Ольга Батлер - Моя маленькая Британия
«Новый, отвратительный» 1945 год
Будучи двадцатипятилетним, Черчилль написал: «Существование никогда не кажется таким сладким, как в моменты опасности». В 1940 году, в начале немецкого блицкрига, 66-летний Черчилль стоял в лондонском Ричмонд-парке, наблюдая за стрельбой из противовоздушных орудий, и отказывался уходить или надевать каску. «Меня это бодрит, — объяснял он. — Звук пушки будит во мне потрясающие чувства».
Но войны рано или поздно подходят к концу, пушки смолкают, и для любого дальновидного политика это означает отказ от безжалостности, допустимой в разгар драки. В британской памяти о войне хранится факт, как Черчилль выступал против жестоких наказаний немецкого населения. В мемуарах Черчилль сам вспоминал, как в Тегеране, на устроенном советской стороной обеде, Сталин, возможно шутя в своей манере, предложил после окончания войны собрать 55 тысяч самых важных германских офицеров и специалистов и расстрелять их.
Остается загадкой, почему британский премьер-министр, считавшийся виртуозом острых и лаконичных ответов, вдруг растерялся после предложения Сталина. По его признанию, у него в голове проносилось: «На это правильнее ответить — британский парламент и общественность не одобрят массовые экзекуции… или, лучше… пойти прямо сейчас в сад и застрелиться… чем запятнать себя и страну позором».
В разговор вступил Рузвельт и, видимо желая разрядить атмосферу, предложил сократить цифру до 49 тысяч. После этого Черчилль не выдержал и вышел из-за стола в смежную комнату. Он не пробыл там и минуты, как кто-то хлопнул его по плечу. Сталин и Молотов, широко улыбаясь, признались, что они просто пошутили по поводу массовых экзекуций.
«Сталин может очаровать, если захочет, и никогда прежде не видел я его до такой степени обаятельным, как в тот момент… Я согласился вернуться, остаток вечера был приятным». Это был не последний раз, когда Черчилль чувствовал обаяние Сталина.
Колвилл записал в своем дневнике, как премьер, не совсем, честно говоря, трезвый, буквально растаял от одной очень дружественной телеграммы советского вождя и говорил о ней не один час. «Его тщеславие просто потрясает, — писал секретарь. — Я счастлив, что Сталин не подозревал, какое воздействие на нашу русскую политику могут иметь всего несколько теплых слов, сказанных после многих жестких».
В Потсдаме министр иностранных дел Иден тоже заметил про Черчилля: «Он опять попал под чары Сталина и без конца твердит: „мне нравится этот человек“, а меня лично восхищает, как Сталин им манипулирует».
Приближавшийся конец войны грозил разочарованиями. 1945 год Черчилль встречал без радости и называл его «этот новый, отвратительный год». Военные успехи англо-американских союзников замедлились, и единственный фронт, который рвался вперед, был восточный. Советская армия уже прошла южную Польшу. Послевоенное деление Европы получалось не таким, о каком он мечтал.
Этот же год принес Черчиллю поражение на выборах, он проиграл лейбористу Эттли. Страна, которую он шесть лет вел к победе, больше не нуждалась в уставшем политике. Британцы предпочли быструю демократизацию былой имперской славе.
Фултонская речь
Что остается делать отставному премьер-министру? — Ездить по миру с лекциями. Приглашение американского Вестминстерского колледжа в Фултоне, переданное через самого президента США, выглядело непримечательно. Фултон — маленький город в Миссури, на родине Трумэна. Предполагалось, что будет несколько лекций.
Но Черчилль не собирался читать академический цикл. Он предпочел одноразовый мощный залп и заговорил о «железном занавесе», разделившем Европу, об экспансии русских и необходимости противопоставить ей союз англоговорящих наций.
На лекции присутствовал американский президент, поэтому газеты увидели в этом недвусмысленное послание всему миру. Фултонская речь была причислена к самым спорным и запоминающимся выступлениям послевоенного времени.
Сталин ответил через газету «Правда». Потом были годы отчуждения и холодной войны, образование НАТО. Но в 1946 году жесткие слова о вчерашних союзниках были шокирующей новостью. Мало кто осознавал, что Черчилль обозначил новую эпоху и концепцию международных отношений.
В этом будущем мире он видел Европу объединенной. Однако, став вторично премьером в 1951 году, не спешил претворять в жизнь собственные призывы о создании общеевропейского союза, потому что посчитал невыгодным вступление Британии в него на общих правах.
