Николай Ямской - Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию...
30 апреля. Вторая половина дня. «Растроение командирской реальности»
Тем временем весть о приказе № 06 знаменитый «солдатский телеграф» донес уже до самых низов. В том числе и до переднего края, до полков и батальонов дивизий Шатилова и Негоды.
Там на солдат, откатившихся после стольких безуспешных атак на исходную, данный приказ произвел обескураживающее впечатление.
Еще раньше это малоприятное чувство испытал младший командный состав. Вот что по этому поводу вспоминал С. Неустроев: «Около трех часов дня ко мне на наблюдательный пункт снова пришел полковник Зинченко и смущенно сообщил:
– Есть приказ маршала Жукова, в котором объявляется благодарность войскам, водрузившим Знамя Победы, в том числе всем бойцам, сержантам, офицерам и генералам 171-й и 150-й стрелковых дивизий.
Я спросил командира полка:
– Рейхстаг не взят, Знамя Победы не водружено, а благодарность уже объявили?
– Так выходит, товарищ комбат, – в задумчивости ответил Зинченко и тут же спросил меня: – А может быть, кто-нибудь из наших все-таки вошел в Рейхстаг? Может быть, ты из-за разрывов снарядов и мин не заметил, что происходило на ступеньках парадного подъезда?
На такой вопрос мне сложно было ответить. Мелькнула мысль: «Может быть, кто-нибудь действительно вошел, а может быть, нет». По телефону попросил ротных доложить обстановку, они доложили: в Рейхстаге наших нет. На мой наблюдательный пункт позвонил генерал Шатилов и приказал передать телефонную трубку командиру полка. Командир дивизии потребовал от Зинченко:
– Если наших людей в Рейхстаге нет и знамя не установлено, то прими все меры к тому, чтобы любой ценой водрузить флаг или хотя бы флажок на колонне парадного подъезда. Любой ценой! – повторил генерал и добавил, что если Жуков узнает, что знамя не водружено, то гнев его обрушится на наши головы» [94].
Сам Шатилов в своих мемуарах об этом «где-нибудь», «как-нибудь», «хотя бы флажок» никак не упоминает. Зато о находящемся в его штабе Знамени Военного совета № 5 вспоминает Зинченко. В его изложении, в 10 часов утра он «распорядился: офицеру разведки полка капитану В. И. Кондрашеву взять двух лучших разведчиков и прибыть с ними на КП. Тут им будет вручено Знамя Военного совета армии для водружения его на куполе Рейхстага.
Миновало несколько минут, и разведчики уже стояли передо мной, но не два, а… целый взвод!
…Я удивленно и несколько даже сердито взглянул на Кондрашева: неужели непонятно был отдан приказ?
…Кондрашев долго посматривал то на меня, то на разведчиков, так, как будто получил неразрешимую задачу. Затем с сожалением вздохнул, еще раз оглядел своих орлов и решительно, твердым голосом приказал:
– Егоров и Кантария! К командиру полка!
…Я подозвал Егорова и Кантарию к себе ближе, повел к окну:
– Вот перед вами Рейхстаг, всмотритесь в него хорошенько. Купол видите?
– Так точно, товарищ полковник.
– Ваша задача – установить на этом куполе Знамя Военного совета армии
…Затем приказал Кондрашеву:
– Вы отвечаете за водружение знамени. С группой разведчиков будете сопровождать Егорова и Кантарию. В Рейхстаг войдете сразу же вслед за первым батальоном» [95].
З0 апреля. Вторая половина дня. «Раздвоение личности» у знаменосцев
Совершенно иной предстает картина в мемуарах Шатилова.
«Около 14.00, – пишет он, – я позвонил Плеходанову. У того не было особых перемен. Связался с Зинченко. Он доложил, что рота Съянова дерется на той стороне рва, но пробиться к главному входу пока не может.
– А Знамя? – поинтересовался я. – Где Знамя Военного совета? Ведь как ворвутся, его сразу водружать надо!
– Знамя у меня на энпе. Не с кем отправить его, товарищ генерал, людей нет…
– Хорошо, сейчас передам Знамя Плеходанову. Он найдет. Только я положил трубку, аппарат настойчиво загудел.
– Товарищ генерал, – послышался голос Зинченко, – все в порядке, нашел бойцов! Сержант Егоров и младший сержант Кантария. Из разведки полка. Надежные ребята, орлы! Сейчас отправляю их со Знаменем в боевые порядки.
– Ну то-то же, – усмехнулся я, – для святого дела всегда люди найдутся» [96].
