Людмила Шапошникова - Мы-курги
Это письмо не было похоже на те поздравительные и благодарственные письма, которые присылали радже высокие английские чиновники и генералы. Это был приказ раздраженного хозяина провинившемуся подчиненному. Это было прямое указание на то место, которое надлежало занять отныне Кургу и его радже. «Союзник» соглашался только на младшего партнера. Ни о каком равенстве речи не было. Но радже казалось, что еще не все потеряно. Он думал, что если все объяснить как следует, если обо всем напомнить, досадное недоразумение рассеется, и ему принесут обычные в этом случае извинения. Он взял английскую голубую бумагу с водяными знаками, склеил листы в свиток, Получилось не менее пяти метров. Этого было достаточно, и он сел писать ответ. О помощи кургов английской армии он писал слишком подробно. Такая мелочность ему не нравилась самому. Это было не в его, курга, характере. К тому же все это походило на оправдание виноватого. А он не считал ни себя, ни тех, кто совершил набег, таковыми. Но его возмутило скрупулезное перечисление награбленного в письме полковника. Осведомленность его ставила раджу в тупик. И крайне раздражала. Когда курги кормили прожорливых английских солдат, то не считали, сколько мешков риса и сколько голов скота они при этом потеряли. Они не считали, сколько это стоило. Они не просили за это денег. А эти посчитали даже медные сосуды и узлы с одеждой. Ни один порядочный человек не обратил бы на это внимание. Разве обращали внимание на то, сколько золота и драгоценностей награбили английские солдаты и офицеры, когда пал богатый Серинтапатнам? Нет, в письме полковника было явно что-то не так. Но вежливость требовала на него ответить, и раджа отвечал. Что сделали его люди? Разве они захватили британскую территорию? Они взяли только то, в чем нуждались сами. Например, женщин. Когда люди Типу Султана угнали пять тысяч кургов в плен, среди них было много женщин. Теперь женщин в Курге не хватает. Разве можно вернуть тех, кого они похитили в Майсуре? Курги на них уже женились и не могут без них жить. Он так и написал: «не могут без них жить». Что же касается остального, то раджа не может заниматься тем, чтобы отбирать какие-то браслеты, кувшины и серьги… У самого же раджи нет денег, чтобы уплатить компенсацию за награбленное. Ибо раджа потратился на Бомбейскую армию. «Я служил Компании, — продолжал он, — с самого начала войны в надежде иметь дело с друзьями и заслужить их уважение». Раджа заполнил все пять метров свитка. Но тревога не покинула его.
Гонец ускакал со свитком в Серингапатнам. Оттуда он не привез ни ответа, ни извинения. Серингапатнам молчал, как молчат, когда не желают иметь дела с кем-то, не заслуживающим внимания. Раджа метался в своем дворце, кричал на слуг и не хотел принимать министров. Чувство неуверенности, которое возникло в тот вечер, когда он писал письмо длиной в пять метров, теперь сгущалось и разрасталось, как туман на горах в дождливый сезон. Туман оседал тяжелыми каплями подозрительности и беспричинной тоски. Подозрительности по отношению ко всем: к «союзникам», к приближенным, к родственникам и к собственной жене, к вождям, к старейшинам кланов. На границах Курга было тихо. Войны отшумели и ушли. Но эта тишина и спокойствие напоминали радже о затаившейся засаде, когда молчаливые охотники ждут удобного момента, чтобы прикончить загнанного зверя, которого они обложили. Тишина и спокойствие порождали у него безотчетный страх и давящее чувство безысходности. Тогда он поднимался на дворцовую крышу и смотрел на свою страну. Отовсюду с границ на дворец наступали горы, они запирали всех, кто жил здесь, не выпускали за свои пределы и скрывали за собой то, что не имело ни выхода, ни спасения. Он помнил, что когда-то горы были иными. Они укрыли его после бегства из заточения, они дали ему выход и надежду. Теперь они утратили эти качества и стали враждебными, как тишина, которая стояла за их синими пиками. Однако враждебны не только горы, но и люди. Он перебирал в своей памяти многих из них и не находил ни верного друга, ни преданного слуги. Те же, на которых он надеялся больше всего, дружбу с которыми он скрепил своей королевской печатью, теперь молча наблюдали за ним из-за этих гор и не отвечали на его письма. А если это иногда и случалось, то их ответы были вежливы, и в них сквозило пренебрежение, которое было трудно перенести. В этих редких ответах не было обычных уверений в дружбе. Теперь уверения были им не нужны. Если что случится, они не придут на помощь. Теперь он один. Один против гор и людей. Но если затаившуюся враждебность гор он не может преодолеть, то с людьми дело обстоит иначе. Он докажет им, кто он такой, Вирараджа! Они должны знать, что ни один раджа не сделал столько для Курга, сколько он. Он прошел через плен и страдания. Он воевал с Типу. Он отстоял свободу Курга. Отстоял ли?
