Людмила Шапошникова - Мы-курги
По Кургу ползли зловещие слухи о делах, которые происходили во дворце. Африканская стража сопропождала раджу в поездках по Кургу. Только она была надежна. А в кургской страже уже зрел заговор. Среди офицеров стражи было немало тех, чьи родственники были убиты по приказу раджи. Но не зря раджа наводнил Кург своими шпионами. Ему донесли о готовящемся на него покушении. Однако он предоставил событиям развиваться своим путем. В ночь, когда его должны были убить, он положил в свою кровать куклу в одежде раджи. Триста заговорщиков были беспрепятственно пропущены во дворец. Они ворвались в покои раджи и начали рубить мечами куклу. Они почему-то не сразу обнаружили, что это кукла. Когда это им стало ясно, они поняли, что оказались в ловушке. Они пытались прорваться за ворота дворца, но ворота были заперты. Африканская стража, заняв удобные позиции, начала в упор расстреливать мечущихся по мощеному двору заговорщиков. Сам раджа стрелял в них из окна. Ствол его английского ружья раскалился, а он все стрелял и стрелял в эту ненавистную темноту, наполненную криками и стонами. Он стрелял еще и тогда, когда все было кончено. Его никак не могли остановить. Африканец вырвал у него ружье. Раджа рассмеялся. И смех его был странен и надрывист. Так смеются безумные. Утром первые лучи нисходящего солнца осветили трупы трехсот павших кургов. Кровь текла по камням двора. Она текла, написал свидетель, «как сильный ливень в дождливый сезон».
На следующий день раджа приказал уничтожить семьи заговорщиков. Мужчин убивали, а женщин отдавали африканской страже. Стража превратилась в палачей. Их отряды носились по Кургу, подобно неумолимой смерти, и творили суд и расправу.
Дворец лихорадило. Раджа то впадал в глубокую меланхолию, то пускался в разгул. Ночью он боялся оставаться один. По ночам во сне духи сотен убитых им кургов собирались вокруг его кровати, стонали и грозили ему. Раджа просыпался в холодном поту и бежал раздетый по дворцовым переходам. Днем, когда духи исчезали, его начинал мучить страх за жизнь своих дочерей. Одна из них должна занять его трон, но он не знал, доживет ли она до этого. И тогда он поднял руку на своих братьев. Они казались ему главными претендентами на престол. Он считал, что братья охотятся за его дочерьми. Он перевозил девочек с места на место, стараясь надежно их укрыть. Наконец это ему надоело, и он послал палачей в Аппагалла и Халери к Аппаджи и Лингарадже. Он приказал им доставить во дворец головы братьев. Ночью к нему явились «духи убитых», но братьев среди них не было, Он понял, что не все потеряно. Он выскочил из спальни.
— Гонца! Скорей гонца! — хрипло закричал он. — Пусть вернут палачей!
Подковы лошади звонко простучали по камням двора, и безмолвные стражи открыли ворота перед гонцом. А через час они открыли ворота другим. Два высоких негра прошли в покои раджи и церемонным жестом вытряхнули перед ним мешок. Голова младшего брата Аппаджи с деревянным стуком покатилась по каменным плитам к ногам правителя. Раджа стал пятиться от этого страшного трофея, но голова медленно катилась в его сторону. Он наткнулся спиной на стену, закричал и, медленно оседая, повис на руках подоспевших палачей.
Придя в себя, он заперся в покоях, никого к себа не пускал и ни с кем не хотел говорить. Временами багровый туман безумия застилал ему глаза, и он начинал новые казни и новые убийства. Когда безумие уходило, он плакал, звал убитых и писал их семьям извинительные письма.
Слухи о том, что происходит в Курге, стали просачиваться за его пределы и достигли ушей почтенной Компании. Безумие раджи ее интересовало мало, ей нужно было убедиться лишь в его лояльности. Для этого в Кург был послан английский врач мистер Инглидью. Появление доктора в Курге было неожиданным для раджи. Он испугался, что придется давать отчет в содеянном. У него теперь не было выхода. Страх сковал его, и он боялся начать какой-либо раз говор с доктором. Дважды он пытался с собой покончить. Но мистер Инглидью оба раза спас его от смерти, чтобы заверить в том, что Компания не имеет к нему претензий. Раджа окончательно успокоился, когда губернатор Мадраса прислал ему письмо, подтвердившее позицию Компании. Но дни раджи были уже сочтены. Приступы безумия сменялись меланхолией и безучастностью. В 1809 году его не стало.
