Валерий Михайлов - Хроника великого джута
Балгамбаев: «В Ташкенте виделся… с Дулатовым и Досмухамедовым… Беремжанов говорил о необходимости помощи басмачеству».
Байдильдин: «В это время Смагулом Садвокасовым распространялись слухи о том, что положение советской власти никудышное, что в Туркестане поднимаете басмачество и что нужно быть готовым ко всяким изменениям… На петропавловском совещании было решено продолжать работу и организоваться вместе для борьбы с колонизаторством».
Адилев: «Помню, одно заседание состоялось у председателя БухЧК – члена этой организации… Они ввели меня в особую комнату, держали в руках коран и стали говорить мне фразы, которые я должен был повторять за ними… Это была клятва, что я никогда не разоблачу тайны, останусь верным организации. Валидов говорил, что здесь все видные ответственные работники Бухарской республики…»
Испулов: «Валидов писал Байтурсунову, что за ним большая сила…»
Адилев: «Казахские националисты ждали, что с Востока придет освобождение…»
Аймаутов: «Во время Второго съезда Советов было созвано совещание исключительно казахских делегатов, на котором председательствовал Ауэзов… Обсуждался вопрос о борьбе с колонизаторством, и была вынесена резолюция явно националистического характера…».
Байдильдин: «В 1921 году в «Энбекши-казах» написал статью к 4-летию Октябрьской революции. Главным редактором был Ауэзов. Вызвал меня к себе и поругал. Кончалась статья словами: «Да здравствует советская власть, да здравствует советская республика Казахстан»… Ауэзов мне заявил, что если в дальнейшем буду ругать Алаш-Орду, то он уйдет из редакции. После своей статьи и получил ругательное письмо и от Садвокасова из Москвы».
Далее Голощекин говорил о втором пятилетии Казахстана, которое прошло под его руководством, о большевизации республики. Он сказал, что среди казахских коммунистов имеется не один десяток подлинных большевиков во главе с такими товарищами, как Исаев, Курамысов, Юсупбеков и т. д. (Не прошло и трех лет, как при расставании с Казахстаном он сказал, что тут нет ни одного честного коммуниста.) Затем он приступил к завершению читки показаний:
«Обвиняемый Байдильдин: «Перед V конференцией, в 1925 году, Садвокасов говорил, что в земельном вопросе творятся безобразия, Ходжанов действительно боролся с колонизаторством, но метод был казахский, а тут нужен метод чингисханский. По-моему, в разработке тезисов V конференции активное участие принимали алашординцы – Букейханов и проф. Швецов. Слыхал через одного студента, что в квартире Джолдыбаева происходило совещание алашординцев, где были: Байтурсунов, Дулатов, Ермеков, Кадырбаев. Там обсуждались вопросы политики».
– Есть еще довольно много показаний, но я думаю, что и этих достаточно… – заключил Голощекин. – К счастью, здоровое в партии ухватилось за большевистское оружие….[229]
По этим показаниям (еще неизвестно, каким образом они добыты и насколько верны) нетрудно убедиться, что никакой контрреволюционной деятельности, по сути, и не было – вся вина «буржуазных националистов» заключалась в том, что они думали о судьбе своего народа и, естественно, думали отлично от Голощекина, который этого народа не знал, не понимал и не любил, предпочитая руководить из кабинета с помощью нескончаемых директив. Подлинная жизнь казахов была ему глубоко чужда. Ему надобно было лишь «овладеть аульной массой», для чего сначала «использовать» национальную интеллигенцию, а затем «отбросить этих временных союзников».
И отбросили – на изгнание, на погибель.
А вместе с ними – отбросили и национальную культуру…
Глава XI
15 февраля 1928 года «Советская степь» напечатала «Деревенские заметки» некоего Томилова, который писал:
«Лозунг о коллективизации сельского хозяйства, брошенный XV съездом, находит горький отклик в деревне, особенно среди бедноты…
Противники коллективизации пугают ее сторонников примерами развала различных коллективных хозяйств (коммун), возникавших в период военного коммунизма.
Нужно сознаться, что вопрос о коллективизации еще не имеет достаточного освещения в нашей печати, в нашей агитации и в нашей политпросветработе.
Благодаря этому пробелу кулачество имеет возможность толковать лозунг о коллективизации хозяйств вкривь и вкось, пугая середняка «коммунией»…
На одном из крестьянских собраний был вполне серьезно задан вопрос:
– Вот партийный съезд решил провести коллективизацию. А какой она будет – добровольная или по принуждению?»
