Светлана Рыжакова - Фуксы, коммильтоны, филистры… Очерки о студенческих корпорациях Латвии
Один из лучших знатоков истории корпорации Fraternitas Arctica Эйженс Упманис родился в Риге в 1955 г. Архитектор, знаток исторического наследия Латвии, председатель Комитета братских кладбищ, преподаватель геодезии и истории архитектуры.
Он вырос в параллельной, русско-латышской среде, одинаково свободно говорит на латышском и русском языке, хорошо владеет немецким («…и жалею, что не выучил с детства еще немецкий язык – говорю на нем свободно, не особенно правильно грамматически, хотя это мне не мешает, но думать на нем не могу и не могу полностью наслаждаться художественной литературой»).
На примере моей семьи – даже не одной семьи, а рода нашего – можно увидеть вообще тенденцию развития корпораций, то, как создавались семьи, как складывались отношения. Приехали два брата из Тифлиса, шведско-греческого происхождения, один учиться архитектуре, второй – агрикультуре, Владимир и Виктор Симонсоны. И на их сестре, Ольге, потом женился Макс Шервинский (который был знаком с корпорационными традициями, учился в Штутгарте). Их сын, Владимир, конечно, тоже стал корпорантом.
Эйженс Упманис. Фото С. Рыжаковой, Рига, 2011 г.
Отцом Эйженса был Герхардс Упманис, человек из онемеченной латышской семьи, происходящей из Митавы (Елгавы) и в конце XIX в. переехавшей в Ригу. Его мать была русская, происходила из известной семьи, ее отцом был Владимир Максимович Шервинский, русский архитектор довоенной и советской Латвии, синодальный архитектор, член Экзаршего управления Псковской православной миссии в годы Великой Отечественной войны.
Владимир Максимович Шервинский родился 23 мая 1894 г. в Риге. «Считалось, что он – русский, хотя у него не было ни капли русской крови». Макс (позднее имя было преобразовано в Максим) Шервинский, его отец, происходил из немецко-польской семьи. Он был архитектором, занимал пост директора Рижского ремесленного училища (известное учебное заведение, которое закончили многие известные художники, в частности Вильгельм Пурвитис и Янис Розенталь). Он считается одним из провозвестников зарождавшегося в 70 – 80-е гг. XIX в. в Европе стиля модерн (рижский югендстиль; одним из ранних образцов этого стиля считается дом 7 на улице Аудею в Старой Риге). Макс Шервинский был автором проектов сорока павильонов с элементами югендстиля для экспонатов индустриально-ремесленной выставки на Эспланаде в 1901 г., приуроченной к семисотлетию основания Риги. В павильонах – изящно украшенных большим количеством орнамента – были выставлены промышленные, ремесленные и художественные изделия. Это событие стало знаковым как в архитектурном, так и в промышленном плане, сыграло значительную роль в общем развитии столицы Лифляндии: были повышены дотации, выделяемые финансовым ведомством России для благоустройства края. Мать Владимира, супруга Макса, происходила из шведско-греческой семьи. «Поскольку – греческой, то и все дети семьи, по закону Российской империи, считались – да и были – православными». Владимир безупречно владел несколькими языками, в том числе и латышским в такой степени, что его нередко даже считали латышом, хорошо говорящим по-русски. Во время обучения в Александровской гимназии на Суворовской улице (ныне – улица Кришьяниса Барона; теперь это здание занимает Академия музыки) он вместе с друзьями часто посещал здание Рижского цирка директора Соломонского, находящееся неподалеку, на улице Паулуччи (ныне – Меркеля), где проходили первые в Риге сеансы синематографа («живыми движущимися фотографиями»), представления клоунов, лошадиные представления, поединки греко-римской борьбы.
В.М. Шервинский. Фотография середины 1930-х гг.
Владимир Шервинский, как и его отец, посвятил себя архитектурному делу. Гимназию Владимир закончил в 1912 г. и продолжил образование в Рижском политехническом институте на архитектурном отделении. Здесь же, в Рижском политехническом институте, учились и другие члены семьи Шервинских, дяди Владимира. Они были членами корпорации Fraternitas Arctica, занимали должность сениоров. Будущий шурин Владимира, Михаил Кривошапкин, тоже был арктом, а его сын – Борис – стал последним ольдерманом корпорации перед Второй мировой войной и принадлежал к числу наиболее знающих историю корпорации ее членов.
