Эдуард Филатьев - Бомба для дядюшки Джо
О той же поре — Венедикт Джелепов:
«Разобрав установки и упрятав ка. меру ускорителя в подвал здания циклотрона, с последним эшелоном в конце августа 1941 года я в числе значительной группы сотрудников Физтеха уехал из Ленинграда в Казань, куда несколько ранее эвакуировался наш институт. В Казани меня направили в лабораторию профессора Ю.Б. Кобзарева, возглавлявшего работы по радиолокации. Работы было много. Сроки сжаты. Трудились мы напряжённо».
Не менее напряжённо трудилась и та команда, что обучалась в Ленинграде таинствам размагничивания кораблей. Вскоре к ней подключился ещё один ядерщик Физтеха — Алиханов.
После нескольких дней усиленных тренировок учёные, ставшие «специалистами по размагничиванию», выехали в Крым.
В Москве пришлось сделать кратковременную остановку — на день-полтора. И Алиханов отправился навестить академика Капицу.
Пётр Леонидович был только что назначен председателем физической комиссии при Уполномоченном по науке Государственного Комитета обороны. Этой комиссии было поручено ответственное дело: привлечь учёных к работе по оборонной тематике. Естественно, Капица тут же предложил Алиханову присоединиться к их пока ещё не очень многочисленной группе, и член-корреспондент Алиханов остался в Москве.
А команда «специалистов по размагничиванию» продолжила свой путь в Крым. Их ждали море и Севастополь…
В начале сентября 1941 года Ольга Алексеевна Стецкая, заместитель Капицы (по Институту физических проблем), посетив Казань и встретив там академика А.Ф. Иоффе, написала своему шефу:
«Разговаривала с Абрамом Фёдоровичем относительно Алиханова, почему-то у Абр. Фёд. тон обиды… Во всяком случае, Абрам Фёд., видимо, недоволен поведением Алиханова».
Ещё большее недовольство высказывали физтеховцы, прибывшие в Севастополь и приступившие к размагничиванию кораблей. Пройдёт много-много лет, а Анатолий Петрович Александров будет по-прежнему очень резко отзываться о том, как вёл себя Алиханов летом 1941 года:
«… мы его… командировали на юг, он должен был поехать на Чёрное море, но доехал только до Москвы и быстро осел в Капицинском институте. То есть он стал заниматься нашими делами, видимо, только для того, чтобы его, так сказать, не забрали в ополчение, и как-то в приличном виде выехать из Ленинграда и из института».
Когда о возгласах всеобщего недовольства поведением Алиханова узнал Капица, он тотчас встал на защиту своего нового сотрудника. 4 сентября 1941 года отправил О.Ю. Шмидту письмо, в котором написал:
«Прошу также, чтобы Вы переговорили с А.Ф. Иоффе, чтобы он не возражал против пребывания Алиханова в Москве, так как сейчас здесь осталась очень маленькая группа физиков, и он нам очень нужен. В данный момент он выполняет одну работу, являющуюся ответственным заданием председателя Комитета обороны».
Председателем Государственного Комитета Обороны был, как известно, И.В. Сталин.
А в Севастополе в это время вновь проявилась уже знакомая нам черта характера Игоря Курчатова: умение работать с любым человеком. Анатолий Александров рассказывал:
«Когда Игорь Васильевич работал со мной по размагничиванию на Чёрном море, в это время к нам назначили одного морячка, который должен был обеспечивать нам, так сказать, тыл. Это был необыкновенно неприятный человек. То есть, собственно, никаких симпатий к нему абсолютно ни по каким признакам невозможно было питать. И я с ним был на ножах с первого момента. Но Игорь Васильевич, он с ним, можно сказать, сразу нашёл какие-то там взаимодействия, и сразу тот стал работать полезно. И это существенно помогло, например, тому, что мы так быстро развернули эти работы».
Первые военные награды
Пока физики занимались размагничиванием кораблей, разведка страны Советов продолжала вести наблюдение за тем, как обстоят дела с ураном на Западе.
8 августа 1941 года один из сотрудников Главного разведывательного управления Красной армии (ГРУ КА) встретился в Лондоне с Клаусом Фуксом, немецким физиком, эмигрировавшим в Великобританию. В Москву полетело донесение, сообщавшее, что Фукс…
«… работает в составе специальной группы в физической лаборатории университета в Бирмингемке над теоретической частью создания урановой бомбы».
