Рагнар Редбёрд - Сила есть Право
Гордость жизни заключается в решении и свершении — во взятии инициативы в свои руки — а не в подчинении диктатуре других. Тот, кто «выполняет приказы», есть и должен навсегда остаться подчинённым — в нищенской своре правил и законов. Тот, кто не подчиняется «приказам», сам становится приказодателем, то есть властелином разумов, тел и собственности низших организмов. Повиновение есть характеристика лакеев. Непокорность есть отличительная черта героя. «Человек есть мера всех вещей», — Протагор.[299]
«Тот, кто не берёт на себя никакой инициативы и не принимает никаких решений, каким бы он ни был образованным и заслуживающим доверия, играет второстепенную роль».[300] Все великие деяния есть результат не голосов большинства, но индивидуальной деятельности.
Каждый свободный человек (а свобода значит нечто большее, чем обыкновенная привилегия бросать отпечатанные листики правил в урну большинства) должен судить «все вещи» своей собственной натурой. Он должен воспринимать себя как мерную линейку — как решающий фактор — как единицу стоимости, и старательно избегать слепого принятия мерок других людей без личной проверки и подходящего теста.
Самый простой путь разорить нацию для банды государственных грабителей — это выпустить фальшивые наличные и обменять их на внутренние ценности, а самый простой путь поработить расу — это подольститься к ней или всучить ей фальшивую этику, то есть лживые стандарты морали.
Когда измерительные весы (или меры) искажены или подделаны, все дальнейшие обмены становятся мародёрством. Тогда банкиры, лишающие своих клиентов права выкупа заложенного имущества, становятся угонщиками скота, а действующие подобно машинам политики становятся пиратами. Так и произошло, что слова «политик» и «вор» теперь стали взаимозаменяемыми терминами, в особенности в Америке, Франции, и Австралии. «Правительство есть опытный шантажист».
7Для свободного животного гораздо лучше быть сразу убитым, чем быть приручённым, управляемым и закованным в цепи.
Взрослый человек не должен присягать в верности никакому чуждому морализму, традиции или случайному правилу поведения — ни ментально, ни морально, ни физически. Он должен испытывать особую гордость, развивая свою собственную личность, независимую от каких бы то ни было людей. В принципе «в единстве — сила» заключена очевидная ложь. Очень часто в практических делах опытнейшим является тот, кто стоит особняком. «Каждый сам за себя», — вот закон жизни. Каждый за общество, за бога или за догму — вот закон смерти. «Думай сам за себя», — вот направление мысли, которое игнорируется в наш немощный век, когда каждый отупевший дегенерат воображает, что это его «дело» быть охранником, сторожем и нянькой другому дегенерату. Гневное возражение Каина: «Разве я сторож брату моему?»[301] — заключает в себе далеко идущую практическую философию, которая заслуживает спокойного обдумывания в свете биологического эволюционизма и современной социалистической неспособности адаптироваться. Только запуганные каются. Но внеморалисты создают семьи, строят города, правят землёй и смеются над богами.
Каждый человек должен думать так, как ему нравится — как «дух действует в нём»[302] — без малейшего почтения к тому, что думают или делают другие; единственный предел его действиям — это (естественно) материальное сопротивление, с которым он встречается в действительности, — для сильных естественны препятствия по их силе. Никто не обязан подчиняться другому (или большинству), если только этот «другой» не способен принуждать к подчинению, и способен поступать так всегда, при любых обстоятельствах, даже если это необычайно трудно, дорого и — опасно.
Встречаясь с осуществляемым сопротивлением, дело каждого бесстрашного человека — преодолеть его — если он может. Если он найдёт это выше своих сил (или объединённых сил своих друзей и соратников), то смерть или повиновение — единственные приемлемые альтернативы для него. Если же у него не хватит сил не пасть (как изрубленный Катилина пал в Пистое[303]), тогда он и его потомство до третьего и до четвёртого поколения должны оставаться в подчинении.
Если превосходящая сила (или стратегия) заставила его временно отступить, то он не клянётся в верности своим торжествующим соперникам, он должен всегда быть готов (когда время и обстоятельства покажутся ему подходящими) низвергнуть и уничтожить их диктат. «Доберись до них!» — Я говорю, доберись до них! Доберись до них любой ценой!
