Джон Армстронг - Украинский национализм. Факты и исследования
В течение зимы 1942/43 года Розенберг и армия чувствовали, хотя и ошибочно, что есть шанс постепенно добиться санкции Гитлера на ограниченную программу квазиавтономии для народов оккупированной части СССР, что гарантировало бы активную поддержку с их стороны в войне против их прежних правителей. Сотрудничая с вермахтом ради укрепления пошатнувшегося престижа, Розенберг одновременно искал союзников и в СС. Его контакты там пригодились в марте 1943 года при разработке плана формирования «украинского национального представительства», которое, по замыслу Розенберга, очевидно, имело бы двойную цель – обеспечить серьезную украинскую поддержку германским военным усилиям и не допустить, чтобы роль Власова стала слишком значительна. Вероятно, с помощью бригадефюрера СС Олендорфа доктор Кинкелин, один из высоких чинов остминистериума, составил список из четырех киевских должностных лиц. Специально постарались, чтобы это были «чистые украинцы» со связями с крестьянством. Однако достаточно примечательно, что все четверо, похоже, благосклонно относились к русофильским элементам в киевской муниципальной власти[446]. Вопрос о том, как такой «национальный комитет» был бы воспринят националистически настроенными украинцами, является риторическим, поскольку весь план так и остался на бумаге. То ли реализации проекта помешали препятствия эсэсовцев, которым нужен был орган, способный уменьшить партизанскую угрозу, но они продолжали презирать всех славян, то ли имело место прямое вмешательство Гитлера, трудно сказать[447]. Во всяком случае, к лету 1943 года проект был заброшен вместе с еще более грандиозными планами насчет политической деятельности Власова.
Однако украинцы, которые смотрели с подозрением на усиление влияния Власова, обнаружили, что их надежды на создание национальной армии нашла неожиданную поддержку[448]. Хотя в СС продолжали выступать против использования славян в борьбе с коммунизмом, офицеры СС, весьма влиятельные в генерал-губернаторстве, убедили окружение Гиммлера разрешить крупномасштабную вербовку галицких украинцев в войска ваффен СС. Лояльность населения Галиции, которая сделала область до вторжения Ковпака одной из наиболее мирных среди оккупированных Германией, была мощным аргументом в пользу уступок западноукраинцам. Те европейцы, которых классифицировали как «нордических», уже были рекрутированы в специальные войсковые соединения под началом Гиммлера. Этот новый поворот в политике СС, произошедший в то время, когда высшие круги СС заигрывали с идеей поддержки украинского национального представительства, позволил «неполноценным» славянам уверенно вступить в разряд элитных войск.[449]
Создание дивизии СС «Галычина» сопровождалось введением всякого рода ограничений. Слово «украинская» было исключено из обозначения. Открытая ссылка на «политическое» значение формирования строго запрещалась[450]. Тем не менее создание дивизии было поддержано большинством ведущих деятелей в Галиции. Ее создание было официально объявлено 4 мая 1943 года, когда президент Украинского центрального комитета Кубийович выпустил воззвание, призывая к поддержке[451]. В то время как полковник Сушко не проявлял в связи с этим особой активности[452], генерал Курманович выступал в поддержку созданной дивизии по львовскому радио[453]. Другие сторонники Мельника, подобно Мыхайле Хроновяту, играли ведущую роль в развертывании дивизии, а поддерживавшая ОУН-М пресса придала этому событию большую гласность[454]. Позиция враждебной националистической группы была менее ясной. Будучи незаконной, ОУН-Б не могла принять открытое участие в создании воинского формирования, даже если бы очень хотела. С самого начала войны сторонники Бандеры всегда утверждали, что они против такого рода сотрудничества с немцами, и осудили другие националистические группы за поддержку этого начинания. Ясно, что ОУН-Б официально не одобряла проект в 1943 году. В листовках УПА того времени содержатся резкие выступления против вербовки украинцев в дивизию, как и в некоторых подпольных публикациях с середины 1944 года. Но другие свидетельства говорят, что, по крайней мере к тому времени, бандеровцы и УПА на практике не препятствовали развертыванию дивизии. Хотя листовка УПА конца 1944 года и сообщала, что солдат в «Галичину» вербовали силой, одно германское секретное донесение указывает: добровольцы упорно утверждают, что вербовались в дивизию по приказу УПА. Они приписывали УПА план по привлечению половины галицкой молодежи в УПА, с тем чтобы другая половина прошла немецкую военную подготовку в дивизии[455]. Шухевич, говорят, считал это уникальной возможностью для украинской молодежи получить военную подготовку. Это соответствовало бы его хорошо известной склонности удовлетворить воєнно-технические потребности националистического движения, и это более вероятно, потому что именно в то время его усилия по укреплению УПА были серьезно затруднены недостатком в молодых офицерских кадрах. Чтобы получить кадры для будущих операций и воспрепятствовать подчинению нового формирования оппозиционно настроенным к ОУН-Б силам, он велел значительному числу его сторонников вступить в «Галычину», где они и заняли видное положение; другие бандеровцы, привлеченные возможностью активного действия, вступали в дивизию по собственной инициативе.
