Лев Квин - Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени
— По какому вопросу?
— Не говорят. Чувствую, вляпались мы с вами в неприятное дело.
— Ничего, Геннадий Викторович, бог не выдаст, свинья не съест.
В половине одиннадцатого зашел за Лавреновым.
— Лев Израилевич, у вас такой вид, словно на праздник собрались. А я всю ночь плохо спал. Вот чую, чую...
Неважное у тебя чутье, товарищ директор издательства!
В отделе печати — сбор дружины. Нет только никого из цензуры. Ладно, ладно, голубчики, мне-то все понятно. Вы свое гнусное дело сделали, кого надо насторожили — и в сторонку. Мол, и я не я и свинья, точнее овца, не моя.
Ну, посмотрим, посмотрим!
Зав. сектором печати открывает... Что? Совещание? Собрание? Избиение? Не знаю, как уж и назвать.
— Лев Израилевич! Когда я пришел в «Молодежь Алтая», вы были моим первым учителем! — маленький, стремительный, он живо жестикулирует, голос полон пафоса. — И хорошим учителем, Именно вы говорили мне, что в статье все должно отражать правду жизни. А что же получается теперь?
Он бросил, можно даже сказать, швырнул на стол очерк «В сушь».
— Сомнительный автор, клеветническая статья. И ваша собственноручная подпись в качестве главного редактора альманаха. Как же прикажете это понимать, Лев Израилевич?
— А так, что я от своей подписи не отрекаюсь, автора считаю очень перспективным и честным литератором. А его очерк «В сушь» талантливым и правдивым.
Как говорится в таких случаях, шум в зале. Ну, хоть и не в зале, но в достаточно большой комнате.
— Значит, вы так определяете статью, порочащую бобы? — Я нажимаю на слово «очерк», он — на «статью». — А знаете ли вы...
— Политическая культура?
— Не только. Это наш алтайский вклад...
— А я консультировался по сему поводу со знающим агрономом.
— Какие еще тут могут быть агрономы, какие агрономы?.. Словом, есть мнение...
— Погодите, не торопитесь! Вас даже не интересует его фамилия?
Зав. сектором сморщился, как от кислого яблока дички:
— Да не о том вы, не о том, Лев Израилевич!
Я вынул очерк из внутреннего кармана пиджака, аккуратно, не спеша, расправил и положил последней страницей на стол.
— Хоть это прочитайте.
Он прочитал... В выразительных глазах явственно заметался испуг.
— Все! — пришлепнул миниатюрной ладошкой по столу. — Собрание закончено! Альманах с очерком можно печатать. Поторопитесь, Геннадий Викторович, ноябрь кончается, а это ведь последний номер года.
— Но вы же сами приказали: снять альманах с работы, — Лавренов чутко уловил ситуацию. — А куда же теперь я дену брошюры о героях страды, которые вы дали взамен?
— Слышали, что я сказал? — зав. сектором сурово супил густые черные брови. — Альманах печатать!.. Все, все, все! Можно расходиться.
По дороге домой (мы снова шли вместе пешком) Лавренов без конца принимался хохотать. Вытрет глаза и снова хохочет.
— Ну, вы это здорово! Ха-ха-ха! Ну, додумались!
Мне тоже было весело...
Альманах вышел в свет в неслыханно короткий срок.
Хотел бы я посмотреть в лицо невидимкам, которые затеяли эту каверзу.
...И вот наконец поставил я последнюю точку в своем довольно объемном романе «Звезды чужой стороны».
Конечно, подержать его немного дома в ящике письменного стола, чтобы хорошенько отлежался. Потом, придираясь к каждому слову, прочитать снова, выудить последние «ашипки» и «апичатки» и — с богом! — в издательство. Но одновременно второй экземпляр романа отправить в журнал «Сибирские огни». Это всегда честь автору, если книга, до выхода в свет отдельным изданием, будет напечатана еще и в журнале.
Упаковываю и отношу на почту.
Представьте себе, «Звезды чужой стороны» в «Сибирских огнях» показались. Понравился роман главному редактору, членам редколлегии. Прислали мне телеграмму: «Ваш роман будем печатать в продолжениях, начиная с девятого номера».
Я вне себя от счастья. Но где-то внутри шевелится крошечный червячок сомнения. Не может быть, чтобы все прошло так гладко. Потеряют рукопись. Раздумают печатать. Мой роман перекроется другим, более интересным. Наконец, каверзы лито...
Но вот присылают договор. Червячок сомнения сморщивается до размеров микроба. Приходит девятый номер «Сибирских огней». «Лев Квин. Звезды чужой стороны. Роман». А в конце: «Продолжение в следующем номере».
Все! Исчез и микроб, И никакое лито уже помешать не в состоянии!
