Анатолий Максимов - Тайная сторона дела Пеньковского. Непризнанная победа России
Последнее замечание в этой статье говорило о том, что наша госбезопасность верно рассчитала мотивацию СИС в работе с Пеньковским. СИС не могла сознаться в своих подозрениях в отношении своего Героя и вынуждена была выдавать любую информацию агента за ценную.
Итак, черным цветом было выделены те места, где говорилось об оценке действий Пеньковского Западом, причем в положительном, с их точки зрения, свете. Красным — об оценке или самих фактах «разоблачения» его работы в пользу Запада нашими органами госбезопасности. (Судя по всему, наши коллеги из «семерки» — службы наружного наблюдения — и контрразведчики работали честно и гибко, не зная, кто есть кто.) Зеленым были отмечены все те моменты, где факты и их интерпретация подавались в пользу версии: Пеньковский — двойной агент, а значит, подстава нашей госбезопасности, точнее, советской стороны.
Таким образом были обработаны остальные статьи по «делу». Этот своеобразный тренинг нацелил автора на серьезную работу с «Записками из тайника». Сегодня, просматривая свои пометки с анализом «Записок», понятно, что это был в определенной степени систематизированный комментарий к ним, к этому западному изданию «Записки Пеньковского» (1965).
Старые выписки начинались с черно-красно-зеленого анализа статей о «деле» в периодической печати. Затем шли пометки из книги «Шпион, который спас мир» и заметки в главе, касающейся подготовки «Записок» к изданию под редакцией ЦРУ и СИС. На отдельном листочке была и такая запись: «“Мемуары" содержат весьма глубокий анализ характера Пеньковского и мотивы, которыми он руководствовался, а также массу самой разнообразной информации о советских взглядах…»
В тот момент были выделены слова «характера», «мотивы», «взгляды». На полях же добавлено: «Это их понятие подсказанных нами мотивов, которые они хотели видеть, и мы помогли им в этом. Как и Гитлер, они просчитались в главном: народ не хочет американского образа жизни. Ему ближе понятия “коллективизм". Примеры? Гражданская война, война, восстановление».
Может быть, эти слова вернули автора в военное детство — ведь он — «продукт» эпохи высоких духовных порывов народа, из которого вышло все его большое семейство. Сегодня невозможно поверить, что коллективизм нашего народа был разрушен в 80—90-х годах.
Комментарии по поводу «Записок из тайника» были своеобразной дискуссией с их создателем Джибни. Конечно, обращалось внимание лишь на значимые места, ибо в книге было более 400 страниц. Особенно на предисловия автора к главам — часто весьма пространные. Были оставлены на совести Джибни его «личные» замечания о Советском Союзе, о нашей системе ценностей, о ГРУ, КГБ и тому подобное.
Вот вступительная статья «От автора». Ее написал Фрэнк Джибни, подготовивший в «соавторстве» с ЦРУ и СИС эти «Записки» еще в середине 60-х годов (1965). В пометках автора выделено из этой статьи следующее высказывание Джибни:
«Текст этой книги основан на трех документальных источниках: на записках самого Пеньковского в том виде, как они были доставлены из Советского Союза; официальном отчете о процессе Пеньковский—Винн, опубликованном издательством политической литературы в 1963 году, а также на сообщениях прессы и материалах дискуссий, связанных с арестом Пеньковского и судом над ним, которые появились в Европе, США и даже в Советском Союзе. Кроме того, я располагал информацией, полученной в результате продолжительных бесед с Гревиллом Винном…»
И как видите, ни слова о сведениях, полученных ЦРУ и СИС в результате многочасовых контактов с Пеньковским в Лондоне и Париже!
Но ведь записок как таковых не было. Это синтез из его бесед с «коллегами» в том же Лондоне и Париже. А Винн мог дать Джибни лишь то, что ему Пеньковский подсказывал в силу оперативной необходимости. Западный блеф в рамках «черной пропаганды» заключается в том, что Джибни и его «соавтор», беглец из КГБ, прекрасно знали, откуда «Записки» — это были фрагменты магнитофонных записей тех самых 17 встреч Пеньковского и четырех офицеров спецслужб в Англии и Франции, любезно предоставленные Джибни сотрудниками ЦРУ и СИС.
В этих магнитофонных записях отдельные высказывания Пеньковского должны были выглядеть как экспромт (это автору было знакомо по беседам с канадскими контрразведчиками). Его оперативная информация должна была прерываться комментариями из его прошлой или настоящей жизни. И это была, как понимается, тактическая уловка для выигрыша во времени на обдумывание ответов на уточняющие вопросы его «коллег».
