Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки
Чекисты это знали. Кардинально изменить порочный порядок они не могли, но по возможности оставались честными людьми. Потому-то и пострадали, а многие поплатились жизнью.
Сотрудники наркомата были осведомлены о ситуации намного лучше других. Но они и не помышляли о каком-либо подобии протеста, зная, к чему может привести малейшее неодобрение власти. За каждым следили десятки глаз и ушей. Как в такой ситуации обвинять в пассивности человека, стремившегося выжить и тем самым уберечь от расправы и гибели своих детей и близких?
Заманчивая идея: подняться всем миром, не покориться произволу. Увы, в условиях тоталитарного режима она нереальна.
Поражает чудовищный парадокс: в ситуации кровавого кошмара многие видные деятели революции, партии, государства, заслуженные военачальники на допросах брали на себя немыслимые преступления, чтобы избежать пыток. И продолжали верить не только в правильность пути, выбранного руководителями государства, но и в человека, загнавшего их в лагеря, камеры смертников; человека, уступавшего им в уме, образованности, интеллекте. Шли на смерть с его именем на устах.
Постепенно сотрудники НКВД перестали задавать вопросы и самим себе. Зачем спрашивать у ночи, почему она темна? Нужно просто дождаться утра. Но наступит ли оно?
Между тем трагическая ситуация не всеми воспринималась одинаково. Едиными были лишь страх, неуверенность, но отнюдь не возмущение. Неправедные дела ведь начались давно. Но труд – хотя далеко не все здесь трудились одинаково – являлся альтернативой гнетущей неизвестности, ожиданию, надежде на изменения к лучшему.
Для одних это была возможность продемонстрировать абсолютную преданность партии, любовь к вождю и верность строю. Для других работа была отдушиной. Однако пронизанная неуверенностью, сомнениями, страхом обстановка в наркомате отражалась на умонастроениях значительной части оперативного состава, невольно сказывалась на результатах деятельности.
Атмосфера постоянного страха и неоправданной подозрительности особенно угнетала старых работников ВЧК и ОГПУ, сотрудников ИНО, разведчиков-нелегалов, рисковавших жизнью во имя идеалов, в которые они беззаветно верили. Увы, таких бесценных профессионалов оставалось немного. Большинство сгинули в безвестных могилах. Об их делах вспоминали полушёпотом. О некоторых намёками давали понять, что они ещё находятся под следствием, держатся из последних сил, отвергая приписываемые им небылицы.
Как и следовало ожидать, сгустились тучи и над Судоплатовым. Подошёл и его черёд. Предстояло разбирательство «личного дела о потере бдительности», а за ним исключение из партии. Затем следствие, которое непременно выявит его «причастность к терроризму, шпионажу в пользу империалистического государства, попытке свергнуть советский строй».
Машину запустили, и Судоплатов понимал, что его ждёт. Приготовил тёплые вещи, предупредил родных, подготовился к самому худшему. Правда, предстояло ещё партсобрание, на котором коммунисты-сослуживцы должны будут высказать своё отношение к совершённым Судоплатовым «проступкам». Вряд ли кто-либо осмелится поставить под сомнение инкриминируемое ему обвинение. Даже попытка обойти вопрос стороной или отмолчаться, как правило, вызывала подозрение, за что приходилось сурово расплачиваться. Порой свободой, даже жизнью. Поэтому не могло быть и речи о том, что кто-то решится заступиться за обсуждаемого, попытаться доказать абсурдность обвинения. И не только потому, что это означало прослыть сообщником, но и потому, что результат был предрешен. Опровергать его, значило рисковать собой.
Выступавшие осуждали, разоблачали, клеймили… Бездоказательно, зато с пеной у рта. Главное – поддержать обвинение, накал разоблачительных страстей, а заодно заявить о своём высоком патриотизме, подлинной революционной бдительности, большевистской непримиримости к проискам врагов народа.
Это делалось нередко из шкурных интересов. Слишком уж благоприятным оказывался момент для сведения личных счётов, получения личных выгод. Естественно, при отсутствии у человека такого понятия, как совесть.
Аппетит у людей этой категории возрастал, когда дело шло о вышестоящем начальстве, ибо при особом старании это открывало виды на должность репрессированного, его квартиру… По иронии судьбы приобретенные блага нередко оказывались временными: обвинитель мог вскоре занять место обвиняемого, и сюжет повторялся.