Алексей Павлович Панфилов, исполнявший тогда обязанности начальника ГРУ, после ознакомления с донесением, написал на его полях:
«Получить консультацию у наших физиков по этому вопросу».
Из тех, кто в тот момент мог «проконсультировать» разведчиков, в Москве находились лишь физик П.Л. Капица и физикохимик С.В. Кафтанов. Мог оказаться в столице и А.Ф. Иоффе, часто приезжавший сюда в командировки из Казани.
В «консультациях» этих учёных вряд ли звучали оптимистичные ноты, уж слишком скептически относились все трое к самой возможности осуществить цепную ядерную реакцию.
Впрочем, точными сведениями о том, обращались ли советские разведчики к учёным за какими-то разъяснениями, мы не располагаем. Зато доподлинно известно, что контакты агентов ГРУ с зарубежными физиками не прекратились. Тайные встречи с Клаусом Фуксом, получившим кличку «Фука», были продолжены, и секретнейшая «урановая» информация стала регулярно поступать из Великобритании в Советский Союз.
Активно действовали и агенты-энкаведешники. Начальник отдела научно-технической разведки НКВД Леонид Квасников позднее вспоминал, что он получил от лондонского резидента (Анатолия Вениаминовича Горского) текст секретного меморандума, составленного физиками Пайерлсом, Хальбаном и Коварским:
«К сентябрю 1941 года я имел полный текст доклада этих учёных правительству Англии (около 70 страниц) и целую подшивку телеграмм от Горского о развитии работ по созданию атомной бомбы в Англии. Тогда же я составил реферат этого доклада. Именно с ним были ознакомлены наши ведущие физики Иоффе и Капица, вынесшие единодушное резюме о том, что в ближайшие годы атомная проблема не может быть решена нигде. Причём ближайшие годы оценивались десятками лет».
Видимо, это «единодушное резюме» и стало причиной того, что «реферат» Квасникова так и не был передан Сталину.
Но вернёмся к «уклонению» от размагничивания кораблей (кое-кто называл этот поступок даже «дезертирством») профессора и члена-корреспондента Академии наук Алиханова. История эта имела довольно неожиданное продолжение.
К концу 1941 года размагничивание кораблей Черноморского флота было практически завершено. Результаты получились блестящие. «Ни один размагниченный корабль не погиб…», — с гордостью говорил впоследствии Анатолий Александров.
За выдающийся вклад в дело укрепления обороноспособности страны создателей «противоминной защиты кора. блей» представили к Сталинской премии.
Весной 1942 года Александров, командированный в блокадный Ленинград для передачи опыта по размагничиванию Балтийскому флоту, шёл по Невскому проспекту. На уличном газетном стенде увидел указ правительства, который начинался словами:
«Постановлением Совета Народных Комиссаров от 10 апреля 1942 г. присуждена Сталинская премия первой степени…».
Далее перечислялись фамилии Александрова, Курчатова и ещё шести участников размагничивания. Указывалось, что премия присуждена «… за изобретение метода защиты кора. блей». Указ был подписан Сталиным.
В 1980 году в Севастополе установили памятный знак с надписью, выбитой на гранитной плите:
«Здесь в 1941 году в сражающемся Севастополе группой учёных под руководством А.П. Александрова и И.В. Курчатова были проведены первые в стране успешные опыты размагничивания кораблей Черноморского флота».
Надпись странная.
И не очень понятная.
Объясним, почему.
«Опыты» по размагничиванию кораблей были, в самом деле, весьма «успешными». И проводились они, действительно, на Чёрном море «группой учёных под руководством А.П. Александрова». Но было это не в 1941 году, а в конце 30-х, когда метод, разработанный физтеховцами, проверяли сначала на Балтике, а затем и на Чёрном море.
Игорь Курчатов к тем противоминным экспериментам никакого отношения не имел, так как занимался исключительно ядерными делами. А в 1941 году никакие «опыты» на Черноморском флоте уже не проводились. Шла спешная работа по оснащению неразмагниченных кораблей специальными противоминными устройствами. И Курчатов вместе с другими физиками из ЛФТИ занимался самым обычным (хочется даже сказать, рутинным) делом, правда, весьма необходимым и чрезвычайно важным для Черноморского флота. Поэтому не совсем понятно, как вообще он оказался среди лауреатов Сталинской премии. Ведь в «изобретении метода защиты кораблей» он участия не принимал, а лишь внедрял то, что изобрели другие.
