Алексей Сахнин - Опыт Октября 1917 года. Как делают революцию
В. Т. Логинов, признавая, что вся риторика ВРК носила накануне свержения правительства «оборонительный характер», утверждал, что «когда в литературе эту фразеологию уличали в несоответствии с наступательной позицией Ленина, то оснований для такого противопоставления – нет. Для Владимира Ильича важно было лишь то, чтобы оборонительная фразеология не перешла ту неуловимую грань, за которой начинается оборонительная тактика». Но эта точка зрения выглядит очевидной натяжкой. Хотя сами участники событий, обычно постфактум, оценивали свои «оборонительные» заявления, как «военную хитрость», конспирацию и т. д. Особенно усердствовал в этом Троцкий. Вместе с тем, все история ВРК, с одной стороны, и внутрипартийной дискуссии в РСДРП(б) в октябре 1917 г., с другой, свидетельствуют о том, что тактика «активной обороны» была выбрана сознательно. И инициативу вооруженного восстания брать на себя ни большевики (в большинстве своем), ни тем более ВРК, не хотели, дожидаясь нападения со стороны правительства или открытия съезда Советов.
Лишь 24 октября, после того, как правительство приказало разгромить большевистскую прессу, начались военные действия – как акция защиты революции от наступления на нее. По воспоминания Троцкого, написанным в 1924 году, Ленин в итоге признал правильность этой оборонительной тактики. «Помню, огромное впечатление произвело на Ленина сообщение о том, как я вызвал письменным приказом роту Литовского полка, чтобы обеспечить выход нашей партийной и советской газеты – писал Троцкий – Ленин был в восторге, выражавшемся в восклицаниях, смехе, потираний рук. Потом он стал молчаливее, подумал и сказал: „Что ж, можно и так. Лишь бы взять власть“. Я понял, что он только в этот момент окончательно примирился с тем, что мы отказались от захвата власти путем конспиративного заговора… Одной фразы было достаточно: «Можно и так!» Это значило: «Может быть, я и хватал иногда через край в придирчивой подозрительности, но ведь вы же понимаете?..»… У Ленина были для этого и дополнительные психологические мотивы: он все время опасался взятого Смольным слишком медленного курса, и он спешил теперь первым признать его обнаруженные на деле преимущества».
В целом, сосредоточение всей военно-организационной работы в ВРК позволило вывести вопрос о вооруженном восстании из узких рамок внутрипартийной дискуссии, где он вызывал слишком много неразрешимых противоречий. По факту, ВРК вооружился той самой тактикой «активной обороны», против которой боролся Ленин, но которую отстаивал Тоцкий и большинство большевистских руководителей в Петрограде. «Превентивное» вооруженное выступление было фактически сорвано.
* * *Если работа ВРК оказалась как бы выведенной за пределы внутрипартийной дискуссии о сроках и формах свержения правительства, то в самой большевистской партии эта дискуссия достигла максимального накала и привела к самому острому конфликту за всю историю революции.
После заседания ЦК 16 октября Ленин повторяет то что за несколько дней до него сделали Зиновьев и Каменев – пишет «Письмо к товарищам», еще раз излагая свои доводы и подвергая довольно жесткой экзекуции противников восстания.
Ленин не скрывает опасений, что «парочка товарищей» вносит «известную смуту» в ряды борцов. Он, таким образом, правильно оценивал масштаб колебаний партийного руководства, несмотря на то, что решение о восстании было подтверждено абсолютным большинством голосов.
Вождь объясняет колебания «растерянностью», «запуганностью» своих оппонентов. Он пишет, что все их доводы – относительно изоляции большевиков, недостатка народной поддержки за ними, громадных трудностей, стоящих перед революцией – либо не верны, либо перевешиваются теми рисками, которые влечет за собой промедление с захватом власти. Нельзя, считает Ленин, дожидаться того, что правительство и буржуазия откроют фронт, сдадут Питер или, дождавшись голодных бунтов, потопят революцию в крови.
Собственно, Ленин почти ничего не прибавляет к своим прежним тезисам о необходимости немедленного восстания. Ничего, кроме крайней остроты – на грани литературных приличий – полемики против оппонентов. «Если оставить в стороне экзекуцию несогласных, произведенную с присущей Ленину силой, то в остальном этот документ есть совершенно пустопорожнее место» – констатирует Суханов. Очевидно, Ленин считал главной причиной того, что восстание «пробуксовывает» сознательный саботаж прямых противников вооруженного свержения правительства. В действительности, работа ВРК демонстрировала лишь то, что большевики, поддержавшие ленинскую тактику на заседаниях ЦК и других партийных инстанций, рассматривали подготовку восстания как политику «активной обороны», но не нападения на позиции правительства. Ленинская атака была направлена не на главное препятствие к осуществлению его планов.
