Вячеслав Кеворков - Тайный канал
И тем не менее каждая новая информация, полученная от Шмидта по каналу, делала канцлера все более привлекательным для Брежнева и особенно Андропова.
Однажды, касаясь проблемы гонки вооружений, канцлер сформулировал свою позицию следующим образом: в положении СССР и США есть существенное различие, а именно: русские постоянно думают, где взять деньги, американцы же — куда их вложить. Деньги уже давно приобрели не только экономическую, но и политическую силу, размышлял канцлер, поэтому, если вы мне скажете, куда и сколько денег вложено, я берусь вам с достаточной точностью предсказать, какие события произойдут там в ближайшее время.
Брежнев отнесся к политэкономическим обобщениям Шмидта как к пожеланиям в свой адрес более настойчиво вести переговоры с американцами по проблеме стратегического разоружения. Андропов, в свою очередь, особо оценил «элегантность формы», в которую Шмидт облек свою мысль, показавшуюся мне, прямо скажем, не слишком оригинальной.
Как-то в разговоре с Андроповым мы затронули тему о том, что после войны Западная Германия выдвинула целую плеяду талантливых политиков: Аденауэра, Эрхарда, Брандта, Шмидта, каждый из которых был личностью, пусть разной, но яркой.
Невольная параллель привела нас к заключению, что по каким-то причинам в нашей стране послевоенное время выдвинуло на роль руководителей совсем не самые светлые умы: Маленкова, Булганина, Хрущева.
Обойдя осторожно Брежнева, Андропов неожиданно признал, что вряд ли кого-либо и из нынешних государственных и партийных деятелей можно отнести к разряду талантливых руководителей, способных решать стоящие перед страной трудности.
Однако он тут же спохватился и, словно обидевшись за сложившуюся ситуацию, принялся убеждать себя в том, что грядет лучшее будущее. Подросла целая плеяда молодых коммунистов, понимающих необходимость внесения корректив в нашу жизнь. Уже сформировался где-то в глубинке лидер, способный взять на себя тяжелейшую ношу перестройки, самого главного для нас — запущенного сельского хозяйства. Надо в первую очередь накормить народ.
Тогда я впервые услышал слово перестройка, в том смысле, в котором ему было суждено войти в мировой лексикон: впервые как взлет, а позже как начало распада второй мировой державы.
Зная, что Андропов предпочитает скрывать свои личные контакты, я не осмеливался поинтересоваться именем того, кто должен был накормить Россию, надеясь, что он в конце концов назовет его сам.
Еще задолго до этого разговора мне довелось неоднократно слышать рассказы очевидцев о том, что Андропова во время его осенних отпусков, которые он проводил на водах в районе Железноводска, постоянно опекал секретарь Ставропольского краевого комитета партии. Их часто видели прогуливавшимися вместе по аллеям санатория.
Я знал, что Андропов не стал бы тратить напрасно время, даже отведенное для прогулок, на человека, на которого он не возлагал каких-либо надежд. Поэтому когда он заговорил о сформировавшемся лидере «из глубинки», я невольно вспомнил о ставропольском секретаре и насторожился.
— Это настоящий самородок, — продолжал Андропов, — великолепный организатор, прекрасно знает сельское хозяйство, долгое время трудился в поле, а оттуда перешел на партийную работу. Убежденный, последовательный и смелый коммунист! Одним словом, то, что сейчас необходимо: партийный организатор от земли.
К сожалению, идея выдвижения партруководителей «снизу» была далеко не оригинальной. Более того, существовало много примеров тому, когда выдвиженцы «из низов», обретя власть, быстрее других превращались в тупых, самодовольных и невежественных бюрократов.
— Так он от земли или от сохи?
Тут же я пожалел, что не сдержался, ибо глаза Андропова мгновенно остекленели и стали злыми, в тоне прозвучала обида:
— Знаешь что, в юности я плавал по Волге на небольшом суденышке. Так вот, мой боцман говорил иногда: бывают у некоторых людей языки, которыми хорошо старый лак с палубных досок снимать вместо наждачной бумаги, а не человеческие слова произносить.
Затем, стремясь скрыть раздражение, он взял первую попавшуюся папку и стал демонстративно читать какую-то телеграмму, подчеркивая остро отточенным карандашом отдельные слова. На языке общения с шефом это означало не только конец аудиенции, но нечто большее.
