Александр Уралов (Авторханов) - Убийство чечено-ингушского народа. Народоубийство в СССР
Убийство Шиты Истамулова было началом проведения в Чечне большой операции ГПУ по ликвидации "кулацко-контрреволюционных элементов и мулльско-националистических идеологов". По нормам, установленным Грозненским и Ростовским краевыми ГПУ и утвержденным Правительством СССР, было арестовано до 35 тысяч человек. Арестованные были осуждены специально созданной для этой цели чрезвычайной "тройкой" ГПУ под председательством его шефа Г.Крафта. Процент расстрелянных установить хотя бы приблизительно трудно, но на волю из них редко кто вернулся.
Восстание в Ингушетии
Еще в 1926 году были сняты председатель Чеченского ЦИК Т.Эльдарханов и его заместители Хамзатов и Шерипов. Их обвинили в связи с одним из видных политических деятелей – Али Митаевым, арестованным в 1923 году за подготовку чеченского восстания совместно с руководителями грузинского восстания. По аналогичным мотивам были сняты председатель Ингушского областного исполнительного комитета И.Мальсагов и секретарь обкома ВКП(б) И.Зязиков. На место снятого Зязикова секретарем Ингушского обкома ВКП(б) был назначен из Москвы русский – Черноглаз. Ингуши в этом назначении увидели нарушение своей автономии и направили в Москву делегацию с просьбой вернуть им обратно Зязикова. В Москве дали понять, что Зязиков был плохим коммунистом, а Черноглаз будет хорошим. Довод ингушей: "Лучше иметь свой плохой, чем чужой хороший",- остался без внимания. Вступление в должность Черноглаза ознаменовалось резким поворотом в политике областного руководства. Репрессии в деревне приняли масштаб и формы, ранее неслыханные. Черноглаз начал с того, что открыл прежде всего поход на религию и развернул борьбу против "реакционного духовенства". Во Владикавказе (Владикавказ был тогда общей столицей Осетии и Ингушетии) Черноглаз объявил об учреждении "областного союза безбожников Ингушетии". Пост почетного председателя этого "союза" Черноглаз принял на себя и в областной газете "Сердало" на ингушском языке дал директивы развернуть широкую кампанию по вербовке ингушей в этот "союз безбожников".
Дальше больше. Некоторых мулл прямо вызвали в ГПУ и заставляли подписывать антирелигиозные декларации об отказе от религиозной службы как от "антинародной, реакционной деятельности" и с призывом к ингушам вступать в "союз безбожников". Правда, только единицы поддавались этой провокации, но и те, возвращаясь из Владикавказа, в ауле объясняли своим землякам, что все это провокация и что они подписались, чтобы избежать расстрела или пожизненной ссылки. Дело этим не ограничилось. Черноглаз дает установку своим районным помощникам "перейти в борьбе с кунтахаджинцами от болтовни к делу" (в Ингушетии было сильно развито религиозно-мюридистское движение секты Кунта-Хаджи, куда входило до 50 тысяч человек). Первым отозвался на этот призыв начальник Назранского районного ГПУ Иванов. Летом 1930 года Иванов приехал в селение Экажево, которое однажды уже было сожжено Деникиным как "красный аул". Иванов заехал во двор сельского Совета и предложил его председателю срочно созвать пленум сельского Совета и вызвать на этот пленум местного муллу. Председатель исполнил приказ. Вызванному на пленум мулле Иванов заявил: "Вот уже в разгаре хлебозаготовка, между тем у вас в ауле ощущается сильный недостаток в зернохранилище, а у крестьян конфисковывать мешки для казенного зерна я не хочу. Поэтому я предлагаю такой выход из этого положения: надо отдать вашу аульскую мечеть под амбар, а мулла с сегодняшнего дня должен отказаться от своей религиозной службы".