Однако болезнь, носителем которой он был, оставалась во дворце кургских раджей до самого их конца. Эта болезнь была неизлечима, и никакие доктора не могли ей помочь. Более того, она разрасталась и обострялась. Чувство обреченности и близкого конца порождало то же безумие, которое темным облаком накрывало столицу Курга и дворец раджей. И никто из этих раджей так и не смог из него вырваться. Малолетняя дочь Вирараджи, Деваммаджи, занимала трон всего два года. Брату покойного раджи, Лингарадже удалось завладеть им уже в 1811 году. Убийства и казни продолжались так же, как продолжалось и раболепие перед сильным «союзником». Лингараджа еще отчетливее, чем его брат, понимал, что его трон зависит от английского резидента в Майсуре и от английского губернатора в Мадрасе. Ему не хотелось расставаться с троном. Поэтому он делал все, чтобы умилостивить почтенную Компанию. Тем англичанам, которые время от времени посещали Кург, он оказывал королевский прием. Шум веселых попоек заглушал стоны заключенных в меркарской крепости и крики тех, кого убивали на заднем дворе апартаментов раджи.
Английские чиновники и офицеры появлялись в Курге под разными предлогами. Но их появление всегда свидетельствовало об одном — почтенная Компания, назвавшая себя «союзником», держала руку на пульсе агонизирующего Курга. Она ждала, когда этот пульс ослабеет, и об этом можно будет возвестить во всеуслышание. Голубая с водяными знаками бумага для фиксации диагноза всегда была под рукой. Печати генерал-губернатора Индии и губернатора Мадраса — тоже. «Лекари» ждали. «Лечение» малой кровью было их излюбленным методом.
Раджа развлекал английских гостей. Эти развлечения производили на них неизгладимое впечатление. Один из них, полковник Джеймс Велш, опубликовал свои впечатления в «Военных мемуарах». Полковник и сопровождающие его лица ехали на слонах через Кург. Около Меркары их встретил сам раджа в форме английского генерал-майора. Раджа лично заменил слонов арабскими скакунами. Когда кавалькада приблизилась к воротам Меркары, оттуда высыпала пестрая толпа танцовщиц, и под звуки барабана начались танцы. Танцы были только началом. Раджа демонстрировал гостям свою коллекцию оружия, состязался с ними в стрельбе, показывал им львов, тигров и пантер, возил на охоту, кормил английскими блюдами, дарил кургские ножи с золотыми рукоятками и шкуры убитых тигров и пантер. «Мы уехали, — записал полковник в своем дневнике, — совершенно очарованные добрым обхождением князя, которым, я склонен верить, восхищается собственный народ». Но «собственному народу» было не до восхищения. Проводив очередного гостя, раджа вновь брался за свое. Вновь начинались казни, убийства, пытки. Подозрительность раджи росла с каждым годом, и эта подозрительность требовала жертв. Враги посягали на его имущество, его трон, его семью. Они посягали на него самого. Они изводили его колдовством и черной магией. Они напускали на него злых духов. Поэтому следовало убивать всех волшебников и колдунов. Их слишком много развелось в Курге. Даже вожди и старейшины кланов начали заниматься колдовством. Колдовством против него. Он усилил стражу дворца. Время от времени он рубил стражам головы за то, что они во время своего дежурства пропустили во дворец или злого духа, или невидимого мага. Он умер, уверенный в том, что причиной его смерти была черная магия…
В 1820 году на престол сел сын Лингараджи Вирараджа. В генеалогии кургских раджей он числился под титулом «младший». Вирараджа Младший был самым ярким и самым противоречивым из трех последних раджей Курга. Выросший в атмосфере подозрений, убийств, доносов, ночных оргий, безнаказанности и раболепства, он был не лучше, а в чем-то даже хуже своих предшественников. Так же как и они, он был подозрителен и недоверчив. Так же как и они, он начал свое правление с уничтожения явных и предполагаемых врагов. Он не щадил ни чужих, ни своих. Он убивал вождей и старейшин, приговаривал к казни мятежные кланы, рубил головы собственным родственникам. Но ни духи убитых, ни черные маги его не преследовали. У него была собственная и непреходящая страсть. Женщины. Красивые и некрасивые. Пожилые и молодые. Он не мог пропустить ни одной из них. Все преобразования, которые он проводил в своей стране, касались только их. Он издал указ об увеличении численности своего гарема. Заменил дворцовую стражу женским кавалерийским полком. С этим полком он не расставался. Полк, как смерч, носился вместе с раджой по Кургу, наводя страх на воинственных мужчин и повергая в трепет женщин. Английский чиновник Кесемейер, присланный в Кург для наблюдения, при виде этого полка долго не мог закрыть от изумления рот. «Раджа, — написал он в тот же вечер губернатору Мадраса, — сумасшедший. Он завел себе амазонок и очень ими гордится». Но амазонки были не единственным новшеством при дворе раджи. Сам он, нарушая всяческие установления, женился на младшей жене собственного отца. Двери дворца широко распахнулись перед женщинами из семей придворных. Они оставались при дворце столько, сколько этого хотел раджа. Он потребовал к себе всех незамужних девушек страны, с тем чтобы устроить им смотр. Наиболее достойных из них он желал поселить у себя во дворце. Он хотел сформировать из этих «доброкачественных кадров» если не гарем, то что-то вроде филиала основной организации. Естественно, что курги-мужчины протестовали. Многим из них этот протест стоил головы. Женщин начали прятать в дальних глухих деревнях. Но раджа продолжал проявлять завидную настойчивость и рассылал по деревням своих шпионов.