Итак, два совершенно разных рассказа об одном и том же событии. Что в них документально, а что беллетристика – судить не берусь. Расхождения по времени и фактам таковы, что сложно поверить обоим. Но с большой долей вероятности рискну предположить, что перед перспективой вызвать гнев Жукова преждевременным докладом не только Шатилову с Зинченко, но и Переверткину с командармом Кузнецовым было совсем не до церемоний со Знаменем Военного совета. Преждевременный доклад надо было как-то подтверждать! Не зря же Шатилов прямо-таки выжимал из Зинченко признание, что его батальоны уже в Рейхстаге. А командарм Кузнецов во исполнение жуковского приказа № 6 спешно подписал собственное распоряжение о поощрении личного состава, в котором были такие слова: «В ознаменование одержанной победы отличившихся генералов, офицеров, сержантов и красноармейцев представить к присвоению звания Героя Советского Союза и к награждению орденами. Да здравствует Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза товарищ Сталин!» [97]
Так что формально надо было бы уже праздновать победу и заниматься наградными документами. А фактически – срочно сокращать дистанцию между доложенным и достигнутым, то есть любой ценой, любым флажком, на любом месте обозначать если не взятие Рейхстага, то хотя бы присутствие в нем.
Характерный в этом плане разговор, случайным свидетелем которого оказался Минин, все в те же злополучные 15.00 состоялся у капитана Макова. Для очередного уточнения обстановки с ним по рации вышел на связь сам Переверткин. Но вопрос у генерал-майора был, собственно, только один: действительно ли взят Рейхстаг? Когда Маков доложил, что Рейхстаг не только не взят, но там нет ни одного нашего солдата, а передовые подразделения прижаты к земле на расстоянии более 300 метров от желанной цели, доселе державший себя в руках Переверткин раздраженно бросил: «Хреново (генерал выразился еще круче) следите за обстановкой!» И с нажимом добавил: «Уже есть приказ по фронту № 6 о взятии Рейхстага в 14.25».
Соответствующие устные распоряжения командира корпуса и комдивов не заставили себя ждать.
«Выполняя этот приказ, – свидетельствует Неустроев, – из батальона Якова Логвиненко, Василия Давыдова, а также из батальона Константина Самсонова стали направлять одиночек-добровольцев с флажками к Рейхстагу. Никто из них до Рейхстага не добежал, все погибли…» [98]
Далее С. Неустроев явно с болью в сердце вспоминает, что от своего батальона он был вынужден выделить Пятницкого. Того самого Петю Пятницкого, которого он уже посылал первым прорываться на мосту Мольтке и который буквально накануне спас капитану жизнь во время выдвижения к «дому Гиммлера». Как и другие добровольные знаменосцы, он также погиб, не добежав до колонн парадного подъезда.
Если верить Зинченко, то отобранные им «орлы» – знаменосцы М. Егоров и М. Кантария – тоже должны были находиться в боевых порядках. Но на самом деле – как это станет ясно читателю далее – оставались при Знамени Военного совета армии в штабе 756-го полка. Решило ли командование в этой рискованной обстановке поберечь это Знамя и приписанных к нему двух разведчиков или в горячке просто о них забыло – история умалчивает. Но поскольку в эту самую историю вошли и долго в ней воспевались больше других именно они, кратко представим обоих. Сержант Михаил Егоров оказался в действующей армии только в декабре 1944 г . До войны лишь успел получить начальное образование и работал в колхозе на своей родной Смоленщине. В период немецко-фашистской оккупации партизанил. Сравнительно недолгая фронтовая судьба сложилась, в общем-то, счастливо: ранений и контузий не имел. Правда, не имел и наград. Посыпались они на него уже после Победы…
Еще большим счастливчиком можно назвать младшего сержанта Мелитона Кантарию. Но с некоторыми не до конца проясненными странностями в биографии. Если верить справочнику «Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь» (М., 1987.), в армию 20-летнего Кантарию, постоянно проживающего в Абхазской АССР, в селе Агубедия (по одним анкетным данным) или в городе Ачангири (по другим), почему-то призывали за тысячу километров от этих мест – Лискинским райвоенкоматом Воронежской области. На действительную он попал еще за год до войны. Но в первые, самые страшные месяцы войны в боях не участвовал. На передовую попал – опять же, по одним анкетным данным – в декабре 1941 г ., был трижды ранен, наград до мая 1945 г . никаких не имел[99]. По другим, в графе «участие в Отечественной войне» написано: «с 4 января 1945 года»; через десять дней был легко ранен, вернулся в строй, никаких наград – как и Егоров – до окончания военных действий не имел. «Звездопад» – опять же как и для Егорова – начался только после Победы[100].