Джибни пишет, что в вопросах, касающихся принципов и методов работы советских разведывательных спецслужб, а также специальной терминологии, он опирался на знания Дерябина (соавтор — беглец из КГБ). Но Пеньковский мог «играть» сведениями о разведке хотя бы потому, что предыдущие 5–6 лет на Запад работал разоблаченный предатель — офицер ГРУ. Этот предатель наверняка сообщил многое о теории разведки и спецтерминах. Дерябину в этой области все это было не под силу — он отставал в своей осведомленности о делах КГБ лет на десять.
Комментируя «Записки», хотелось начать с обстоятельств их появления. Их СИС и ЦРУ пытались использовать, в частности, для вбивания клина в отношениях между нашими разведками госбезопасности (КГБ) и военной (ГРУ). Западные спецслужбы не могли не понимать, что наши разведки работают над чем-то стратегически важным. И были бы правы, если бы их источники могли проникнуть в эту супертайну: обе наши разведки решали одну глобальную задачу — дезинформация противника в отношении Кубы и на этом фоне решение проблемы «ядерного щита».
Предисловие Джибни к «Запискам» и комментарий автора к ним, возможно, давали ключ к пониманию всех подобных «записок», составляемых на Западе.
Приговор суда Винну — настоящий, а Пеньковскому — согласно легенде, разработанной советской стороной. К этому сложному для него моменту он шел с 1956 года, когда по заданию ГРУ впервые пытался втереться в доверие турецких и американских спецслужб.
Отставание СССР в ядерной защите грозило дать карт-бланш американцам, поэтому советская сторона торопилась создать паритет ядерных сил, чтобы обмен взаимными ударами стал невозможен. Уже тогда, в 1956 году, выстраивалась для Пеньковского легенда: разведвозможности — это ГРУ (Минобороны), мотивы — его прошлое (отец-белогвардеец) и не оцененные по достоинству заслуги в послевоенное время, материальные пристрастия (сбыт вещей на рынках Анкары), демонстративный интерес к женщинам…
Главный блеф в легенде Пеньковского — это информация об отставании Советского Союза в ракетной технике и в обмане Хрущевым Запада в этом вопросе, ибо якобы Советы не могут нанести превентивный удар, так как сил у них пока таких нет.
Когда Пеньковскому не удалось войти в доверие в Турции, то советская сторона решила прикрыть его действия с позиции ГК КНИР. Очевидно, было опасение и в КГБ, и в ГРУ, и у кураторов из ЦК, что американцы не «клюнут». Уж очевидно все эти действия из 50-х годов походили на подставу. К чести всех, кто был занят этим этапом акции по привлечению к Пеньковскому внимания со стороны западных спецслужб, СИС удалось расшевелить. И игра пошла…
Что давало пребывание в ГК КНИР? Возможность выездов за рубеж, где спецслужбам Запада было легче закрепить его вербовку. Однако, когда встал вопрос о компрометации конкретных лиц и дискредитации западных дипломатических миссий, Пеньковский стал невыездным, хотя и держал Запад под напряжением своих обещаний выехать в разные страны на короткий срок.
Джибни пишет: «По свидетельству советских прокуроров, информация, которую Пеньковский передавал на Запад, касалась, главным образом, экономических и технических вопросов и лишь в самой минимальной степени содержала сведения секретного военного характера…»
Все верно. На суде Пеньковский предстал в качестве «полковника артиллерии в запасе» и «гражданским служащим». Просто советская сторона не могла публично признать, что в Москве наши спецслужбы ведут разведработу с позиции ведомств государственного масштаба, каким, в частности, был ГК КНИР (автору это хорошо известно, потому что сам около двадцати лет работал «под крышей» Минвнешторга).
Можно предположить, что во время суда наша сторона стремилась создать впечатление: Пеньковский не сознался во всех «грехах», касающихся передачи документов. А именно в них содержалась главная деза стратегического значения. Нужно было подыграть Западу и убедить американцев и англичан, что они потеряли ценного источника.
Джибни говорит об этом так: «Текст обвинительного заключения разоблачал ложь (не было военных секретов), так как содержание формулировок, например, типа: “совершенно секретная информация", “документы особой важности", “экономического, политического, военного характера… Секретные разработки в области космоса… войска в Германии"». Или: «Списки офицеров и генералов ПВО, новая военная техника, материалы по ракетной технологии… атомная энергетика…»
