Анна Ковалова - Довлатов
Многим, наверное, известно, что именно меня Довлатов изобразил в своей повести «Заповедник» под видом Володи Митрофанова. Я эту повесть прочел позже, чем многие наши с ним общие знакомые. Я слышал о том, что выступаю там в качестве одного из персонажей. Но когда я интересовался, как же я там изображен, ответы получал довольно уклончивые. Потом я прочел «Заповедник» и нашел, что Довлатов нарисовал довольно злую карикатуру на меня, но это такая уж у него есть человеческая и писательская черта — рисовать карикатуры.
Митрофанова интересовало все: биология, география, теория поля, чревовещание, филателия, супрематизм, основы дрессировки… Он прочитывал три серьезных книги в день… Триумфально кончил школу, легко поступил на филфак.
Университетская профессура была озадачена. Митрофанов знал абсолютно все и требовал новых познаний. Крупные ученые сутками просиживали в библиотеках, штудируя для Митрофанова забытые теории и разделы науки. Параллельно Митрофанов слушал лекции на юридическом, биологическом и химическом факультетах.
Уникальная память и безмерная жажда знаний — в сочетании — творили чудеса. Но тут выявилось поразительное обстоятельство. Этими качествами натура Митрофанова целиком и полностью исчерпывалась. Другими качествами Митрофанов не обладал. Он родился гением чистого познания.
Первая же его курсовая работа осталась незавершенной. Более того, он написал лишь первую фразу. Вернее — начало первой фразы. А именно: «Как нам известно…» На этом гениально задуманная работа была прервана.
(Сергей Довлатов, «Заповедник»)Владимир Герасимов:
В Доме писателей на вечере памяти Довлатова выступал Самуил Лурье и сказал: «В этом зале, наверное, нет ни одного человека, о котором Довлатов не написал и не сказал бы какой-нибудь такой гадости, после которой ему и руки подать нельзя. Но никто из нас по-настоящему не оскорблялся». Умные люди понимают, что его образы очень далеки от реалий. Прототипы у персонажей есть, но Довлатов, верный своей гротескной манере видеть мир как абсурд, от подлинных черт прототипа очень далеко уходит.
Затем Митрофанова пытались устроить на Ленфильм. Более того, специально утвердили новую штатную единицу: «Консультант по любым вопросам».
Это была редкая удача. Митрофанов знал костюмы и обычаи всех эпох. Фауну любого уголка земли. Мельчайшие подробности в ходе доисторических событий. Парадоксальные реплики второстепенных государственных деятелей. Он знал, сколько пуговиц было на камзоле Талейрана. Он помнил, как звали жену Ломоносова…
Митрофанов не смог заполнить анкету. Даже те ее разделы, где было сказано: «Нужное подчеркнуть». Ему было лень…
(Сергей Довлатов, «Заповедник»)Владимир Герасимов:
Нельзя описанное в «Заповеднике» считать отражением действительности — это было бы неверно. Помню, уже в 1990 году в Америке он мне подарил книгу с автографом и спросил: «Ты читал? Не обиделся?» — «Нет. А на что обижаться?» — «Но я же тебя там изобразил!» — «Ой, Сережа, карикатура получилось настолько непохожая, что обижаться решительно не на что». — «Да? Ты так считаешь, ты находишь?»
Рассказывать Митрофанов умел. Его экскурсии были насыщены внезапными параллелями, ослепительными гипотезами, редкими архивными справками и цитатами на шести языках.
Его экскурсии продолжались вдвое дольше обычных. Иногда туристы падали в обморок от напряжения.
