Ольга Кучкина - Мальчики + девочки =
Взяла у Бетти книгу воспоминаний Михаила Германа, сводного брата Алеши Германа. Читала хорошую прессу об этой книге пару лет назад. Пишет славно, хотя однообразно и назойливо честно о себе. А вот о Бетти: « За столом сидела незабвенная Бетти Иосифовна Шварц. Пухлая темноволосая маленькая дама, излучавшая какую-то замученную интеллигентность и вечное горение, смешанное с отчаянием. Ласковая доброжелательность естественным образом соединялась в ней с неистовой диссидентской непримиримостью и редакторской строгостью. Она непрерывно курила “Беломор” и почти не поднимала глаз от рукописей, держа их на расстоянии примерно сантиметра от глаз, как-то сворачивая вбок папиросу. Общалась она с людьми, сохраняя эту странную позицию, и ухитрялась при этом приветливо поглядывать на собеседника. Говорила Бетти Иосифовна прокуренным “толстым” басом. Мало того, что Бетти Иосифовна справедливо слыла человеком достойным и честным. Благородство ее было страстным и даже каким-то воспаленным. При этом она была робка и мрачна, но в благородстве непреклонна и потому постоянно находилась в состоянии угрюмого экстаза. Когда ее спрашивали, как дела, она неизменно отвечала задушенным голосом: “Ужасно”. Разумеется, была партийной, но разлива ХХ съезда и с иллюзиями, которые разбивались каждый день и по многу раз. Говорят, она и теперь, живя в Америке, сохранила “этическую взъерошенность” и трогательный идеализм. С ней было всегда трудно, но насколько труднее без таких, как она!»
Замечательно точно написано, я в восторге.
У нас мороз и солнце. Надо бы выйти, а я застряла со своими записками.
Помнит ли меня кто-нибудь в Москве?
Целую.
18 января
* * *Здравствуй, мальчик! Как ты питаешься? И питаешься ли? Ты любишь без меня ничего не есть и не готовить. Пожалуйста, ешь. А чтобы возбудить твой аппетит, расскажу, как едим мы. В первый вечер поехали в Olive Garden (Оливковый сад), наш любимый по прошлой жизни итальянский ресторанчик. Но поскольку я была с дороги, убей Бог, не припомню, что я заказала и съела. Что-то питательное, потому что от десерта отказались. На следующий день был не менее любимый Silver Сreek (Серебряный ручей). Там нашла в меню артишоки с голубыми крабами. Звучит изысканно, попросила. А до этого принесли пушистый серый хлеб с изю мом и взбитое сливочное масло, я не могла удержаться и начала поглощать хлеб с маслом со страшной силой, забыв все советы доктора Волкова. Голубые крабы с артишоками оказались кисло-перченой кашицей в длинном блюде типа селедочницы, вкуса довольно пикантного, если не сказать противного. Заела кашу тем же хлебом с маслом. Даша заказала себе на десерт хлебный пудинг и дала попробовать: оказался тот же самый хлеб, только горячий и залитый сладким миндальным соусом – амаретто, как ты понимаешь. Пришлось отъесть у нее целый кусок. Вчера была пицца с сальмоном в пиццерии, она же биллиардный клуб. Зато сегодня Рон Йейтс (помнишь журналиста, четырежды номинированного на Пулитцеровскую премию, который и предложил мне этот треклятый курс) пригласил нас на ланч в ресторан Timpone’s. Ночью не могла спать от страха, что буду нема как рыба, и они все увидят, что я ни бум-бум, и будет позор и провал. Молилась, чтобы как-нибудь обошлось. Обошлось. Рон, высокий и крепкий, похожий на киношного журналиста, ужасно обаятельный, тип старика Хэма, только помоложе. Его сопровождала симпатичная дама-профессор по имени Нэнси, которая занимается восточноевропейским радиовещанием, четвертой была Даша. Рон разулыбался, увидев меня, даже обнял и прижал к себе, такое впечатление, что был искренне рад. Даша и Рон общались наперебой, Нэнси вставляла вопросы, которых я не понимала, но храбро бросалась отвечать и так же храбро задавала свои, заикаясь и помогая себе жестами. Одновременно уписывала стейк с салатом, а с целью расслабиться заказала себе кампари со льдом и содой. Все прошло сносно, если не считать разговора про русский чайный дом, в который я встряла со словами, что у моей подруги Бетти в Чикаго тоже есть русское телевидение. Когда мы уже сели в машину, чтоб ехать домой, великодушная Даша оценила мое поведение как приемлемое. Я же умирала со смеху, вспоминая, как перепутала tea и TV .
