Элвин Москоу - Столкновение в океане
В пять минут седьмого была поднята на борт и закреплена на шлюпбалках последняя спасательная шлюпка, а спустя десять минут «Иль де Франс» отправился в Нью-Йорк. Огромное судно стало медленно обходить печальный «Андреа Дориа» по широкой дуге. Прощаясь, французский лайнер трижды приспустил трехцветный национальный флаг Франции.
Одновременно капитан де Бодеан дал три протяжных гудка. Это был прощальный салют в честь одного из юных и прекрасных представителей сословия роскошных лайнеров.
Погребальный салют произвел исключительно сильное впечатление на измученных людей, находившихся в двух спасательных шлюпках «Андреа Дориа», прыгавших по волнам, поднятым появившимся с началом дня ветром. Некоторые плакали не таясь.
Капитан Каламаи сидел с главным штурманом Маджанини на носу спасательной шлюпки 11. Остальные двадцать шесть человек разместились на почтительном расстоянии от своих командиров. Говорили мало. Наступило время, когда каждый из них мог обдумать все, что произошло за прошедшую ночь. Суматоха спасения была позади, и теперь им не оставалось ничего другого, как предаваться печальным размышлениям.
В тот момент во всем мире не было человека более несчастного, чем капитан Каламаи, лишившийся своего судна. Люди понимали это. Слова утешения были бесполезны. Доктор Тортори Донати спросил, не требуется ли медицинская помощь. Капитан вяло отмахнулся. И только тогда, когда шлюпку отнесло слишком далеко от лайнера, он пробормотал что-то главному штурману, который отдал распоряжение сидевшему у румпеля второму штурману Бадано держать ближе к судну. Покинутый «Андреа Дориа» мог стать призом любого, кто окажется у него на борту и приведет в безопасное место. Хотя это было мало вероятным, капитан Каламаи безусловно не хотел, чтобы кто-нибудь другой оказался ближе к его судну, чем он сам. Во все времена фактической подоплекой традиции, согласно которой капитаны не покидали своих тонувших судов до самого последнего момента, являлась боязнь утраты прав на судно.
По сравнению с предшествовавшей спешкой на борту «Андреа Дориа», ожидание буксиров береговой охраны казалось находившимся в спасательных шлюпках целой вечностью. Шлюпки, почти пустые (вместо 146 человек в каждой находилось немногим более двадцати), подбрасывало, как пробки, на коротких быстрых волнах. На шлюпке 11 к гребным рычагам, при помощи которых она приводилась в движение, на смену уставшим членам команды сели штурманы. Из-за носа «Андреа Дориа» медленно вставало солнце. Было нелепо и жестоко, что вслед за туманной ночью, принесшей гибель чудесному судну, наступил такой ясный, солнечный день.
В свете наступившего дня, клонясь все более и более на борт, «Андреа Дориа» умирал суровой смертью под взорами посторонних, глядевших с палуб ближайших судов. Доктор Тортори Донати вдруг вспомнил, как он сидел у ложа умирающего отца, который трудно расставался с жизнью. Многие товарищи доктора испытывали двойственное чувство: у них еще теплилась слабая надежда, что «Андреа Дориа» удастся отбуксировать в безопасное место и в то же время они желали, чтобы эта бессмысленная агония поскорее прекратилась.
С наступлением дня появилась бесконечная вереница легких самолетов, взятых напрокат репортерами. На небольшой высоте проносились они над гибнущим лайнером, давая возможность фотографам, кинооператорам и репортерам запечатлеть всю картину как можно более удачными фотоснимками, документальными кинокадрами и описаниями морского бедствия. Но команде «Андреа Дориа», находившейся в шлюпках, самолеты казались стервятниками, слетевшимися на мертвое тело.
На других судах, находившихся на месте происшествия, в то время, не знали, что накренившийся лайнер уже всеми покинут. «Томас», единственное государственное судно Соединенных Штатов, донес в 7 часов 40 минут штабу береговой охраны:
«СВЯЗИ С АНДРЕА ДОРИА НЕТ. СУДНО ИМЕЕТ КРЕН 45 ГРАДУСОВ НА ПРАВЫЙ БОРТ. ПОД ПРАВЫМ КРЫЛОМ МОСТИКА БОЛЬШАЯ ПРОБОИНА. КРЕН УВЕЛИЧИВАЕТСЯ. МОРЕХОДНОСТЬ ОТСУТСТВУЕТ. ПО ПОСЛЕДНИМ СООБЩЕНИЯМ КАПИТАН С 11 ЧЛЕНАМИ КОМАНДЫ ЕЩЕ НАХОДИТСЯ НА БОРТУ. ПАССАЖИРОВ ТАМ НЕТ».
В течение некоторого времени все спасатели считали, так и докладывали, что капитан и одиннадцать человек команды прыгнули с борта всего лишь за несколько мгновений до того, как судно затонуло.