Эх, надо было тогда мне, дураку, три раза сплюнуть через левое плечо. Или, по крайней мере, постучать согнутым пальцем по дереву...
Получаю десятый номер «Сибирских огней». И опять: «Продолжение следует».
Ну что еще надо? Полный порядок!..
И вдруг... Рано-рано утром короткие прерывистые звонки телефона. Междугородная. Новосибирск.
У телефона редактор моего романа Нина Владимировна Малюкова:
— Доброе утро, Лев Израилевич.
Доброе? Так рано с добрыми вестями к писателям не стучатся,
— Понимаете... Тут одна штука... Придется исправлять, причем по-быстрому... Одиннадцатый номер уже в производстве, ждать нет времени. Одним словом, приезжайте. Вы как раз успеваете на утреннюю электричку и в обед будете у нас.
Понимать еще не понимаю, но уже догадываюсь. Червячок-то, оказывается, жив!
— Да вы хоть намекните, Нина Владимировна,
— Понимаете... Нет, по телефону неудобно. Не телефонный это разговор.
— Старик из лито?
— Почему — старик?
— Ну, старуха.
— И не старуха. Молодая интересная женщина... Я не прощаюсь. Жду вас, как условились, — и кладет трубку, чтобы я не отказывался и не выспрашивал.
Зря, зря, оказывается, по дереву не стучал!
Мчусь на электричке в Новосибирск, и голова трещит от мыслей. За что там на этот раз зацепились? Роман на военную тему. Фашисты в Венгрии доживают последние месяцы. Городской партизанский отряд готовит переход на нашу сторону венгерского полка в полном составе. В итоге переговоров наше командование посылает туда нескольких советских военных в чужом, естественно, обмундировании. Они вступают в контакт со старичком Бэлой-бачи, командиром партизан, нащупывают связи с антифашистски настроенным врачом-полковником, начальником венгерского военного госпиталя...
Нет, зацепиться просто не за что!
Хотя... Если это лито, то там могут зацепиться за любой гвоздь. Угадать движение мысли по их засекреченным извилинам нормальному человеку невозможно...
Вот и Новосибирск, На автобусе до Дома Советов, а там, пренебрегая лифтом, перепрыгивая через две ступеньки, по лестнице на шестой этаж.
Ну что же тут стряслось?
— Плохо дело, — вздыхает Нина Владимировна, глядя сквозь сильные очки жалостливыми глазами. — Придется вам чуть ли не всю вторую часть романа переделывать на скорую руку.
— А что именно?
— Нужно убрать все, что имеет отношение к военному госпиталю.
— Что-о?! Да ведь на госпитале построена большая часть сюжета. И потом — с чего это? Лито?
Нина Владимировна поправляет очки и отводит взгляд.
— Я, как редактор, не имею права вам говорить. Но сделать придется в любом случае. Считайте, вам не повезло. Такой уж попался глупый и упрямый редактор.
— Нина Владимировна, дайте мне, пожалуйста, номер телефона этой красивой «литовки». Я с ней сам переговорю.
— Что вы, что вы! — пугается она. — Мы даже не имеем права вам говорить, что они существуют на свете.
— Тогда я сам. Узнаю у новосибирских писателей адрес лито и отправлюсь на дипломатические переговоры. Да чего же вы боитесь, Нина Владимировна? Я ведь сам главный редактор. Пусть не журнала — альманаха. Но тоже печатное издание. И чуть ли не каждый день имею с ними дело.
— Не знаю, не знаю... Она мне такую головомойку устроит, А, да ладно! — решилась, наконец, и взялась за телефон.
Ее собеседница ни за что не хотела со мной разговаривать. Только один-единственный довод в конце концов возымел свое действие: я тоже редактор и, стало быть, знаю о существовании цензу... Фу, черт, чуть было не произнес запретное слово, Знаю о существовании отдела охраны военных и государственных тайн в печати.
— Лев Израилевич, говорите, пожалуйста, — Нина Владимировна, напуганная собственной смелостью, тянула ко мне трубку на всю длину шнура, словно жаждала от нее побыстрее избавиться.
Молодой женский голос назвал свое имя и отчество.
— Очень приятно, — отпустил я комплимент. — У вас редкой красоты голос.
— Давайте не будем обмениваться никому не нужными любезностями, — окатил меня холодный душ. — Нина Владимировна сказала, что вы — редактор алтайского альманаха. Если это правда, то дело немного меняется. Я зачитаю вам выдержку из наших инструкций. Слушайте внимательно: «Запрещается... рассекречивать расположение госпиталей по городам...» Теперь, я думаю, вам все ясно. Ну и работайте в этом направлении. Госпиталь должен исчезнуть из романа.