Будь же истинным рыцарем. Спаси себя своими собственными деяниями. Если человек ранил тебя в одну щёку, повергни его — перебей ему бедро и голень. Самозащита есть первый закон твоего существования. Ненависть за ненависть, и милость за милость — презрение за презрение, и зуб за зуб. Доберись до них, говорю я! Доберись до них! Доберись до них любой ценой!
Не позволяй больше хвастаться храбростью тому, кто только и делает, что хнычет вместе со своими «дорогими», когда они молятся о хлебе. Доблестный и отважный никогда не был известен тем, что нуждался в чём-то. Женщины проливают слёзы, мужчины проливают кровь. Трусы служат хозяевам. Храбрые мужчины делают самих себя хозяевами.
Пересекая юдоль унижения, рабы и презренные трусы выставляют на обозрение свои раны, рыдают во весь голос в поисках утешения и сострадания. Храбрый человек стоит в стороне и обдумывает месть или завоевание.
Страх смерти есть начало рабства. Деспотизм урны большинства может поддерживаться только тем, что делает скоропостижную и насильственную смерть своим окончательным постановлением. «Цивилизованные» люди ужасаются идеей смерти, и пока это так, те, кто умеют обращаться со скоропостижной смертью, сжимая её в своих руках, остаются хозяевами мира. Поэтому небольшой отряд дисциплинированных борцов (защищённых возможностью применить смертную казнь) способен доминировать над нацией, превосходящей его в десятки тысяч раз.
Из этого также следует, в соответствии с принципом «борись с огнём огнём»,[304] что все секретные организации, стремящиеся уничтожить установленную тиранию в церкви или в государстве, всегда были организованы (с самых древних времён) на базе «смертной казни». Добившись успеха, эти общества становятся «правительствами», просто реформируясь из наступательных сил в защитные силы. В этом смысле внутренняя работа «правительства» неизвестна внешнему миру.
Каждый кабинет министров повязан обязательствами, и все высшие должностные лица связаны клятвами и в глубочайшей тайне отданы под залог смертной казни. Несомненно, под прикрытием народного правительства скрывается мировая финансовая империя.
Ни один человек не имеет (и никогда не имел) никакого неотъемлемого права на использование земли, или на личную свободу, или на собственность, или на жён, или на свободу слова, или на свободу мысли, — ни на что, кроме того, что он может (сам или в объединении со своими товарищами) утвердить силой как свои «права». То, что (в принятой манере выражаться) называется «правами», на самом деле является «добычей» — прерогативы некогда приведённой в действие силы; но «право» немедленно теряет силу, когда те, кто пользуются им, становятся неспособными отстаивать его далее. Следовательно, все права так же преходящи, как утренняя радуга, международные соглашения или же условия временного перемирия. Они могут быть отменены в любой момент любой из заключивших договор сторон, обладающей необходимой силой.
Поэтому повсеместно и говорится, что сила есть воплощённое право, а право есть видоизменённая сила. Сила и правосудие суть синонимы, ибо сила могущественна, она одерживает победу. Те, кто обладают неоспоримой силой (будь их один, десять или десять миллионов) могут и провозглашают право. Правительство основано на собственности, собственность основана на завоевании, завоевание основано на силе — а сила основана на разуме и мускулах — на естественной животности. Как родители устанавливают право своим детям, так и властные животные устанавливают право миллионам и миллионам отупевших человеческих особей, людей с недоразвитыми мозгами. Монархические правители есть показные кукольные паяцы, а представительные ведомства — механизмы сбора налогов для могущественных. Банки и хранилища — их сокровищницы, а армия и флот — их стражи, палачи, соглядатаи.
«Можно много сказать на тот счёт, — пишет профессор Гексли, — что сила эффектно и основательно используется для того, чтобы сделать дальнейшее противодействие бесполезным, устанавливая право собственности, которое должно признаться так скоро, как это только возможно». Профессор Джевонс[305] выражает схожую мысль: «Первым шагом нужно избавить наши сознания от идеи, что существуют такие вещи, как абстрактные права». «Духовное право» и «моральное право» не могут быть объяснены, потому что они — одно лишь многословие без всякого цельного содержания. Они даже не тени, потому что тень подразумевает материальную причину. Весьма сложно определить несуществующее. Эта задача может быть оставлена университетским профессорам и преподавателям воскресных школ. Они — специалисты по одеванию своей умственной наготы в облака дивного многословия.