Дивизия «Галычина», однако, никогда не оказывалась под контролем какой-либо украинской партии в той мере, как было ранее с организованными немцами украинскими военными формированиями. Главным организатором и украинским офицером самого высокого ранга в дивизии (штаб состоял из немцев) был Дмитро Палиив, ранее лидер одной из маленьких легальных политических партий в Польше[456]. С ним были связаны многие члены УНДО подобно Любомыру Макарушке[457], а старые офицеры УНР, такие как генералы Петрив[458] и Омельяновыч-Павленко[459], оказали моральную поддержку.
Почти всеобщая поддержка, оказанная созданию дивизии СС, сама организация которой была затеяна прежде всего для того, чтобы подавить украинский национализм, усилилась весной 1943 года ввиду желаемых для украинских националистов перспектив развития обстановки. Националисты ненавидели нацистов и мало надеялись на реальную помощь с их стороны, но еще больше они ненавидели и боялись коммунистов. Вероятность германской победы, и без того казавшаяся не очень высокой после провала попытки взять Москву, сделалась весьма незначительной после сталинградской зимы. Многие украинские лидеры надеялись на длительную борьбу, в которой обе тоталитарные державы будут настолько ослаблены, что откажутся от господства в Восточной Европе. Они думали, что Великобритания и Соединенные Штаты либо в соответствии с положениями Атлантической хартии, либо с учетом элементарных принципов баланса сил предотвратят полное подчинение этого региона Советскому Союзу, что настанет время безвластия в регионе подобно тому, как это было в 1918 году, и в этих условиях нация, обладающая организованной военной силой, сможет утвердить себя. Некоторые считали, что УПА могла бы осуществить эти чаяния, но многие понимали, что ввиду низкой военной значимости УПА националистическое движение должно воспользоваться шансом сформировать настоящую армию под германским покровительством, которую потом можно было бы использовать самостоятельно, даже против тех, кто финансировал ее формирование.[460]
Как это ни парадоксально, сотрудничество с СС в создании нового воинского формирования проходило на фоне растущей убежденности в поражении Германии и желания сделать ставку на англо-американских союзников. Очевидно, эта широко распространенная тенденция сильнее всего проявлялась в ОУН-Б. Сам Бандера уверял высокопоставленного офицера СС Готтлоба Бергера, что Англия и Соединенные Штаты выиграют войну[461]. В октябре 1944 года такие уверения можно было считать смелыми, но уже вряд ли их назвали бы пророческими. Однако еще в июле 1942 года немецкая полиция, полагаясь на сообщения из Румынии, заподозрила бандеровцев в контактах с британской секретной службой через богатого украинца Якова Магонина, проживавшего в Лондоне. В 1944 году сообщалось о более существенной связи между УГВР и Британией через Швейцарию. К тому времени чувство отчаяния помогало распространению диких слухов вроде наличия в Иране армии из 250 тысяч канадских украинцев, которая сбрасывает парашютные десанты в Припятских болотах[462]. Словно в странном зеркале отразились преувеличенные надежды, что третья сила позволит националистам избежать выбора между катящимися в пропасть нацистами и еще более страшным советским тоталитаризмом, – надежды, сходные с чаяниями националистов Юго-Восточной Азии, которые рассчитывали, что антиколониальное советское вмешательство спасет их от возвращения европейского колониального правления после жестокого японского. Германская разведывательная сводка по УПА даже указывала, что некоторые из националистических деятелей надеялись обрести свободу по модели, которую, по их представлениям, Япония предоставила Филиппинам[463]. В обеих столь отдаленных географических областях националисты предполагали расчистить дорогу для предпочтительной третьей альтернативы через временное сотрудничество с регулярными войсками проигрывающей войну оккупирующей державы. Японские же и немецкие офицеры-оккупанты надеялись отмыться от прислуживания тоталитарному режиму, помогая местным националистам и покупая таким образом «пропуск» к наименее нежелательному победителю. Для украинских националистов предпочтительной вооруженной силой был, конечно, вермахт. С помощью сил, уцелевших после его разгрома, сильное националистическое военное присутствие могло бы поддерживать порядок и сдерживать советские войска до прихода западной помощи. В этом фантастическом сценарии дивизия «Галычина», уже опекаемая эсэсовцами, представляла отчаянный шанс, что переходный альянс с немцами будет принят западными демократами.