Были, конечно, и сложности. Митрофанов ленился подниматься на Савкину Горку. Туристы карабкались на гору, а Митрофанов, стоя у подножия, выкрикивал:
— Как и много лет назад, этот большой зеленый холм возвышается над Соротью. Удивительная симметричность его формы говорит об искусственном происхождении. Что же касается этимологии названия — «Сороть», то она весьма любопытна. Хоть и не совсем пристойна…
Был случай, когда экскурсанты, расстелив дерматиновый плащ, волоком тащили Митрофанова на гору. Он же довольно улыбался и вещал:
— Предание гласит, что здесь стоял один из монастырей Воронича…
(Сергей Довлатов, «Заповедник»)Людмила Кравец:
Туристы действительно однажды заносили Володю на Савкину горку, но было это вовсе не так, как описано в «Заповеднике». У нас был такой приработок — можно было взять сразу две группы (итого шестьдесят человек) и провести по Петровскому. Эта экскурсия получалась довольно тяжелой, так как предполагала долгую пешую прогулку. Я должна была дать Герасимову и Арьеву по такой сдвоенной группе, чтобы они водили туристов по Петровскому. Но экскурсоводы вместе с нашим фотографом Валерой Карповым основательно выпили. Андрюша, кажется, заснул или как-то незаметно ретировался, а Володя попробовал было героически отправиться к туристам, но застрял по дороге на мостике не будучи в состоянии сдвинуться с места. Я испугалась и не знала, что мне делать. По неопытности я решилась на отчаянный шаг: расстелила на земле плащ, подтолкнула на него Володю, а сама спряталась. В Заповеднике был человек, который в рупор объявлял туристам, куда и к какому экскурсоводу они должны подойти. В тот день, увидев распластанного на земле Володю, он оторопел и произнес следующее: «Здорово, Вова! Как ты себя чувствуешь?» Бедный Володя должен был в этом состоянии водить по этому длинному маршруту сто двадцать туристов: своих и Андрюшиных. Туристы взяли над ним шефство и даже действительно подняли на Савкину горку на плаще. Ходил он нетвердо, но рассказывал, как всегда, очень хорошо. Может быть, особенно хорошо в тот день. После этого случая мне сделали выговор за то, что я позволила работать человеку в таком состоянии. А Володе объявили благодарность за великолепную экскурсию.
Владимир Герасимов:
Я сказал Довлатову: «У меня к тебе только одна претензия. Я в „Заповеднике“ все время появляюсь в сопровождении законченного подонка, некоего Стасика Потоцкого». — «Ну да. Это Передельский». — «Да, я понимаю, что это Передельский. Но, Сережа, дело в том, что я с Передельским в Пушкинских Горах ни разу не встречался. Он там работал, но его карьера экскурсовода закончилась до того, как началась моя. В городе я с ним действительно пару раз выпивал, но зарекся это делать, потому что было очень неприятно. Так что, Сережа, не навязывай мне своих собутыльников». — «Но это же художественный вымысел — совсем другое дело!»
Потоцкий украшал свои монологи фантастическими деталями. Разыгрывал в лицах сцену дуэли. Один раз даже упал на траву. Заканчивал экскурсию таинственным метафизическим измышлением:
«Наконец после долгой и мучительной болезни великий гражданин России скончался. А Дантес все еще жив, товарищи…»
То и дело он запивал, бросая работу. «Бомбил» по гривеннику на крыльце шалмана. Собирал пустые бутылки в кустах. Спал на треснувшей могильной плите Алексея Николаевича Вульфа.
Капитан милиции Шатько, встречая его, укоризненно говорил:
«Потоцкий, вы своим обликом нарушаете гармонию здешних мест…»
Затем Потоцкий выдумал новый трюк. Он бродил по монастырю. Подстерегал очередную группу возле могилы. Дожидался конца экскурсии. Отзывал старосту и шепотом говорил:
«Антр ну! Между нами! Соберите по тридцать копеек. Я укажу вам истинную могилу Пушкина, которую большевики скрывают от народа!»
Затем уводил группу в лес и показывал экскурсантам невзрачный холмик. Иногда какой-нибудь дотошный турист спрашивал:
— А зачем скрывают настоящую могилу?
— Зачем? — сардонически усмехался Потоцкий. — Вас интересует — зачем? Товарищи, гражданина интересует — зачем?
— Ах, да, я понимаю, понимаю, — лепетал турист…
(Сергей Довлатов, «Заповедник»)Людмила Тихонова:
К повести Довлатова в Заповеднике отнеслись по-разному. Некоторые люди были смертельно обижены и оскорблены, другие — нет. Я, например, считаю эту повесть глубоко символической. Там не сказано, что имеется в виду именно наш заповедник. Может быть, этот образ символизирует всю нашу страну. Семену Степановичу Гейченко дали эту книгу почитать в КГБ. Рассказывали, что он отреагировал так: «Питался, питался, обосрал все и уехал». Он очень близко к сердцу принял довлатовскую повесть.
Виктор Никифоров:
