Вячеслав Кеворков - Тайный канал
Андропов непривычно легко отнесся к вероятности подобного демарша, в буквальном смысле махнув рукой: дескать, не стоит обращать внимания…
Это, однако, не было проявлением излишней самоуверенности или безрассудности. Андропов просто хорошо знал обстановку, сложившуюся в личном кругу близких и очень близких к Брежневу людей. Он знал, например, что из-за некорректного, мягко говоря, поведения его экстравагантной дочери и пьяницы-сына Брежнев все чаще стал впадать в депрессию, заявляя домочадцам о том, что он устал, не находя отдыха ни дома, ни на работе, и решил уйти на пенсию, желая в покое дожить отпущенный ему судьбой срок.
При этих словах домочадцы окружали Генерального секретаря плотным кольцом и, выстраивая в ряд испытанные и неопровержимые аргументы, старались убедить его, что без Леонида Ильича клан придет в упадок, а с ним — все государство советское.
Оба довода были неотразимы. Поэтому, выдержав традиционную паузу, Брежнев всякий раз «сдавался», уступая настояниям близких выполнять и впредь неблагодарную и обременительную миссию по управлению государством.
Андропов прекрасно понимал, что капризная угроза отказаться от визита в ФРГ сродни этим сценам в домашнем театре, а потому не придавал ей никакого значения, зная, что она будет забыта к исходу дня.
Так оно и произошло.
Кажется, в январе 1978 года Шмидт высказал пожелание лично познакомиться с советской частью уже функционировавшего между ним и Брежневым канала. Для встречи было выбрано время завтрака. Поскольку в своем письме Брежнев предлагал сохранить канал в первозданном виде, было принято решение на встречу со Шмидтом направить Леднева.
В принципе приглашение к столу со стороны канцлера повергло нас в уныние. Нами оно воспринималось не иначе, как продолжение разговора о пресловутых ракетах, но, как бы сказал Клаузевиц, «иными средствами». К подобному повороту в ходе событий мы не были готовы ни практически, ни теоретически.
Валерий был решительно во всех отношениях сугубо гражданским человеком. Единственным видом оружия, с которым ему отродясь пришлось иметь дело, был шанцевый инструмент, а именно саперная лопатка. Ею он, будучи студентом, рыл в военные годы окопы вокруг Москвы.
Мои знания в военной области в силу длительной оторванности от армии также безнадежно устарели. Надежды на помощь в освежении моих познаний можно было возлагать лишь на давних приятелей по военной академии. Многие из них за прошедшие со времени совместной учебы годы сильно поднаторели как «разоруженцы», прочно оседлав «венские раунды» — переговоры по взаимному разоружению и сокращению вооружений в Европе.
Люди эти представляли примечательную плеяду военных профессионалов-теоретиков, вся жизнь которых на многие годы оказалась очерченной исключительно рамками Венских переговоров, к проведению которых они были привлечены еще совсем молодыми людьми, сразу по окончании Академии.
С годами у них появлялись жены, дети, седина в волосах. Затем — новые жены, и новые дети, а там и пенсионная пора. Но «раунды» все продолжались…
К счастью, даже будучи уже «вне службы», они оставались прекрасными специалистами своего дела. Разбуди любого из них среди ночи, и он мог сказать, не просыпаясь, сколько разделяющихся боеголовок несет американская ракета «Посейдон», или назвать радиус действия устаревшего бомбардировщика «В-2», находящегося на вооружении у англичан, а кроме того, в доступной форме объяснить, почему те так спешат заменить его новым истребителем-бомбардировщиком типа «Торнадо».
Правда, ситуация с ракетами СС-20 была даже им не очень ясна, и тем не менее каждый раз, находясь в Москве, я старался проконсультироваться с кем-нибудь из них, понимая, насколько недопустимо быть профаном, когда военные аспекты начинают играть решающую роль в «высокой политике».
Накануне визита Валерия Леднева к канцлеру я, в свою очередь, попытался сыграть роль просветителя, но в очередной раз убедился, как безнадежно учить тому, что сам нетвердо знаешь.
Параллельно на мне лежала также задача экипировки моего друга, немаловажная в свете предстоящего утреннего застолья на столь высоком уровне.
Она была максимально осложнена полным и тотальным пренебрежением Валерия к своему внешнему виду, что никак не вязалось ни с рамками протокола, ни, конечно, с представлением о приличиях неизменно элегантного до изысканности Гельмута Шмидта.
