Серийный убийца: портрет в интерьере (СИ) - Люксембург Александр Михайлович
В этих снах мелькают уже знакомые нам мотивы, логически как будто не мотивированные и с сутью описываемых событий и переживаний вроде бы не связанные. Почему это рассказчик не хочет ходить на волгодонские кладбища? Почему он так уверен, что его потянет туда? Кто должен потерпеть. У кого кто-то есть? Кто те «свои», которых у рассказчика в Шахтах полно? Да, воистину. «сны тоже многое значат и о многом говорят», и мертвецы не зря встают и ищут героя нашего повествования. Каково ему в роли писателя с предполагаемым энтузиазмом описывать нежности с женщинами, если некрофильские пристрастия одолевают неудержимо, а тела их видятся в специфическом ракурсе, в характерном для профессионального патологоанатома? Стоит ли удивляться, что за одним подробно описанным эротическим эпизодом с очередной «героиней» практически никогда не следует второй, а в её описаниях начинает сквозить вялость, появляются нотки досады и раздражения? Знакомое, изученное (пусть даже только в фантазии) тело для некрофила или патологоанатома уже не содержит тайны и потому малоинтересно, и фантазирующий писатель-некрофил нуждается в иных объектах для оттачивания своего творящего иллюзорный эротический мир воображения. В чем мы и убедимся, вернувшись к тексту «Мемуаров».
Прожил я у Жени недели две. Никаких обещаний, условий, предложений. Пару раз я не ночевал дома, и все было так, как будто ничего не произошло и вроде бы так и должно быть. А я тем временем успевал встречаться с Таней и Томой. Днём ходил в магазин к Тамаре. Просто дружески общались. А вечером шёл встречать с работы Таню и провожал её домой.
Тем временем я уже был знаком с одним шофером-инкассатором Сашей и Таниной коллегой по работе, молоденькой, высокого роста, чернявой и очень симпатичной девушкой Леной. И хотя Саша был женат, Лену он тоже любил. И решили мы вчетвером собраться на работе у Тани на почте в подсобке и отметить маше знакомство друг с другом, да и просто посидеть после работы часок, выпить водочки и пива с хорошей сушеной рыбкой. Что мы и сделали, но этого оказалось мало, и мы пошли к Саше домой продолжать начавшийся праздник. В магазине по пути мы купили разнообразного спиртного, напитков и продуктов.
У Саши была еще одна квартира типа гостинки, туда мы и пошли. Как из-под земли откуда-то в квартире появились еще гости — Сашины друзья. Все проходило весело, была музыка, танцы и песни анекдоты и шутки. Стол бы полон всякой разнообразной еды и питья. Я же почему-то больше ел и пил прохладительные напитки. Опьяневшие гости в полночь разошлись по своим квартирам. И наконец наступила тишина. Со стола убирать ничего не стали: не до того уже было женщинам, спиртное действовало и брало свое. Саша, прикоснувшись к постели, сразу уснул — в чем был одет, в том и завалится. А женщины, помывшись, разошлись по комнатам — Таня ко мне, а Лена к Саше.
Но женщины никогда не теряют надежды и часто бывают непредсказуемые, особенно когда выпившие. Наша с Таней постель была на полу. На кровати было слишком мягко, наверное, для занятии любовными утехами, и Таня постелила на полу. Когда она полезла ко мне целоваться, я отстранился от неё. «В таком состоянии только сексом заниматься», — сказал я ей. Её жаркие губы коснулись моей щеки, перебрались к мочке уха и прошептали: «А ты что уже изъян во мне нашел?» — «Да все нормально, только мы сегодня много выпили, вот я и говорю: стоит ли этим заниматься?» В полумраке я заметил, как засверкали её глаза, а на лице появилось выражение обиды. «Давай спать, тебе утром на работу, а не мне, хотя у меня тоже дел завтра невпроворот». Таня отстранилась немного от меня, приподняла голову. Её рот приоткрылся, и блеснули угрожающе её белые зубы: «Думаешь, я не заметила, как ты глазами пожирал Ленку? Ну да, конечно, молоденькая, красивая — не то, что я. Только она не по твоим зубам, понял? И не мечтай». — «Прекрати, Таня. Это не ты говоришь сейчас, а пьянка. Давай лучше слать». — «А ты не укладывай меня, может, я не хочу спать. Тоже мне благодетель нашелся».