Такое было время.
Глава 4
Павел Судоплатов, как и большая часть молодёжи двадцатых годов прошлого столетия, активно участвовал в общественной жизни: в 1922-м вступил в комсомол, в феврале 1926-го стал кандидатом в члены партии, а два года спустя и членом КП(б) Украины. Жил, учился, трудился, помогал развитию украинской культуры в Мелитополе. Украина как родина и среда обитания, её культура, традиции, – всё это было ему близко.
Украинский язык тогда изучался в партийных и государственных учреждениях. Местная газета «Радянский степ» перешла на украинский язык, появилась «Литературная Украина» – орган Союза писателей Украины. Её художественная литература получила возможность широкого развития. Украинский язык всё больше распространялся в республике.
Одновременно шёл активный процесс интернационализации культуры, межнациональные браки стали обычными. Всё это, вместе взятое, воспринималось ревнителями национальной идентичности весьма болезненно.
Аналогичное отношение к национальному вопросу бытовало и среди членов партии. Они пытались рассматривать интернационализацию отношений как угрозу национальной самобытности народа – его культуры, языка, традиций. Настойчиво звучали требования ускорения темпов украинизации «любой ценой», включая русский пролетариат, живущий на Украине. Перегибов как в одну, так и в другую сторону было предостаточно.
Судоплатов, работая в разных районах Украины, говорил в основном на украинском языке, хотя свободно владел и русским. И никто, даже мысленно, не ставил ему это в вину. Уважение к языку как к одному из основных составляющих понятия «нация» было естественно и для людей неукраинской национальности.
Уже на исходе первого полугодия 1934 года грамотность среди украинцев достигла почти девяноста шести процентов; украинских школ в республике насчитывалось более пятнадцати тысяч. В них обучались почти четыре миллиона детей из общего пятимиллионного числа учащихся. Всё это было достигнуто после Октября – в царской России на Украине не было школ на родном языке.
К сожалению, естественный и закономерный процесс укрепления национальных тенденций имел и крайне негативные последствия. Он вызывал всплеск национализма, способствовал появлению множества националистических партий, которые повели яростную борьбу против ВКП(б).
Иллюстрацией подобных процессов может служить судьба ряда видных украинских деятелей в послереволюционное время. К примеру, один из главных идеологов национализма и организаторов Центральной рады, Винниченко, с ноября 1918 по февраль 1919-го являлся главой Директории и вел активную борьбу с Советской властью. Уже летом следующего, 1920 года он, отказавшись от борьбы с Советами и Россией, поклялся верно служить интересам «рабоче-крестьянской социалистической Украины», вошёл в состав правительства заместителем Председателя Совнаркома Украинской ССР. Но когда его не ввели в состав Политбюро ЦК КП(б) Украины, сложил с себя полномочия, выехал за границу, откуда стал вести активную пропагандистскую кампанию против СССР.
Но этим дело не кончилось. Не прижившись в эмигрантской среде, где его не приняли из-за служения Советам, оскорбляли и даже грозили расправой, он вновь стал предлагать Советам свои услуги «борца за дело коммунизма».
Такими были амплитуда колебаний и одновременно трагедия крупного украинского писателя, честолюбивого, непоследовательного и неудачливого политика.
Павел Судоплатов (Андрейченко) стал свидетелем переговоров украинских партийных властей и с другим бывшим главой Центральной рады – Михаилом Грушевским. Этот тоже признал свои ошибки националистического толка, прекратил борьбу против Советской власти и в марте 1924 года вместе с семьёй возвратился из-за границы в СССР, занялся научной деятельностью, стал членом Украинской, а затем Всесоюзной Академии наук.
Последовавшие позднее в республике репрессии не коснулись Грушевского. Не коснулись они и его ученика, академика Крипякевича, активно поддерживавшего ранее националистические тенденции на Украине.
В двадцатые годы на Украине, особенно на западноукраинских землях было заметно распространение националистических настроений. Как ни печально, но реакция на этот процесс не всегда была гибкой и продуманной. Элементы давления, насилия, получившие все права в годы революции и Гражданской войны, оставались главными составляющими политики.
