Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА
Вскоре после «подавления путча» мы получили повестки из милиции. Нас вызывали, чтобы мы дали показания на сотрудников милиции, которые «нарушили закон и поддержали ГКЧП». Я и Леша Бер решили не встревать в ментовские разборки, а Янек пошел к следователю. Мне настойчиво звонили по телефону домой, приглашали придти в управление по надзору за милицией, дать показания, помочь демократии. Я отказывался. А потом улетел в Париж, где стояла невыносимая жара.
Глава 6
Партия всегда права
Вот опять проехала директорская «Волга», директор, как обычно, сидит рядом с шофером. Драповое пальто с пыжиковым воротником, пыжиковая ушанка, седые волосы, упитанное лицо с красными прожилками, любит, наверное, посидеть в теплой компании – типичный крепкий хозяйственник…
Я ходил к проходной завода «Картонажник» как на работу. Нет, не для того чтобы распространять газеты или листовки. Наконец мы готовили акцию в духе первого поколения «Красных бригад» - решили взять в заложники директора «Картонажника».
Я вернулся из Парижа в конце сентября и, несмотря на то, что французские товарищи целый месяц промывали мне мозги, я не знал, что делать. По инерции мы продолжали распространять газеты в ВУЗах и у проходных заводов, но эффекта от этого не было никакого. Это странно, но факт: после августовской эйфории, когда на площади выходили сотни тысяч человек, чтобы выразить протест против ГКЧП, пресловутые «массы» впали в прострацию. Им было не до политики. Последние дни доживала страна под названием Советский Союз, а им было все равно: ни за, ни против. Полное безразличие. Как плохой любовник, засыпает сразу после близости, так и массы теряют активность, если терпят крах их инфантильные мечты.
Что я делал в Париже? Да в принципе то же самое, что и в свой первый приезд. Правда, на этот раз меня не заставляли читать Ленина, не увозили в таинственный замок, и целыми днями я гулял по Парижу, изучая все его закоулки. Первые три недели во Франции – это еще лето. Жара стояла такая, что под ногами плавился асфальт. В парках женщины загорали топлес, а некоторые – выставляли под Солнце голый зад. Наверное, существуют красивые француженки, элегантные парижанки. Но то, что видел я, приводило меня в замешательство. Зачем весь этот кошмар, весь этот ужас выставлять на показ? Я недоумевал. Конечно, комплексы нужно изживать, но не так, чтобы окружающие страдали от этого изживания. Вечерами я иногда бродил по улице Сен-Дени, глазел на шлюх. Настоящий хит-парад плоти! Мулатки, метиски, скандинавки, латиноамериканки… Да кого только не было! И все это в чулках с подвязками, в корсетах, в обтягивающих шортах. Я понимаю всю банальность выражения «запах порока», но пахло именно так – пороком! Это какой-то коктейль вызывающего парфюма, свежего пота, запаха кофе и алкоголя и чего–то еще. Словом, было о чем помечтать перед сном.
Конечно, заходил я и магазины. Решил купить джинсы своей жене – Медее. Тогда были в моде так называемые резиновые джинсы. Но как их выбрать без примерки? Я заметил в джинсовом отделе двух арабок, одна была в хиджабе, а другая в джинсах. Та, что в джинсах, походила фигурой на Медею. Я попросил ее примерить джинсы, кое-как объяснил, зачем. Арабка мило улыбнулась и согласилась. Мы подошли к кабинке для переодевания, она зашла внутрь, но не стала ее зашторивать, сняла свои джинсы - под ними оказались прозрачные кружевные трусики, точнее – трусов почти не было. Не скрою: попка арабки была аппетитной. Правда, непосредственность девушки смутила меня. Подошла девица в хиджабе. И пока ее подруга натягивала джинсы, которые я хотел купить, она выясняла, откуда я.
- Жю сви рюсс.
- Рюсс?
Они были из Алжира. Сестры. Джинсы оказались как раз. Та, что помогала мне их выбрать, спросила по-английски, для кого я их покупаю.
- Фор систер?
- Но, фор вайф.
Она опять мило улыбнулась, и сказала по-французски что-то типа: «Такой молодой, а уже женатый», а потом поинтересовалась:
- Кафе? – и показал указательным пальцем на себя, меня и сестру.
Но я отказался, меня ждал Пьер, кстати – в кафе.
Раза три в неделю Пьер устраивал мне встречи с Жоржем, и они критиковали листовки и статьи РПЯ.
- Зачем вы написали в листовке «Смерть фашистским стервятникам!»? – спрашивал меня Пьер, но вопрос был чисто риторическим, он не ждал ответа, он и без меня знал, почему нас заносит.