Не успел передать переводчик содержание речи Иванова, как в помещении сельского Совета поднялся неистовый шум. Некоторые громко кричали: "Надо убить этого гяура!", "Вонзить в него кинжал!". Председатель не был в силах призвать к порядку свой Совет, только вмешательством самого муллы был наведен порядок. При этом он заявил начальнику Иванову: "Ваши действия противны не только народу, но и всемогущему Богу. Поэтому я не могу подчиниться вашему приказу". Сам председатель внес предложение: мы найдем другое помещение для зерна. Чтобы не закрывать мечеть, любой ингуш отдаст свой собственный дом. Присутствующие единодушно поддержали председателя. Но Иванов был неумолим: "Под зерно мне нужен не всякий дом, а именно мечеть". Вновь поднялся всеобщий гвалт. Предчувствуя недоброе, Иванов покинул собрание. Но уже было поздно. В тот же день под Экажевом он был убит членом секты Кунта-Хаджи Ужаховым. За это убийство было расстреляно пять человек (Ужахов и мулла в том числе) и до трех десятков ингушей было сослано в Сибирь как "участники контрреволюционной кулацкой банды".
Из этого убийства Черноглаз сделал совершенно ложные выводы. Он считал, что убийство начальника ГПУ свидетельствует о наличии всеобщего антисоветского заговора в Ингушетии. Он решил раскрыть этот заговор и наказать его участников. Но как раскрыть мнимый заговор? Тут вновь на помощь пришло ГПУ.
Осенью 1930 года в Ингушетию прибыл таинственный "представитель Японии". Он нелегально разъезжает по крупным аулам Ингушетии, завязывает связи с ингушскими авторитетами, проводит с ними нелегальные совещания, делает на этих совещаниях весьма важные сообшения о планах войны Японии против СССР. Свою штаб-квартиру "японский представитель" устанавливает у бывшего царского офицера Раджата Евлоева в Долакове. После "инспекционного объезда" по аулам этот "представитель Японии" созвал на этой квартире междуаульское объениненное собрание, куда были вызваны влиятельные и заведомо антисоветски настроенные лица из ингушей. Сам хозяин квартиры, в прошлом известныый царский офицер, пользовался у ингушей, как человек явно несоветский, полным доверием. Все вызванные были известны как друг другу, так и ингушскому народу как люди верные, энергичные и решительные. В числе зтих вызванных были Хаджи Ибрагим Ташхоев, мулла Исан Гелисханов, Шибилов Чада, Шибилов Саид, Далгиев Ранс, Ужахов Мурад и другие (из аулов Назрань, Долаково, Базоркино, Галашки и т.д.). На этом нелегальиом совещании "японский агент" и Раджат Евлоев сначала привели к присяге на Коране всех присутствующих поименно. Каждый обязался держать в строжайшей тайне "планы", которые им будут тут изложены, и не выдавать ни друг друга, ни "японского представителя". После окончания этой церемоциальной части "представитель Японии" изложил суть дела: Япония собирается вступить, в самое ближайшее время, в войну против Советского Союза. В этой будушей войне на стороне Японии будут еще и другие мировые державы. Кроме того, ее поддерживают и многие из угнетенных большевиками народов. На Кавказе уже почти все народы, кроме ингушей, заверили Японию в поддержке ее с тыла в этой будущей войне. Теперь он уполномочен своим правительством пригласить ингушей присоединиться к общему "освободительному фронту народов". "Представитель Японии" говорил долго, убедительно и с большой логикой. Его действительно японская физиономия придавала его словам вес и значение истинности. В заключение своей речи "представитель" заявил, что еще до начала войны Япония намерена поддерживать своих союзников деньгами и оружием. Чтобы ингуши знали, что это не одни лишь пустые обещания, он привез с собою деньги и некоторое количество оружия для командного состава. Закончив свою информацию, "японец" спросил: принимают ли присутствующие "японский план освобождения Ингушетии"? Когда присутствующие ответили согласием, "японец" назначил каждого из присутствующих "командирами сотен". "Командиры" получили оружие японского образца и японские военные погоны в качестве знака отличия. Деньги "командиры" будут получать по мере развертывания "военно-подпольной работы". Приказ к выступлению ингуши получат в начале войны. "Японский представитель" уехал вполне довольный успехом своего предприятия. Оружие и погоны ингуши зарыли в землю в ожидании "войны и приказа". Но как и надо было ожидать, война не началась, а Ингушетия была наводнена войсками ГПУ: в одни и те же сутки были произведены массовые аресты почти во всех крупных аулах. При этом был арестован весь "японский штаб" заговорщиков, у членов которого легко выкопали зарытое ими оружие и погоны как "вещественное доказательство". На воле остался помощник "японского представителя" Раджат Евлоев и сам "японец", оказавшийся монголом из среднеазиатского ОГПУ. 21 человек расстрелянных, до 400 человек сосланных без суда и следствия (решением коллегии ГПУ) – таков был результат для ингушей этой очередной провокации ГПУ. Зато почти все лица начальствующего состава Владикавказского объединенного отдела ОГПУ были награждены высшими советскими орденами за выполнение специального задания Советского правительства. В числе награжденных был один из ингушских агентов ГПУ.
