Валентина Пономарева - Голова Медузы Горгоны
Бандиты подавленно молчали.
— Что ж, пусть предатель сейчас радуется. За эту радость он заплатит мне кровавыми слезами. И пусть думают, что разбит Лавров! Обо мне еще услышит седой Терек! Вода покраснеет в реке, когда вернется сюда Лавров! — и он стукнул кулаком по столешнице. Потом спокойно продолжал:
— Уходить группами. Штаб-квартира в Нальчике. Там уже работают наши люди. Срок для подготовки восстания самый короткий. Мы должны поднять Кабарду и Терек. Большевики пекутся о признании Советской России другими государствами. Что ж, мы им поможем. Пусть там, — Лавров ехидно улыбнулся и показал большим пальцем куда-то за спину, — узнают, что жива еще настоящая Россия! Мы им устроим переговоры и конференции! Большевистскими косточками засеем вольную казацкую землю!
— Хватит ли сил, Яков Александрыч? — неуверенно спросил кто-то из казаков.
Лавров гневно сверкнул глазами:
— Тем, кто сомневается, с нами не по пути! Я так считаю: не перевелись еще вольные сыны на Тереке. Коли поодиночке действовать будем, мало толку. А как единым кулаком, — он потряс в воздухе крепко сжатыми пальцами, — несдобровать совдепии! Для начала уберем коммунистов в Нальчике, захватим склады, разоружим гарнизон и милицию. Потом соединимся с полковником Агоевым и другими честными атаманами и вместе двинем сюда.
За столом оживленно загомонили:
— Пора уже, засиделись!
— Эх, и погуляем!
— А теперь на покой! — закончил Лавров. — Будьте готовы завтра к вечеру. Ты, Сергей Александрович, останься, — повернулся он к Лукоянову.
Когда все вышли, Лавров обошел вокруг стола и сел рядом с полковником.
— Выступать приказывает Ставка. Да только приказывать мы и сами умеем. Выполнять приказы было б кому… Ты, Сергей Александрович, не хуже меня знаешь, как мало осталось верных людей. Кадровики нужны, — доверительно проговорил он, положив руку на плечо Лукоянова. Тот сосредоточенно слушал, нахмурив брови.
— Кадровые офицеры нужны, — повторил Лавров. — Хватит им по заграницам зады греть! Да и золотишка бы не мешало. Кабарда золото любит. За тем и надо человека за кордон посылать…
— Надо, — согласился Лукоянов.
— А кого пошлешь? — испытующе заглянул ему в глаза Лавров, — Из тех, что с нами пришли, одна мелкота осталась. Посылать незнакомого — хлопот много. Ты как думаешь?
Лукоянов пожал плечами.
— Тебе придется идти, Сергей Александрович, тебе, — уверенно произнес Лавров.
— Ну уж уволь, Яков Александрович! Вместе начинали, вместе и кончать будем.
— Я тебя не прошу, а приказываю. Хоть и одного мы с тобой чину, но полномочия у меня повыше. Приказываю, полковник Лукоянов! — голосом, не допускающим возражений, сказал Лавров. — В Ставке тебя знают, да и я могу положиться.
— Ну что ж, подчиняюсь, — без особого энтузиазма ответил Лукоянов.
— Возьмешь с собой княгиню Муратову. Хватит ей воевать…
— Нину? Стоит ли? Опасно…
— Опасно везде. Тут ей нет смысла оставаться. Устроишь ее там. Она вроде к тебе особое доверие нынче имеет, — выдавил улыбку Лавров.
— И все-таки, думаю, лучше ей остаться под крылом матушки Поликены. Кажется, она искренне печется о княгине, — настаивал Лукоянов.
— Эко, нашел искреннюю душу! — усмехнулся Лавров. — Да эта святоша спит и видит, как бы от всех нас поскорее избавиться.
— Ну, хорошо, — согласился Лукоянов. — Но ведь трудный путь предстоит. Выдержит ли Нина?
— Выдержит. Я с ней говорил. Сейчас же и собирайтесь. Переждете время у кабардинцев в ауле. Оттуда проведут вас через перевал. Провожатых до аула сейчас пришлю.
Оба поднялись, крепко пожали друг другу руки.
— С богом! — напутствовал Лавров, провожая полковника до двери.
* * *Яков вышел на воздух. У длинной коновязи похрустывали сеном десятка два оседланных лошадей. От околицы доносилась пьяная песня загулявших бандитов. Сиплый голос старательно выводил:
Ехали казаки со службы домой…
Ему печально вторил другой:
По той по дорожке родитель идет.
Здорова, папаша!
Здравствуй, сынок!
Сын в отца пытает,
Как дома семья…
Песню подхватило еще несколько голосов. Пели с надрывом, горестно.
Семья, слава богу,
Прибавляется:
Жинка малада-а-ая
Сына родила-а-а-а…
Сын отцу — ни слова.