Тишина за горами становится невыносимой. Солнце уходит за острые пики. На дворец наползает темнота. Давящая и осязаемая. Темнота обреченности и безысходности. Темнота таит неизвестную опасность, и он ощущает перед ней страх и беспомощность. День не приносил облегчения. Казалось, почва уходила у него из-под ног, и ему не на что было опереться. У него не было даже сына-наследника. Четыре дочери и ни одного сына. Кто займет престол после его смерти? Но, может быть, не все еще потеряно? И бог благословит его сыном? Бог… Он тоже против него. Все боги. И все духи предков. Они не отвечают на его вопросы и не берут еду, которую он им дарует. Они не хотят ему помогать. Тогда он поможет себе сам. Он уничтожит своих врагов. Тех, кто ими является, и тех, кто ими может стать. Всех. Высокомерные английские генералы и чиновники тогда поймут, с кем имеют дело. И возможно, это оттянет неминуемую развязку.
Он теперь отчетливо понимал, что его судьба и его жизнь прочно привязаны к чужеземной Ост-Индской компании. Его судьба и жизнь зависят от воли и милости этой силы. Он был не в состоянии разрубить этот узел, который он сам помог им завязать. Только преданность этой силе и уничтожение собственных врагов в самом Курге могут спасти его, как раджу. В этом он был твердо убежден. Он начал с врагов. Начал несмело, но постепенно входил во вкус. К одним он подсылал убийц, других открыто казнил, обвиняя их в заговорах против раджи и его «союзников».
Но не все в Курге думали и поступали, как раджа. Многие понимали, что Ост-Индская компания затягивает петлю, которой опутала Кург. В 1806 году знатный кург Найяру поднял знамя антианглийского восстания. Повстанцы ушли в леса, и вызванные спешно английские отряды не смогли с ними справиться. Обреченный Кург оставался Кургом. Предателем был только его собственный раджа. Это по его приказу хитростью и обманом был захвачен главарь повстанцев. Захвачен и выдан англичанам. В награду раджа получил от них благодарственное письмо. Но английские отряды ушли, а раджа остался один на один со своим народом. Он знал, что ему не простили его предательства и необоснованной верности сомнительным «союзникам». Он знал, что пострадавшие от его руки кланы затаились и выжидали. Он уже не доверял ни одному кургу. Он не доверял даже себе. Казни и убийства продолжались. В 1807 году умерла его жена, а вместе с ней и надежда на наследника — сына. По примеру мусульманских владык, раджа завел гарем и выписал из Майсура евнухов. Евнухам хорошо платили, и они спешили показать свою преданность радже. Евнухи не были связаны с кургами. Они сторожили только их женщин. На них можно было положиться. Гарем был единственным местом, где раджа чувствовал себя в безопасности. Ночами, когда наступала давящая темнота, он устраивал там оргии. Евнухи пили с ним английский ром и джин, но службу несли исправно. Ночами женская половина дворца освещалась факелами. Оттуда доносились музыка, пение, пьяные выкрики. Но евнухи сторожили только женщин, и поэтому днем раджа оставался без надежной охраны. Кургский отряд был не в счет. Нужна была другая охрана. Такая же чужая Кургу и такая же надежная, как евнухи.
Рабы из Африки прибыли в Индию на одном из кораблей Ост-Индской компании. Рабы были предоставлены в распоряжение раджи. Он одел их в форму и вооружил. Они стояли теперь у его покоев, в коридорах, где он проходил, во дворе, откуда он вечерами смотрел на дальние горы. Рабы стояли отчужденно бесстрастные, готовые ринуться на любого, если хозяин прикажет. Кургская стража была выселена за ворота дворца.
По Кургу ползли зловещие слухи о делах, которые происходили во дворце. Африканская стража сопропождала раджу в поездках по Кургу. Только она была надежна. А в кургской страже уже зрел заговор. Среди офицеров стражи было немало тех, чьи родственники были убиты по приказу раджи. Но не зря раджа наводнил Кург своими шпионами. Ему донесли о готовящемся на него покушении. Однако он предоставил событиям развиваться своим путем. В ночь, когда его должны были убить, он положил в свою кровать куклу в одежде раджи. Триста заговорщиков были беспрепятственно пропущены во дворец. Они ворвались в покои раджи и начали рубить мечами куклу. Они почему-то не сразу обнаружили, что это кукла. Когда это им стало ясно, они поняли, что оказались в ловушке. Они пытались прорваться за ворота дворца, но ворота были заперты. Африканская стража, заняв удобные позиции, начала в упор расстреливать мечущихся по мощеному двору заговорщиков. Сам раджа стрелял в них из окна. Ствол его английского ружья раскалился, а он все стрелял и стрелял в эту ненавистную темноту, наполненную криками и стонами. Он стрелял еще и тогда, когда все было кончено. Его никак не могли остановить. Африканец вырвал у него ружье. Раджа рассмеялся. И смех его был странен и надрывист. Так смеются безумные. Утром первые лучи нисходящего солнца осветили трупы трехсот павших кургов. Кровь текла по камням двора. Она текла, написал свидетель, «как сильный ливень в дождливый сезон».