«Молодой, только что выпущенный инженер-строитель Михаил Дмитриевич Кривошапкин». Из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 31 мая 1914 г.
Владимир Шервинский вступил в корпорацию 3 февраля 1913 г., а цвета получил 13 февраля 1914 г., то есть уже во время Первой мировой войны. Но Рижский политехнический институт был эвакуирован в Россию, и деятельность корпорации прекратилась.
С наступлением Первой мировой войны и со смещением линии фронта Владимир Шервинский вступает в армию: ему было поручено сооружение второй линии оборонительных укреплений на правом берегу Даугавы. В 1918 г. он был демобилизован и уехал в Саратов, где работал на строительстве элеватора в Артакске. В 1920 г. он принял решение вернуться в Латвию, ставшую в этом же году не только формально, но и фактически независимой страной. В Риге он продолжил обучение, прерванное в годы войны. И уже в 1921 г., по возвращению в Ригу, корпоранты-аркты решили корпорацию восстанавливать, а могли это делать только «цветные» члены. Первым послевоенным сениором Fraternitas Arctica стал Владимир Шервинский; он успешно закончил Политехнический институт в 1923 г.
Уже в годы учебы он работал помощником в планировочно-чертежном бюро профессора архитектуры. Вскоре после получения диплома, в 1923 г., молодой архитектор Шервинский открывает частную планировочную контору и начинает заниматься строительством жилых домов. В 1924 г. Шервинского приглашают возглавить работы по сбору и установке старинного иконостаса из Алексеевского монастыря в Православный кафедральный собор Рождества Христова в Риге. После этой работы он получает почетное приглашение от архиепископа Иоанна Поммера стать синодальным архитектором Латвийской православной церкви. Именно это назначение определило его дальнейшую деятельность как главного церковного архитектора православной Латвии – по его проектам было возведено более 25 православных храмов по всей стране. Например, он построил Никольскую церковь в Абрене (ныне – Пыталово), также занялся реставрацией Иоанновской церкви, которая располагалась на территории Московского форштадта, в районе проживания русских староверов, купцов и ремесленников средней руки. Рига в эти годы была очень разнообразна: ее районы чрезвычайно сильно различались, на каждом из них лежал отпечаток истории, сохранялись сословные и этнические особенности. Латгальское предместье, или Московский форштадт, начинавшийся за каналами и центральным рынком, отличался большой самобытностью. Его описывали в публицистике как совершенно особый мир (например, Борис Шалфеев), о нем писал и известный поэт Георгий Иванов. Вот что писал о нем журналист газеты «Сегодня» Андрей Седых:
Тут вы чувствуете себя совсем в России. Мостовые вымощены крупным булыжником, пролетка безжалостно подпрыгивает, вас бросает из стороны в сторону. По обеим сторонам Большой Московской лепятся одноэтажные деревянные домики с флигелями, с крылечками и александровскими колоннами. Деревянные ставни откинуты на крючки, на окнах белоснежные занавески, герань, бесчисленные горшки с цветами и клетки с канарейками. В этих домах живет мелкое рижское купечество, бывшие чиновники, вдовы, сдающие комнаты внаем, «с утренним самоваром»; комнаты здесь огромные, в три-четыре окна, тщательно выбелены, уставлены кадками с фикусами, столиками с семейными альбомами в плюшевых переплетах. В подворотнях девушки лущат семечки, у колониальной лавки Парамонова какой-то паренек перебирает трехрядную гармонь и в такт себе подстукивает подковами. Колониальная лавка набита товаром. У дверей выставлены бочки с малосольными огурцами, с копченым угрем, рижской селедкой. А за прилавком вы найдете лососину, которой гордится Рига, кильки, шпроты, водку, баранки, пряники. У дверей стоит бородатый мужчина в рубахе навыпуск и с серебряной цепью через живот – должно быть, сам хозяин, господин Парамонов. Время к вечеру – не сходить ли попариться в баньку? Банька здесь же, в двух шагах, и не одна, а несколько. В баньке дадут гостю настоящую мочалку, кусок марсельского мыла и веничек, а по желанию поставят пиявки или банки. А после баньки можно зайти в трактир – в «Якорь» или «Волгу», закусить свежим огурчиком, выпить чаю с малиновым вареньем ‹…› Так живут на Московском форштадте русские люди – отлично живут, не жалуются.