Седлает ко-оня…
Внезапно песня смолка, донеслась пьяная ругань казаков, и снова над хутором опустилась тишина. Яков подошел к колодцу, над которым качал корявыми ветвями старый вяз, зачерпнул побитой бадьей воды, напился. Поставив ее на угол сруба, незаметно вынул из щели заткнутый корою список банды и направился к своей сотне.
Вскоре, расставив посты, Яков прошел к небольшой мазанке, у которой приткнулась полусотня Скибы. Его окликнул уже порядком нагрузившийся Щербатый:
— Айда к нам! Мировую со Скибой выпить. Нам долго промеж себя обиду держать не след…
Яков присоединился к ним, и в мазанке снова зашумело пьяное застолье. Скиба все норовил затеять скандал, но Яков старался не замечать его придирок. Заботило совсем другое…
Которая уж неделя подходила к концу с тех пор, как Яков влился в банду Конаря. Он вошел в доверие, выполнил свое основное задание. В губчека его уже ждут. Пора. Тем более, что возвращаться придется не с пустыми руками. Теперь не поможет Конарю его хитрая уловка, что выручала не раз. Даже распустив банду по квартирам, он вряд ли соберет ее снова: в одном из газырей черкески чекиста надежно спрятан список.
Но Яков чувствовал, что не может уйти сейчас, хотя для этого ему стоило лишь сесть на коня. Ночь скроет его, а к утру он будет уже под Моздоком. Но что станется с теми, кого Конарь бросил в сарае у колодца? Не покатятся ли завтра их головы от шашек озверевших бандитов? А что будет с той гордой девчонкой?
Скиба снова привязался:
— Чего молчишь? Ты скажи: за бабу свою, что ль, боялся? Не бойсь, не отобью!
— И хотел бы, да не сможешь.
— Пошто так?
— Слабак ты, Скиба! Хилый мужик. Тебя любая баба ляжкой задавит…
— Ты брось! Я ведь и доказать могу!
Щербатый ухмылялся, видя, что разгорается спор. Он никогда не встревал в чужие дела. Но пикантная тема разговора задела и его. Он не против бы и посмотреть…
Заметно было, что Скиба перепил; хотя на ногах стоял еще крепко. А когда услыхал, что Яков лениво бросил ему: «Трепач!», сорвался с места.
— Давай об заклад! — заорал он, приглашая Щербатого в свидетели. — Об заклад давай! Если моя возьмет — в морду тебе! При честном народе по морде! Идет?
— Отчего же не идет? Давай! Если не совладаешь — мой приговор будет. Только где же ты доказывать станешь? — Яков хитро прищурился. — Баб, вроде бы, на хуторе свободных нет.
— А девка? Девка, что взяли в Эдиссее! Сгодится?
— Ну, это ты брось! — всполошился Щербатый. — Конарь те даст за девку. Мне велел доглядывать, чтобы, окромя его, никто не лез к Ульяне. Видать, самому приглянулась…
Скиба растерянно заморгал, а Гетманов все подзадоривал:
— Конец спектаклю! Против Конаря и сам Скиба — заяц.
— Что мне Конарь? — кипятился Скиба. — Хватит командовать! Захочу и возьму!
Он подскочил к Щербатому:
— Давай ключи! Друг ты мне али нет? Слышь?
Щербатый заелозил на лавке, достал ключ от сарая, в котором были заперты пленные.
— На. Мне чего… Мне ничего… Только я не знаю, понял? — он тупо уставился на споривших и забормотал: — Баба — она что? Баба — она вроде степу. Сколь там казаков гуляет — бог весть! Мне что? Идитя. А я чур! Я ничего… — Щербатый попробовал было подняться, но рука скользнула по лужице шмурдяка. Телохранитель атамана уткнулся щекою в стол и захрапел.
Скиба с Яковом направились к сараю. Вокруг было тихо. Давно смолкли пьяные голоса. Возле сарая сладко посапывал на чурбачке часовой, обхватив винтовку обеими руками. Скиба долго возился с замком. Наконец, дверь певуче заскрипела на ржавых петлях. В темноте метнулась в угол Ульяна.
— Не боись, не боись, подь сюды, — шептал Скиба, судорожно отстегивая наган, шашку. Он швырнул их вместе с поясом к выходу и, растопырив ноги, приближался к девушке. Та вскрикнула и испуганно прижалась к стене.
Часовой всполошился, вскинул винтовку:
— Эй, чего надо?
— Тихо! Не шуми! — предупредил его Гетманов.
— А… Это ты, сотник!
— Зенки со сна не продрал? Ступай спать!
— Дак я…
— Ступай, ступай! Девка — не твоя забота. А этих я сам присмотрю. Приказ такой есть…
— Ну, коли приказ, — успокоился часовой.
Он не заставил повторять: вскинул обрез за плечо и скрылся в темноте. Яков дождался, когда его торопливые шаги затихнут, и шагнул в сарай.
