Александр Дюков - За что сражались советские люди. «Русский НЕ должен умереть»
Борьба против нарушений дисциплины, включая отказ от работы и бездельничанье, будет вестись исключительно тайной государственной полицией… В случаях серьезных нарушений, то есть тогда, когда средства, которыми располагает начальник охраны, недостаточны, должна вмешиваться государственная полиция, используя те средства, которые находятся в ее распоряжении. В таких случаях, как правило, будут применяться только строжайшие меры, как то: перевод в концлагерь или особая мера.[568]
«Особая мера» применяется регулярно. «Я думаю, что я буду недалек от истины, – вспоминал доктор концлагеря Дахау Франц Блахи, – если скажу, что из всех казненных лиц в этом лагере примерно 75 процентов составляли русские граждане, и это касалось главным образом мужчин и женщин, которых присылали из других мест для казни».[569]
В заводских цехах, куда остарбайтеров пригоняют на работы, их встречают плакаты, напоминающие об их статусе: «Славяне – это рабы».
…В сорок втором году еще не все остарбайтеры работали в лагерях. Некоторым повезло: они трудились на фермах, «у бауэра». Там столь же много работы, больше произвола, но, по крайней мере, нельзя умереть с голоду: всегда можно съесть предназначенное для свиней варево. А на заводах остарбайтеры обгрызают кору с деревьев.
Сорок третий год принес столь долгожданную победу под Сталинградом. Рейх оделся в траур. В концлагере Равенсбрюк заключенных выгнали из бараков, построили в колонны и привели к бане. Баня располагалась рядом с крематорием. Людям приказали раздеться догола и оставили стоять. На февральском морозе они стояли, сбившись в кучу, согревая друг друга, ожидая смерти. Потом их завели в баню, облили горячей водой и отвели обратно в барак. Три дня не давали есть.[570]
Остарбайтерам тоже аукнулось немецкое поражение. После капитуляции армии Паулюса вышло специальное указание: все восточные рабочие должны содержаться в лагерях.[571] Отныне каждый мог ощутить, что лагерь для остарбайтеров немногим отличается от лагеря для военнопленных. Это сходство специально подчеркивается в распоряжении рейхсмаршала Геринга: «Использование и обращение с советскими русскими на практике не должно отличаться от обращения с военнопленными».[572]
Уже после войны специальная комиссия конгресса США будет обследовать бесчисленные лагеря по всей Германии. В отчете комиссии указывается:
Обращение с этими заключенными… обычно заключалось в следующем: они содержались в деревянных бараках, которые в нормальных условиях должны были бы вмещать в десять раз меньше людей. Они были вынуждены спать на деревянных нарах в три или четыре этажа, грязное тряпье служило и постелью и одеялом.
Их пища обычно состояла из полуфунта черного хлеба в день и водянистого супа в полдень и вечером, а иногда они и этого не получали. Ввиду скученности и недостатка питания увеличивались вшивость и грязь, распространялись болезни; те из заключенных, которые быстро не умирали от истязаний и болезней, медленно и мучительно умирали от голода.
Несмотря на преднамеренную программу умерщвления заключенных голодом, мы не нашли никаких признаков, что германский народ в целом страдал от недостатка пищи или одежды. Этот контраст был столь разительным, что мы могли прийти только к одному выводу – доведение до голодной смерти было преднамеренным.[573]
Выводы комиссии могли стать откровением лишь для наивных американцев. Любой советский гражданин, побывавший на нацистской каторге, знал: от лагерей смерти и лагеря военнопленных, и лагеря остарбайтеров отличает лишь отсутствие газовых печей и крематориев.
Как правило, лагеря остарбайтеров переполнены. «Условия во всех этих лагерях были ужасны… В некоторых лагерях было в два раза больше людей, чем допускали жилищные условия, – вспоминал старший лагерный врач Вильгельм Егер. – Несмотря на то что санитарными органами был установлен минимум расстояния между кроватями в 50 см, он совершенно не соблюдался, и кровати стояли на расстоянии 20–30 см друг от друга».[574]
Впрочем, это значительное послабление: в барак, рассчитанный на сто пятьдесят человек, запихивают лишь две с половиной сотни остарбайтеров. В расположенных неподалеку лагерях военнопленных в таком же бараке размещаются восемь сотен человек.