- Вы руководствуетесь эмоциями, вы – фразеры, вы думаете, что чем более громкой будет фраза, тем лучше, - говорил Пьер, и в его слова были не далеки от истины, мы действительно были фразерами, в том смысле, что отсутствие настоящей революционной практики мы хотели компенсировать революционной фразой. Да, наша практика перестала быть революционной, я это понимал. То, что еще в апреле 1989 года было настоящим вызовом бюрократической системе, в конце 1991 года было ничем, пустой тратой времени и сил. Все эти обращения к массам путем распространения газет и листовок загоняли нас в деморализацию. Эффекта ноль!
Летом, еще перед путчем, мы с Янеком ездили в Каунас, чтобы напечатать третий и четвертый номера «Рабочей борьбы». На типографию нас вывел Петя Рауш, он ездил с нами – ему надо было распечатать номер своей газеты «Новый свет». Литва жила уже такой жизнью, какой Россия зажила года через два, только в Литве это выглядело цивилизованней: частные магазинчики, киоски, типографии. По документам, наверное, это все были кооперативные предприятия, но фактически – частные. То же самое я видел в Таллинне, куда летом 1991 года я съездил с Пьером просто погулять. Янек искупался в Немане, после чего покрылся красной сыпью. А ночевали мы у знакомых Рауша, которые оказались обычными либералами.
Для третьего номера я написал передовицу «Забастовки как элемент революционной ситуации». Я доказывал, что в стране «сложилась неполная революционная ситуация, когда «низы» при отсутствии политической независимости революционного класса не могут начать самостоятельную борьбу за власть». За рабочие забастовки «ухватились так называемые демократы ради своих корыстных политических целей». Исходя из этого, я делал вывод: перед революционными организациями встает сложная комбинированная задача – сочетания революционной пропаганды и агитации с революционными действиями», и эта задача должна решаться одновременно с «созданием партии революционного авангарда».
Чтобы понять, что я не бредил, достаточно вспомнить события первой половины 1991 года. Все началось с предупредительной 24-часовой стачки 1 марта, то есть за 17 дней до референдума о судьбе Союза, в которой приняли участие не более 15 процентов шахт, только в Караганде она приобрела массовый характер: не работала 21 шахта из 26. Шахтеры требовали, чтобы правительство обсудило с ними «Шкалу тарифов заработной платы», принятую в октябре 1990 года на съезде горняков.
Правительство ответило репрессиями, пусть и мягкими. Анатолий Лукьянов, тогдашний председатель Верховного совета СССР, не стал встречать ни с одной шахтерской делегацией из тех, что приехали в Москву из разных регионов Союза. Зато с горянками встретился Ельцин. Он нашел время, еще бы! Ельцин, конечно, пообещал поддержать шахтеров. Зато власть решила горняков припугнуть. Она наложила штраф на организаторов забастовки в Караганде в размере 10 миллионов рублей (баснословная сумма по тем временам!) и заявили, что перестанут снабжать продуктами и электроэнергией шахтерские регионы. Власть добилась совершенно не той реакции, что ожидала. Шахты, на которых царила нерешительность, начали присоединяться к забастовке. Горняки, помимо экономических, стали выдвигать политические требования, они требовал отставки Горбачева, правительства Павлова, роспуска Верховного совета и проведения прямых выборов, как президента, так и Верховного совета. Горняки заявили, что затопят шахты, если власть продолжит давить на них.
В конце марта бастовали 165 шахт. Шахтеры подали пример рабочим других отраслей, забастовали добытчики золота в Чите, асбестовые предприятия на Урале. А потом знаменитый Уралмаш.
2 апреля в Ленинграде на ряде крупных предприятий, в частности, на нашем любимом Кировском заводе, прошли 3-часовые забастовки солидарности с шахтерами. 3 апреля началась мощная забастовка в Минске. Взрыв возмущения произошел на Электромеханическом заводе. Люди вышли на улицу, перекрыли движение, вскоре к электромеханикам присоединились рабочие тракторного и автомобильного заводов - месяцем раньше на них в рамках подготовки референдума о судьбе Союза побывал Горбачев. И вот рабочие открыто выступили против власти. Движение нарастало. На следующий день остановились все минские заводы, на главной городской площади собралось более 50 тысяч человек! На митинге был выбран городской забастовочный комитет. В митинге участвовали украинские шахтеры, они помогли минчанам создать забастовочный комитет. В других городах Белоруссии, в Гродно, Ходино и Гомеле, произошли похожие события. То есть в Белоруссию охватила всеобщая стачка. Самая настоящая всеобщая стачка!