Секретарь областного комитета Черноглаз повысился в своем значении в глазах ЦК ВКП(б) на целую голову. Сам Черноглаз, имевший об ингушах только те сведения, которые он вычитал из старых русских учебников по географии (Деникин, например, писал в своих "Очерках русской смуты": "В старых учебниках по географии об ингушах сказано: занятие ингушей – скотоводство и грабежи. Во время гражданской войны у них превалировала, однако, последняя профессия над первой".), думал, что путем нескольких удачных чекистских операций он отучит ингушей одновременно и от "контрреволюционных грабежей", и от службы Богу. Черноглаз полагал, что под видом религиозных сект (секты Кунта-Хаджи, Батал-Хаджи и шейха Дени Арсанова) в Ингушетии существуют почти легальные контрреволюционные организации, неизвестные в центральной Советской России, а потому беззаконные и нетерпимые и в Ингушетии. Поэтому сейчас же после "японской операции" Черноглаз дал распоряжение об изъятии всех главарей указанных сект (эти религиозные секты были сосланы еще задолго до русской революции). Аресты главарей и основных деятелей сект произвели на ингушей исключительно удручающее впечатление. Десятки ингушских жалоб посыпались в Москву на самовольные действия Черноглаза. Даже специальная делегация, в числе которой было много соратников Орджоникидзе и Кирова, ездила в Москву к Калинину с просьбой убрать Черноглаза, "чтобы восстановить в Ингушетии мир и порядок". Но все эти жалобы в конце концов возвращали на место к тому же Черноглазу "для разбора". Подобный "разбор" заканчивался обычно арестом лиц, подписавших "контрреволюционно-мулльскую клевету". Но от этого они не прекращались. Поэтому Черноглаз решил объездить Ингушетию и раз и навсегда разъяснить ингушам, что он не намерен миндальничать с бедняками, хотя бы они и были красными партизанами в прошлом. Первый визит был сделан в Галашки. На выступление Черноглаза старик Бекмурзиев ответил под всеобщее одобрение присутствующих: "Вот на этой самой площади, на которой мы находимся, 25 лет тому назад выступал такой же, как и ты, начальник над всеми ингушами, полковник Митник. Митник поставил перед нами от имени сардара (наместник Кавказа) ультиматум – сдать оружие, которого мы не имели. Митник был лично хороший человек, но царская власть была плохая. Поэтому вот таким кинжалом (старик указал на свой кинжал) я его и убил вот на этой площади. Я был приговорен к пожизненной каторге, но через 12 лет революция меня освободила. Советская власть – хорошая власть, но ты, Черноглаз, нехороший человек. Я тебя убить не хочу, только даю тебе мой мудрый совет: уезжай ты из Ингушетии, пока цела твоя голова. Весь народ злой на тебя. Ей-богу, убьют".