Можно здесь поговорить о цинизме старого политика. Больше всего Черчилль пекся, конечно, об интересах родной империи и Содружества, а не о распространении по миру отвлеченных идей.
Что может слепой
Жизненные перипетии экс-министра Великобритании Дэвида Бланкетта.
Только личности крупного калибра становятся объектами публичных скандалов. Бывший министр внутренних дел Великобритании, без сомнения, относится к этой категории. Он всегда вызывал интерес и восхищение публики, многие продолжают верить ему и после его громкой отставки, случившейся несколько лет назад. Ему шестьдесят три года, и историю его жизни можно без всяких домысливаний переработать в захватывающий роман, где есть бедность, любовь, удары судьбы и противостояние им.
Дэвид Бланкетт добился такого успеха, что ему трудно было найти в своей душе сочувствие к другим инвалидам, менее сильным и менее успешным. Он сам признается, как непросто ему даются часы приема своих избирателей из Шеффилда: «Люди входят в кабинет и начинают жаловаться: „Мистер Бланкетт, я очень болен“. Я отвечаю: „Сочувствую вам, присаживайтесь“. Они начинают рассказывать, что не могут работать из-за высокого давления, или язвенного колита. Я слушаю и думаю — минуточку, у меня все эти болячки имеются. Но не говорить же им в лицо: „Что вы такое несете, у меня самого десять лет гипертония, язвенный колит, и к тому же я слеп, так что освободите помещение“».
Бланкетт убежден, что каждый человек может собраться с силами и бороться. На самом деле, его жизнь, сложившаяся вопреки ударам судьбы, может быть вдохновляющим примером.
Слепоту обнаружили вскоре после его рождения в июне 1947 года. Из-за неудачной комбинации родительских генов у младенца не развился зрительный нерв.
Мать винила свой возраст — ей было сильно за сорок, она уже имела дочку от первого брака. Переживание было таким сильным, что, по семейным рассказам, женщина поседела на глазах.
Сначала была надежда, что сын постепенно начнет видеть. В раннем возрасте он различал огромные заголовки комиксов, но отказ зрительного нерва привел к угасанию и этого слабого зрения. Единственное, что Бланкетт может сегодня видеть, это сильный контраст света и темноты.
Они жили в тесном муниципальном доме, деля его с другими родственниками, денег было мало, но первые годы Дэвид запомнил как счастливые. Родители воспитывали его в том духе, что при желании он может добиться всего.
А потом пришла сокрушительная перемена. Им было сказано, что мальчика придется отдать в специальный интернат для слепых, который находился далеко от дома. Были слезы и протесты — как можно четырехлетнего ребенка отрывать от семьи? Но муниципалитет остался непреклонным.
В школе ему выдали униформу и отвели в общую спальню, где находились девять других перепуганных новичков. Здесь не было уголка для уединения или для хранения нетронутыми собственных вещей. Первые недели сдавленный плач детей можно было слышать каждую ночь. Некоторые лежали в мокрой постели и не знали, что делать. Они были абсолютно беспомощны — во всех смыслах.
Нянек не было, и им приходилось самостоятельно одеваться, умываться, находить маршруты внутри школы. «Временные мамы» — девушки шестнадцати-семнадцати лет — сопровождали мальчиков только на большую помывку и были единственными, кто давал малышам тепло, ласково обнимал на ночь.
Другой отдушиной для детей стал спорт. В играх Дэвида и его товарищей были особые правила: футбольный мяч можно было бросать руками, а на крикетных позванивали колокольчики. Незрячие мальчишки знали, что рискуют получить удар мячом в лицо, но это их не останавливало. И совсем уж безрассудными можно назвать любимые развлечения Дэвида — катание на велосипеде и картинг. Сломанные ключицы и пальцы, ушибы и порезы были его платой за любовь к играм зрячих сверстников.
К двенадцати годам набравшийся уверенности Дэвид собрался переходить в школу второй ступени, и тут случилось еще одно испытание. Его 67-летний отец, работавший в газоснабжении, свалился в гигантский котел с кипящей водой. По возрасту он давно мог бы уйти на пенсию, но его ценили, просили обучать молодежь…
Весь следующий месяц он боролся за жизнь. Дэвид Бланкетт до сих пор помнит запах обваренной плоти, наполнявший больничную палату, и точное время отцовской смерти — 3.34 утра.