Мне следовало как можно быстрее покинуть кабинет и как можно дольше не переступать его порога, по крайней мере пока не позовут. Если позовут вообще.
Прошло несколько дней, но интереса ко мне «сверху» никто решительно не проявлял. Миновавшие две недели тоже ничего не изменили. Не прояснились и причины болезненной реакции шефа на безадресный, пусть несколько легкомысленно сформулированный вопрос, не имевший отношения к какому-либо конкретному лицу.
Разгадка пришла позже, когда после смерти Андропова стало ясно, что на место руководителя государства он прочил бывшего секретаря Ставропольского комитета Коммунистической партии Михаила Горбачева. Именно его имел в виду Андропов, когда говорил о «самородке от земли» и, обидевшись за него, как за своего избранника, подверг меня остракизму.
«Отлучение» продолжалось около месяца. Вновь допущенный в приемную, я тут же услышал своеобразную оценку случившемуся из уст искушенного в интригах и достаточно повидавшего на своем служебном веку дежурного секретаря.
— Давно вы у нас не были! — радостно воскликнул он.
— Не приглашали, — неопределенно пожал я плечами.
— Значит, в чем-то провинились, и шеф таким образом воспитывал вас.
Андропов был одарен высоким интеллектом и лишен какого-либо воспитательного дара, поскольку страдал дальтонизмом при распознавании людей.
Лестница вверх и вниз
4 мая 1978 года самолет «Аэрофлота», имея на борту Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева и сопровождающих его лиц, совершил посадку в немецком аэропорту Кельн-Бонн. Это была его вторая поездка в Германию. Как спустившиеся по трапу гости, так и твердо стоявшие на немецкой земле встречающие официальные лица достаточно уже хорошо знали друг друга, и поэтому, быстро перемешавшись, образовали на летном поле вблизи самолета довольно однородную серую толпу. Одни и те же помощники, советники, переводчики, знакомые друг другу дипломаты. Было лишь одно исключение, но существенное — вместо канцлера Брандта первым у трапа стоял теперь канцлер Шмидт. Представлял он, правда, ту же партию и возглавлял ту же коалицию, что и Брандт. В значительно усиленную по численности группу советских сопровождающих лиц входил неизменный министр авиации, уже упоминавшийся Бугаев, теперь, правда, в чине маршала. Инициатива приглашать в качестве гаранта безопасности перелета высокопоставленного представителя от авиации принадлежала не Брежневу. Его предшественник, Никита Хрущев, при длительных перелетах за границу брал с собой в качестве заложника конструктора самолетов Туполева. Брежнев считал Министра авиации достаточно серьезным гарантом в этом отношении и поэтому постоянно таскал Бугаева с собой.
Перелет, однако, не представлялся организаторам визита с обеих сторон каким-то узким местом. Были трудности и посерьезнее, в частности, с размещением высоких гостей. Во время первого визита в Германию в 1973 году в распоряжение Брежнева была предоставлена правительственная резиденция Петерсберг на высокой горе, откуда окрестности Бонна и сам город можно разглядывать как на своей ладошке. Используя это географическое превосходство, Генеральный секретарь совершил свой знаменитый спуск с горы Петерсберг. На подаренном ему «мерседесе» он пронесся с недопустимой скоростью по крутому серпантину узкой дороги до живописного местечка Кенигсвинтер, протянувшегося вдоль Рейна. Поездка не обошлась без приключений. Стараясь избежать столкновения со стоявшей на повороте полицейской машиной, Брежнев резко уклонился в сторону и, зацепив бордюрный камень, сорвал масляный картер с новенького «мерседеса».
Очнувшись от шока, брежневские охранники высказали про себя все, что они думали об охраняемом. Но дабы окружавшие их немцы не догадались, о чем идет речь, сделали это исключительно на русском языке. Со своей стороны немцы тоже извлекли урок из случившегося. Чтобы не искушать Генерального секретаря, поместили его во время второго приезда в более спокойном, с точки зрения рельефа, районе. Замок Гимних, предложенный Брежневу в качестве резиденции, был построен, однако, в те времена, когда роскошь и удобство не были синонимами, поэтому разместить Генерального секретаря и министра иностранных дел под одной крышей, как это было спланировано, оказалось задачей не из простых, поскольку надо было обеспечить в старом здании все многочисленные бытовые прихоти двух высокопоставленных стареющих гостей. Ситуация с главным из них составляла особую заботу всех его приближенных и особенно охраны.