Она сбросила с себя на меня одеяло и встала. Груди её, как большие мячи, опустились так низко, что, казалось, они достают сосками пояса, талии, тяжело пружиня в воздухе из края в край и сверху вниз. Таню покачивало, крупный треугольник курчавых черных волос от лобка плавно опускался вниз по влагалищу, скрываясь своим острым концом глубоко между ног, которые во мраке комнаты казались мощными, как у женщины-великана, которая сделает сейчас так: наступит на меня, и от меня останется одно мокрое место. Она посмотрела на меня сверху вниз, вроде как всматриваясь куда-то в глубину морскую, желая что-то отыскать. Выражения гнева на лице не было. «Я хочу выпить, — заискивающе сказала она, — с тобой хочу выпить, слышишь?»
«Черт с тобой, — думаю я, — вылить хочешь, так я тебя напою». Я встал: «Проблем нет, давай выпьем». И мы, не одеваясь, вышли в кухню к столу. На столе стояли обрезанные пополам бутылки из-под «Пепси-колы», а в них — цветы. Эти цветы я поставил в банку и запил водой. Помыл бутылки эти — получились, можно сказать, фужеры. Я налил в одну водки и пива, в другую — одного пива. Этого Таня не заметила. «Сразу все содержимое выпьешь?» — спросил я. «Выпью», — сказала она и потянула свой фужер к себе. «Ну и я выпью». Мы осушили до дна содержимое фужеров, и сразу же я поставил перед ней рюмку водки. «Это вдогонку пей и закусывай». Вылив водку, прикрывая рот рукой, Таня закашлялась, слезы потекли по щекам. Я дал ей сок залить, очистил мандарин и отдал ей. «Заешь мандаринчиком быстрее и давай еще выпьем». Таня смотрела на меня невидящими глазами и произнесла невнятно: «Не буду». Я встал, обнял её за талию и отвёл спать. Она еще что-то пыталась говорить, но вскоре послышалось её ровное дыхание.
В это время прошмыгнула тихонечко в туалет через нашу комнату Лена. Дверь туалета открылась, и я увидел перед дверным проемом и шторой нашей комнаты, как Лена вышла и смотрелась в висевшее над рукомойником зеркало. Она стояла в одних трусиках. Потом она выключила свет и, закрыв дверь в туалет, вернулась обратно в свою комнату. Но их с Сашей постель не скрипнула и не послышалось даже шороха, возни постельной. Лежу, закрыв глаза, и думаю уснуть. За стеной, думаю, что-то происходит, но не слышно почему-то отчего. Вдруг слышу голос Лены: «Вам там не холодно?» — «Да нормально». — «А Татьяна спит уже?» — «Да, спит и видит только сны». — «А ты что не спишь?» — «И я сплю и мечтаю о любви, и таинственный голос из другой комнаты меня возбуждает». Из-за шторы появилась голова Лены, и она прошептала: «Ты что гремишь на всю квартиру? Кто тебя возбуждает? Я думала, может, одеяло еще одно дать». — «Ну если в одеяле будет молодая, красивая, юная, тогда, конечно, надо, а если нет, то на нет и спроса нет». — «Любовь, Вовочка, — это красивые слова в книжках. Во мне разочаруйся — у меня другие интересы». — «Лена! Я не слышу, что ты там шепчешь. Ты еще дальше отойди и шепчи. Иди сюда! Что ты там прячешься? Давай поговорим, все равно ведь не спим». — «Как будто ты не видел, что я раздета!» — «Ну и что? Ты, я видел, в трусиках, а значит, уже одета, а вот мы с твоей сотрудницей и того на себе не имеем. Хочешь глянуть?» — Голова Лены исчезла. — «Лена, а Лена, что замолчала?» — За шторой опять шепот, более громкий: «А о чем мы будем говорить?» — «Иди сюда, и найдем, о чем. Аппетит приходит во время еды, знаешь?» — «Ну Таня же рядом лежит, вот и насыться, если голодный». — «А ты что, так и будешь там стоять и слушать? Так она сейчас никакая, а ты стоишь там, тушу да попискиваешь. Если хочешь, так и скажи, я сообразительный». — «Спокойной ночи, Вова, и успокойся».
В другой комнате скрипнула кровать, послышался невнятный голос Саши; видать, она его потревожила, когда ложилась. Стало тихо. Рядом посапывала Таня. И, уже проваливаясь в сон, я подумал: «А Женька все же симпатичнее этих двух и лучше, наверное, чем они, во много раз, и пахнет от неё чем-то нежно влекущим, естественным. Вот дура неразборчивая, дура, дура».
