух небольших абзацах дан исчерпывающий и однозначный ответ на вопрос, какую роль в Атомном проекте страны Советов сыграли разведданные.
Не будь их, неизвестно, смог бы Советский Союз вообще создавать своё атомное оружие! В столь до удивления сжатые сроки, во всяком случае. Огромнейший вклад в это дело внесли как разведчики (из ГРУ и НКГБ), так и их информаторы — зарубежные физики-антифашисты. Не желавшие, чтобы какая-то одна страна планеты Земля получила монополию на это жуткое по своей разрушительной силе оружие.
Именно из разведданных узнавал Курчатов о самых последних достижениях ядерной физики, о тех открытиях, которые совершались величайшими учёными того времени. Именно сведения, добытые разведкой, стали тем мудрым «лоцманом», который повёл в плаванье атомный «корабль» страны Советов. Подсказывая в нужный момент, как обходить мели и рифы, не сбиваясь при этом с правильного курса.