В свою очередь, Каменев и Зиновьев пытались перенять тактические приемы самого Ленина. Поскольку контроль над партийной прессой был в руках сторонников Ленина, доступ туда для полемических упражнений «парочке товарищей» был заказан. И Каменев опубликовал свое, ставшее впоследствии знаменитым, заявление в газете Горького, поскольку, по словам Суханова, в ««Рабочий путь» его для этого, разумеется, не пустили»
«Не только я и т. Зиновьев, но и ряд товарищей-практиков находят, – утверждал Каменев – что взять на себя инициативу вооруженного восстания в настоящий момент, при данном соотношении общественных сил, независимо и за несколько дней до съезда Советов было бы недопустимым, гибельным для пролетариата и революции шагом». Кроме аргументов против немедленного восстания Каменев сообщил читателям «Новой жизни», что ему «неизвестны какие-либо решения нашей партии, заключающие в себе назначение на тот или другой срок какого-либо выступления»
В тот же день, 18 октября, текст заявления был зачитан по телефону Ленину. Вождь, по его собственному признанию, был потрясен и «отказался верить этому». Однако, поборов растерянность, он немедленно написал «Письмо к членам партии большевиков», в котором подверг Каменева и Зиновьева беспрецедентной по своей резкости критике, на этот раз называя их по именам и подчеркивая разрыв всяких личных и политических отношений с ними.
Ленин квалифицировал выступление Каменева в «Новой жизни» как предательство и штрейкбрехерство. Причем только незначительная часть его письма была посвящена критике аргументов противников восстания (изложенных, кстати сказать, весьма тенденциозно). Основное внимание уделялось шельмованию самого факта публикации заявления оппозиционеров во внепартийной прессе и предложениям по борьбе с фрондерами.
Больше всего Ленина возмущает то, что «неопубликованные постановления центра, после их принятия, оспариваются в непартийной печати и в ряды борцов вносятся колебания и смута». В итоге он провозглашает разрыв всех отношений «с этими бывшими товарищами» и заявляет, что он «товарищами их больше не считает и всеми силами и перед ЦК, и перед съездом будет бороться за исключение обоих из партии». Противники восстания в партии должны быть уничтожены.
В тот же день, когда было опубликовано заявление Каменева в «Новой жизни», Троцкий, выступая в столичном Совете, заявил на прямой вопрос о планах большевистской партии, что «никаких вооруженных выступлений нами не было назначено. Но если бы Совет по ходу вещей был вынужден назначить выступление, рабочие и солдаты выступили бы как один человек по его зову». Под этими словами «обеими руками» подписался и Каменев. Действительно, выступление Троцкого, отрицавшего наличие у большевиков планов вооруженного восстания, во многом повторяло заявление самого Каменева. Однако, если последний подвергся небывалой по резкости критике со стороны Ленина, то за Троцкого Владимир Ильич счел нужным вступиться в своем очередном письме: «Увертка Каменева на заседании Петроградского Совета есть нечто прямо низкое; он, видите ли, вполне согласен с Троцким. Но неужели трудно понять, что Троцкий не мог, не имел права, не должен перед врагами говорить больше, чем он сказал?»
Однако, заявление Троцкого было не просто военной хитростью, конспирацией действительных планов заговорщиков. Он открыто излагал тактику ВРК и Петросовета (проводимую большевистским большинством). Об этом сам Троцкий писал позднее, обильно цитируя свою речь 18 октября: «У нас с правительством имеется конфликт, который может получить крайне острый характер… Мы не позволяем… обнажить Петроград от его революционного гарнизона». Этот конфликт подчинен, в свою очередь, другому надвигающемуся конфликту. «Буржуазии известно, что Петроградский Совет предложит съезду советов взять власть в свои руки. И вот, в предвиденье неизбежного боя буржуазные классы пытаются обезоружить Петроград». Политическая завязка переворота впервые дана была в этой речи с полной определенностью: мы собираемся взять власть, нам нужен гарнизон, мы его не отдадим. «При первой попытке контрреволюции сорвать съезд мы ответим контрнаступлением, которое будет беспощадным и которое мы доведем до конца»». Но Троцкий действительно не собирается нападать первым. Понимал ли Ленин этот нюанс?