Как видим, журналист наивно (или деланно) удивляется, находя вопрос как бы нелепым, и даже не считает нужным отвечать на него. Ему, привыкшему без раздумий и сомнений верить всему, что говорится с трибун и пишется в газетах, невозможно понять, отчего взволнованы крестьяне.
На первый взгляд, никаких особых поводов волноваться вроде бы не было. В конце 1927 года на XV съезде партии Сталин говорил о постепенном переводе мелких крестьянских хозяйств на совместный труд. О темпах коллективизации он ничего определенного не сказал. Еще раньше, на октябрьском пленуме ЦК 1927 года, он вновь, как и на XIV съезде, осудил политику раскулачивания, политику восстановления комбедов, назвав ее «политикой восстановления гражданской войны в деревне». Накануне XV съезда, выступая на XVI Московской губернской партконференции, Сталин резко отвергает попытки оппозиции рассматривать крестьянство как «колонию» для промышленности, подлежащую всемерной эксплуатации, говорит о неразрывности «прочного союза» с середняком при опоре на бедноту….[230]
Однако далеко не все на селе верили этим заверениям, потому что уже достаточно хорошо знали большевиков. В жизни крестьяне постоянно сталкивались с грубым принуждением в той или иной форме. Уполномоченные не разводили церемоний: заставляли всех поголовно подписываться на заем, подчистую выгребали хлеб, кричали, клеймили, угрожали… Осенью 1927 года цены на зерно резко понизились: государство, вопреки обещаниям, начало беспардонно перекачивать деньги из сельского хозяйства в промышленность. Зимой по всей стране разразился хлебозаготовительный кризис.
Люди почувствовали перемену в политике. Вернувшийся с XV съезда Голощекин велеречиво заговорил на собрании партактива в Кзыл-Орде о «новом перевале»:
«…Всю историю большевизма можно изобразить как переход от одной победы к другой, но одновременно это путь от одних трудностей к другим.
…Вся история большевиков – это история борьбы на два фронта. Мы должны победить двух врагов. Основной враг – капитализм. Другая враждебная сила – это буржуазное и мелкобуржуазное влияние на пролетариат».
Затем он высказался более определенно:
«Хозяйство кулака растет, как крупное, быстрее, чем растет хозяйство бедняка. Наступление на кулака – это прежде всего курс на крупное коллективное хозяйство, на коллективизацию бедняка и середняка».
Филипп Исаевич и раньше говорил, что «кулак растет», однако это было преувеличением – дабы лучше нацелить бедноту на классового врага; на самом же деле к 1928 году «кулацко-байская» прослойка уменьшилась в Казахстане с 6-8 процентов до 3-4 (по РСФСР – с 3,9 процента до 2,2).
Почему я беру «кулацко-байскую» прослойку в кавычки? Ну, о богачестве «конфискованных» баев мы уже могли судить: не в каждом хозяйстве было по сенокосилке и лобогрейке и не в каждой юрте по ковру. Что касается так называемых кулаков, в которые власть записала самых трудолюбивых и толковых крестьян (для того, чтобы их – ликвидировать), то они были тоже отнюдь не богачи. В первый период раскулачивания, как свидетельствуют относительно недавние объективные данные, то есть с начала 1930 года до лета, сумма конфискованного имущества у 320 тысяч кулацких хозяйств составила более 400 миллионов рублей (в это имущество входили дома, инвентарь, скот и т. д., вплоть до перин и подушек). Средняя стоимость имущества одной кулацкой семьи (а семьи ведь были большие, крестьянские, не как нынче в городе) равнялась 1250 рублям – то есть годовому заработку квалифицированного рабочего. Вот, оказывается, сколь много нажили за всю-то жизнь проклятые эксплуататоры деревенской бедноты, денно и нощно мечтающие подорвать диктатуру пролетариата.
Вскоре началась кампания по изыманию хлеба. 17 января 1928 года «Советская степь» вышла с передовой статьей – «Разбить спекулянта». «Кулаки и спекулянты – самые злейшие и самые опасные враги, – говорилось в ней. – В борьбе с ними не может быть никаких церемоний. Мы не можем сейчас допустить, чтобы кучка отъявленных врагов советской власти набивала себе карманы, играя на срыве хлебозаготовок».
Спекулянтами считались все, кто не сдавал хлеб.
А сдавать надо было за бесценок, до зернышка – иначе 107-я статья, карающая за спекуляцию, даже если обвиняемый и не скупал и не перепродавал хлеба.