Что-то срочно нужно было предпринимать. В не самом фешенебельном универмаге «С&А» на командировочные деньги мы купили Валерию новый, на наше счастье, вполовину уцененный и по виду роскошный, серый визитный костюм.
Для приведения в порядок прически Леднев воспользовался известной ему уже парикмахерской вблизи западно-берлинского вокзала «Ам Цоо». Престижной ее назвать было трудно, но о выборе мы ничуть не пожалели.
Мастером, взявшимся облагородить едва заметный ободок волос на тыльной стороне черепа моего друга, оказался пожилой прибалтийский еврей, переместившийся по окончании войны в Германию. Звучно щелкая большими ножницами почти исключительно в воздухе, он ни на секунду не закрывал рта, рассказывая то трагичные, то смешные истории из времен гитлеровской оккупации Риги.
Лейтмотивом повествования была мысль о том, что не красота, а цирульное ремесло спасет мир, как оно спасло ему жизнь во время оккупации. Немцы были так зачарованы его искусством придавать их головам человеческий вид, что вместо концлагеря оставили его в родной Риге, где он обслуживал всю немецкую комендатуру.
— А, может быть, они просто не догадывались, что вы еврей? — осторожно предположил я.
Мое замечание было воспринято, как умаление национального достоинства От обиды ножницы замерли в воздухе.
— Вы посмотрите на меня в зеркало, и сомнения тут же покинут вас, молодой человек.
Сколько чувств было в этом восклицании! Цирюльник всю жизнь воспринимал людей и себя лишь в их зеркальном отражении, и только его считал истинным.
С Валерием и со мной происходило нечто подобное. Зачастую мы тоже жили больше в наших зеркальных отражениях, нежели в реальном мире.
В тот момент, когда мы вели переговоры с нашими немецкими партнерами, мы стремились заглянуть в советское зеркало, чтобы лучше представить, как очередное послание немцев будет воспринято в Москве.
И наоборот. Сидя в кабинете Андропова и получая от него что-то для передачи немцам, я пристально вглядывался в немецкое зеркало, стараясь предугадать реакцию Брандта и Бара на московское послание.
А для тех, кто усомнился бы в нашей лояльности как посредников, у нас была заготовлена фраза, произнесенная берлинским Фигаро: взгляните в оба зеркала одновременно, и ваши сомнения моментально развеются.
Не берусь сказать, что обеспечило успех — искусство не-состоявшегося узника концлагеря, мой безупречный вкус при выборе уцененного костюма или, может быть, седьмое, политическое, чутье искушенного политика Шмидта, но Леднев вернулся после завтрака в полном восторге от канцлера, от состоявшейся беседы и, конечно, от самого себя. Как у всех талантливых людей, у Валерия были некоторые недостатки. Но комплексом неполноценности он отнюдь не страдал.
И все же из рассказа четко вытекало, что благоприятный исход беседы был заложен в политическом такте Шмидта. Он не стал обременять беседу ракетной тематикой, а лишь подтвердил свою позицию в этом вопросе, но тут же попросил передать Брежневу, что опасается, как бы «ракетная дискуссия» не повредила позитивному развитию отношений между ФРГ и Советским Союзом. Большего подарка от судьбы на этом этапе мы ожидать не могли.
Из разговора становилось ясно также, что канцлеру очень не хотелось, чтобы «ракетная тема» отрицательно повлияла на их отношения с Брежневым, а уж тем более на подготовку визита Генерального секретаря в ФРГ. Учитывая настроения Брежнева, последнее обстоятельство показалось нам крайне важным.
Андропов тут же позвонил генсеку, передал пожелания Шмидта и добавил от себя, что визит непременно должен состояться. Брежнев в ответ неожиданно спросил:
— А что, Юра, кто-нибудь из членов Политбюро сомневается в целесообразности моей поездки к Шмидту?
Андропов промолчал, чтобы не называть имя сомневавшегося.
Во время завтрака канцлер просил также передать Брежневу, что для создания более благоприятного климата было бы полезно вывести ракеты СС-20 за Урал.
Этому пожеланию Шмидта не суждено было сбыться, хотя оно однажды обсуждалось Брежневым, Андроповым и министром обороны Д.Устиновым. Последний, кроме прочих профессиональных доводов, привел собеседникам такую астрономическую цифру стоимости передислокации ракет, что дальнейшее обсуждение этой проблемы стало бессмысленным.