Те, кто видит, в каких условиях существуют остарбайтеры, приходят в ужас. «Много русских женщин и девушек работают на фабриках „Астра Верке“, – пишет сыну немка. – Их заставляют работать по четырнадцать и более часов в день. Зарплаты они, конечно, никакой не получают. На работу и с работы они ходят под конвоем. Русские настолько переутомлены, что они буквально валятся с ног. Им часто попадает от охраны плетьми. Пожаловаться на побои и скверную пищу они не имеют права».[575]
Скверная пища – это очень мягко сказано. Остарбайтеры получают на тысячу калорий меньше минимума, установленного для немца. Там, где немецкие рабочие, занятые на тяжелой работе, получают 5 тысяч калорий в день, восточные рабочие получают только 2 тысячи. Впрочем, официальные нормы питания часто не соблюдаются: пища разворовывается охранниками и персоналом лагерей.[576]
На заводах Круппа раз в день выдается суп. Если, конечно, это можно назвать супом. «Собственно говоря, это была вода, в которой плавали кусочки турнепса, – писал своему другу немецкий мастер. – И больше всего она походила на помои… Эти люди обязаны работать на нас – отлично, но следует позаботиться, чтобы они получали хотя бы минимум необходимого. Мне приходилось видеть кое-кого в лагере, и у меня буквально мурашки по коже бегали…».[577] Старому рабочему невдомек, что все развивается по плану. Из остарбайтеров выжимают все, что возможно, а когда они умирают, никто об этом не сожалеет. Разве можно сожалеть о смерти недочеловеков? Тем более что ведомство Заукеля привозит в Рейх все новые миллионы рабов. Первая вербовочная кампания увенчалась успехом; за ней следуют вторая, третья и четвертая…
Во время очередной вербовочной кампании по чьему-то недосмотру в Запорожье пришло письмо от угнанных в Германию сестер. Не стандартное, заранее отпечатанное в типографии, где надо лишь проставить имя адресата, написать несколько теплых слов и расписаться. Письмо подлинное, читать которое больно, особенно если его писали родные тебе люди.
…Живем мы совсем плохо. Дорогие родные, пишу письмо, а сама и бумаги не вижу за слезами. Пришла с работы, еле в барак залезла. Я шла, а голова у меня болит и кружится, и такая тяжелая, что падает с плеч, руки и ноги болят, в сердце колет, горло заложило, что я еле дышу, а смотрю будто сквозь туман.
Дорогие родные, шли мы на работу, выпили по одной кружке чая, чуть сладенький, и 200 граммов хлеба. Всего хлеба нам дают 300 граммов. Родная мамочка, разве я у тебя так когда-нибудь кушала летом, когда теперь есть помидоры, огурцы и разные фрукты и разные другие продукты! А мы не то что не кушаем их, но абсолютно и не видим. В такой прекрасный летний день очень долго ждать такого обеда. Придешь в барак, скушаешь кусочек хлеба и черпак силоса, то так печет в груди, что места не находишь. А работать заставляют, а не работаешь, в затылок так дадут, что и в глазах засверкает, хотя в них сверкает и без него. Нас считают тут самыми последними, смеются как только кто хочет. За что мы так мучаемся в наши молодые годы! Некому пожалеть, никто не спросит – кушали ли вы, здоровы ли вы! Когда украинцы здесь болеют, то говорят, что они притворяются и не хотят работать. Для нас у них врача нет. От такой жизни, от такого климата мы не гарантированы, что проживем зиму. Хоть домой поедем на зиму, а хоть подохнем. Хлеб нам дают ржаной, по 300 граммов, только он смешан с сосновыми опилками, а муки лишь 25 %, кушаешь его как полову, – так и шелестит. Мамочка, готовят нам такое, что наша свинья не ела бы такого супа и такого картофеля. И больше абсолютно никакого приварка не видим. Сегодня как раз три месяца, как мы здесь работаем, и нам чем далее, все хуже и хуже.
Ваши дочери Шура и Галя.[578]
«Чем дальше, тем хуже и хуже». Проходит несколько месяцев, максимум полгода – и восточные рабочие превращаются в шатающиеся от ветра тени. Исследо вания, проведенные на заводах Круппа, показали: у некоторых рабочих не хватает сил даже на то, чтобы поднять кусок металла и положить его на станок. «Такие же условия, – говорится в отчете, – существуют во всех других местах, где работают русские рабочие».[579] Голод – основное чувство, которое испытывают люди. От голода теряют сознание, от голода умирают.
Умирают, впрочем, и от болезней.
В лагерях остарбайтеров бушуют эпидемии. Особенно широко распространен туберкулез; согласно отчетам немецких врачей, больных туберкулезом вчетверо больше, чем обычно. «Татары и киргизы, – докладывал немецкий врач Карл Егер, – умирали как мухи: из-за плохих жилищных условий, из-за плохого качества и малого количества пищи, из-за переутомления, из-за того, что они не могли достаточно отдыхать».[580] Русские, украинцы и белорусы умирали по тем же причинам.