С палуб «Стокгольма» непрерывно наблюдали за небом, ожидая появления вертолетов, вызванных для эвакуации пяти тяжелораненых. По настоянию судового врача «Стокгольма» капитан Норденсон уже послал несколько радиограмм, каждая из которых была более тревожной, чем предыдущая. В 7 часов 30 минут в воздухе показались две машины: тяжелый вертолет военно-воздушных сил и более легкий — береговой охраны, летевший с острова Нантакет в сопровождении гидросамолета типа «Альбатрос».
Снизившись, чтобы осмотреть опустевший «Андреа Дориа», вертолеты направились к «Стокгольму». Было 7 часов 40 минут утра. Они вылетели со своих аэродромов в штате Массачусетс на рассвете: вертолет военно-воздушных сил — с авиационной базы Отис, а машина береговой охраны — из Салема, приземлившись по пути на острове Нантакет, чтобы взять на борт врачей. Более легкий вертолет предпринял первую осторожную попытку произвести посадку на раскачивавшуюся из стороны в сторону площадку семнадцати метров в поперечнике, которую представляла собой кормовая часть палубы «Стокгольма». Этот «аэродром», обнесенный почти полутораметровыми поручнями, был на полтора метра меньше минимально допустимой посадочной площадки. К тому же дул утренний ветер, достигавший почти восьми метров в секунду. Пилот вертолета Джеймс Кифер понял, что сесть невозможно. Но это не помешало лейтенанту Клоду Гессу попытаться посадить на палубу «Стокгольма» свой более тяжелый вертолет. Однако и он потерпел неудачу.
Тогда экипажи двух летающих жуков принялись готовиться к своему коронному номеру. С неподвижно парившего в воздухе вертолета на поверхность земли или моря спускалась приспособленная для подъема носилок корзинка. Повиснув примерно на высоте шести метров над палубой «Стокгольма», вертолет береговой охраны начал принимать на борт тяжелораненых. Первой укрепили в корзинке и подняли на вертолет все еще находившуюся без сознания Норму Ди Сандро (личность ее пока еще не была установлена). Доктор Несслинг прикрепил к ее ночному халатику сопроводительную записку, гласившую: «Ребенок итальянского происхождения. Рекомендуется доставить в ближайший хирургический госпиталь для лечения последствий пролома черепа».
Следующим подняли с судна Альфа Иогансона. Добродушный моряк, по-видимому, сумел оправиться от первоначального потрясения. На судне он, пытаясь улыбнуться, сказал сестрам, ухаживающим за ним: «Наверно, не так уж просто свести меня в могилу». Однако за полчаса до прибытия вертолетов он снова потерял сознание. Он скончался вскоре после того, как был доставлен на остров Нантакет.
Один за другим были подняты на вертолет военно-воздушных сил остальные три члена команды: Ларе Фальк с переломом шеи и проломом черепа, Вильгельм Гус-тавссон, лишившийся левого глаза, и Арне Смедберг с сотрясением мозга и переломом правой ноги. В 8 часов 30 минут утра, спустя пятьдесят минут после прибытия, вертолеты и тихоходный гидросамолет с ревом улетели прочь.
Теперь команде «Стокгольма» оставалось только справиться с замучившими ее якорными цепями. Начиная с половины шестого утра, узнав, что спасательная операция на «Андреа Дориа» закончилась, капитан Норденсон стал принимать все возможные меры, чтобы освободить свое судно от подводных швартовов. Он давал лайнеру полный ход вперед и назад, но вырвать якорные цепи из тисков на дне океана было невозможно. К 6 часам 30 минутам возвратились на судно семь спасательных шлюпок. Кроме шлюпки 7, они были подняты и закреплены на шлюпбалках. Второму штурману Энестрому, находившемуся в этой шлюпке, спустили автогенную горелку со всем необходимым оборудованием и приказали попытаться перерезать массивные стальные звенья обеих якорных цепей. Каждое звено весило четыре килограмма.
Однако, когда Энестром стал маневрировать у левой якорной цепи, он обнаружил, что его маленькая шлюпка оказалась в такой близости от неровных зазубренных кромок сокрушенного стального носа, что ему вместе с его людьми грозила опасность оказаться искромсанным при взлетах и падениях шлюпки в разыгравшемся море. С правой стороны было не лучше. Тридцатилетнему штурману показалось, что нос вот-вот обрушится на него. Находившимся на судне людям не было это видно из-за нагроможденных обломков, но носовая часть корпуса судна действительно держалась всего лишь на нескольких внутренних стальных связях. Подойдя на шлюпке снова под крыло мостика, Энестром громко доложил капитану, что его приказ выполнить невозможно. Ему было дано разрешение поднять свою шлюпку на шлюпбалки.