До ланча мы опять посетили университет и опять заполняли какие-то формы. На этот раз Даша была занята с ксероксом, а я осталась наедине с тем самым лысоватым, но приятным Робом и компьютером, который то и дело выдавал error , и мы начинали сначала. Я ничего про себя не помнила и не знала, кроме даты рождения и того, что окончила Московский университет. Роб сочинил некоторые данные за меня и вместо меня. Мне дали таинственный login , я должна была, пока Роб отвернется, написать какие-нибудь загадочные буквы, чтобы это стало моим личным паролем. Я позвала Дашу, и мы с ходу написали nikolaev , а компьютер зашифровал это слово звездочками. После чего Даша крупно написала его на листочке для памяти, и Роб видел. Ой, что будет!
Вчера не удержались и поехали в T. J. Maxx . Это такой магазин, где распродают единичные фирменные вещи, оставшиеся от партий, ставя более низкую цену. За пять долларов купили мне очаровательное нечто черного бархата. Даша страшно сокрушалась, что я не привезла итальянский костюм и вообще никаких нарядов. Чтобы не огорчать ее, надела на ланч с Роном новую вещь, а под нее поместила вологодские кружева (шерстяные), так что в глубоком декольте образовался ошеломительной красы воротник. Надо взять наряд на вооружение в Москве.
Заговариваю сама себе зубы, а между тем, среда неумолимо приближается.
Целую.
20 января
* * *Миленький, вот я и дома, после японского ресторана (название типа Кикиморы ), после первого урока в Грегори-холл (здание, где помещается департамент журналистики) и после послевкусия всего, чем, как тебе известно, отдает рефлексия. Сначала дело было недурно. Студентов пришло восемнадцать штук, лектор был спокоен и величественен, ровно в шесть поднялся со стула и начал с выражением читать текст, который знал почти наизусть, так что мог отрываться от страничек и смотреть – тоже с выражением – в ясные молодые лица. И тут лектора подстерегла маленькая западня. Один мальчик смотрел безотрывно и беспрерывно улыбался, так что лектор стал думать: а чего это он улыбается, а не ироническая ли это усмешка, а не имеет ли она в основании скепсис по поводу его, лектора, речи? Короче, некоторое беспокойство, овладевшее лектором, мешало ему упиться собственным красноречием и сосредоточиться, раздваивало внимание, вносило сомнения и, в конце концов, заставило поторопиться, отчего вступление, рассчитанное на двадцать-двадцать пять минут, уже через пятнадцать минут подошло к финалу. Что делать дальше? Дальше имелся замысел поднять с места каждого студента и с умным видом выслушать, как зовут, зачем здесь и чем интересуется из предлагаемого курса. Пока студенты называли себя и отвечали на заданные вопросы, сделалось ясно, что все слушали лектора внимательно и серьезно, даже с уважением, включая мальчика, который продолжал улыбаться, потому что таково было устройство его физиономии. То есть ощущение, что все приготовленное и произнесенное примитивно, плоско и отдает общими местами, казалось теперь не столь бесспорным. Настроение лектора поправилось, однако ненадолго. Беда в том, что, привыкнув к американской четкости и деловитости, каждый студент потратил на представление себя не более двадцати секунд (совсем другое, чем русский студент в аналогичной ситуации). И уже минут через пять-семь опрос себя исчерпал. На предложение задать вопросы последовало скромное молчание. Таким образом, занятие продолжалось минут двадцать – вместо положенных трех часов! А в запасе ничего. Поулыбавшиись друг другу, мы расстались до следующей встречи. Лишь пара студентов, знающих русский, остались на несколько минут для пустяшных личных разговоров.
Невзирая (а в первые минуты, напротив, почти упиваясь состоявшимся дебютом), мы с Дашей отправились в очередной ресторан (типа Каkаkurа ) отметить событие. Не домой же тащиться. И аппетит у нас нисколько не пропал. А в ответ на мои стенания (тогда еще сдержанные) Даша всякий раз отвечала: не бери в голову, все хорошо.
Но теперь я сижу одна (Даша ушла в библиотеку и в бассейн) и сокрушаюсь горестно. Мысль, что студенты могут быть разочарованы… что может быть разочаровано руководство университета... а главное, что сама я разочарована… А все от преувеличенных к себе требований, потому что преувеличенных представлений.
Резко меняю тему. В твоем имейле так трогательно наши зашевелились!.. Прочла «Декларацию комитета 2008» и тотчас стала думать, присоединилась ли к ним, будь я в Москве, или нет. В первое мгновение – да, конечно. Но уже во второе – привычный скепсис: а кто, а как, а поднимут ли они (мы) хоть сколько-нибудь представительную группу и т. д. Каспаров – конечно, умный мальчик, но что толку? И даже такое (стыдное) чувство: хорошо, что я далеко и мне не надо принимать немедленного решения, могу посмотреть, во что выльется. Я до сих пор понимаю все стороны, а это мешает действовать. Хотя по временам так хочется страстного действия – не получается из-за пережженных (временем и опытом) пробок. Позиция наблюдателя – лучшее, на что я могу рассчитывать.
