Николай Ямской - Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию...
Но ведь все же больше было таких, кому как раз было что терять. И им очень, очень хотелось жить.
Но был солдатский долг. И очень тяжелое, но осознанно принятое каждым решение: погибнуть, но победить…
Ровно в назначенное время добровольцев построили в просторном коридоре на первом этаже.
По поручению командования корпуса задачу перед ними ставил уже знакомый нам начальник политотдела всего соединения полковник И. Крылов.
Обратившись к бойцам, он повторил, в сущности, им уже известное: о решении командования сформировать из добровольцев частей корпуса и приданных ему соединений две штурмовые группы; о поставленной самим Верховным Главнокомандующим исторической задаче, которую им надлежит выполнить…
Далее полковник лично разделил строй на две группы по 25 человек в каждой. В первую, куда был назначен командиром гвардии капитан В. Маков, в основном попали добровольцы из 136-й и 86-й артбригад. Во вторую – ее возглавил майор М. Бондарь – вошли бойцы из 40-й артбригады и некоторых других частей.
Главное задание для обеих групп звучало одинаково: «Водрузить знамя над Рейхстагом!»
Уже зная, какое значение это сыграет впоследствии, сразу же подчеркну: ни о каких знаменах, подготовленных по распоряжению Военного совета армии специально для данной акции, речь даже не возникала.
Более того. Четко сформулировав задачу, начальник политотдела корпуса как бы повторил – но уже на более высоком уровне – ту процедуру, которая состоялась при отправке на задание добровольцев 136-й артбригады утром того же дня. Он вручил каждой группе по свертку красной материи. И во всеуслышание заявил (далее цитирую сказанное по свидетельству участника этой процедуры М. Минина): «Что под Знаменем Победы надо понимать первый Красный флаг или Красное знамя, водруженное над Рейхстагом. Таких знамен можно изготовить много, если найдется красный материал» [61].
Серьезность сказанного полковник И. Крылов подкрепил обещанием, «что те воины или группа воинов, которые первыми водрузят Красное знамя, будут представлены к званию Героя Советского Союза, а вместе с ними к этому высокому званию будут представлены и их прямые начальники – от командира взвода до командира дивизии» [62].
Видимо, уловив, что говорит все это бойцам, идущим почти на верную смерть, и потому сводить все к почетным, но скорее всего посмертным наградам как-то «не очень», полковник счел необходимым закончить свою речь такими словами:
– Если кому-то из вас суждено будет в этом бою погибнуть, то его подвиг Родина никогда не забудет, она позаботится и о семье погибшего…»
На этом установочная часть построения была закончена. Теперь, когда идейно-политическая составляющая их миссии была разъяснена, а составы определены, добровольцев предстояло снарядить для исполнения двух других, уже непосредственно боевых задач – разведывательной и штурмовой.
Для этого в каждую группу включили по паре радистов с рацией, а также придали отделение связистов с телефонными аппаратами и несколькими катушками полевого телефонного кабеля.
Теперь, когда первая группа отправлялась в расположение 150-й стрелковой дивизии генерала Шатилова, а вторая уходила в полосу 171-й дивизии полковника Негоды, все дальнейшее зависело только от удачи и грамотных действий самих добровольцев.
И конечно же, их командиров.
А первой группе с командиром явно повезло.
Парень с Арбата
Высокий, подтянутый, атлетического сложения Владимир Маков на артиллерийских разведчиков сразу же произвел хорошее впечатление.
И не только внешностью. Под его случайно распахнувшейся кожаной курткой с капитанскими погонами мастера оптической и звуковой разведки моментально углядели о многом говорящий опытному глазу «иконостас». Мелькнувшие в разлете маковской двубортной кожанки ордена Красного Знамени и Красной Звезды, четыре нашивки за ранения – все это свидетельствовало о том, что командир их группе попался стреляный, боевой.
Однако вряд ли из тех, кто знал капитана до войны, могли бы угадать теперь в этом матером, налитом уверенной силой мужике того долговязого восемнадцатилетнего паренька с московского Арбата, который в августе 41-го добровольцем отправился на фронт. Отправился, между прочим, не просто прервав учебу в Московском индустриальном техникуме до лучших времен, но даже не предупредив о своем решении отца и мать. Весточку прислал уже с передовой: «Простите. Не волнуйтесь. Война… »
Война, как общая беда, сразу же подхватила вчерашнего студента своим кровавым, бешеным течением. И понесла по гибельным омутам и порогам.
Первый бой рядовой Маков встретил в рядах ополченцев на Днестре. Там же решительно переборол в себе первый страх и получил первое ранение. Дальше отступал, мужал и закалялся аж до самого Севастополя. Здесь в октябре 1941 г . среди уже успевших хлебнуть фронтового лиха представителей различных родов войск отобрали самых отчаянных. И влили в состав 7-й бригады морской пехоты. В бригаде, которой командовал легендарный полковник Е. Жадилов, насчитывалось четыре батальона. Из задиристых, быстро набравшихся фирменного флотского куража комсомольцев создали пятый. В него-то попал и быстро дослужился до старшины 2-й статьи бывший студент, бывший рядовой-ополченец Володя Маков.
Дальше начались беспощадные, кровопролитные бои за каждый рубеж, за каждый метр севастопольской земли.
А как же иначе? «Нас мало, но мы в тельняшках…» И сам Сталин дал приказ: «Севастополь не сдавать! Оборонять всеми силами… »
Ну и обороняли. Немец бил с воздуха, давил танками. Морпехи отвечали максимальным сокращением дистанции. А сократив, били фрицев по мордам, танки – по щелям. Кто залезал на броню, подпалив машину, а заодно и себя бутылками с зажигательной смесью. Кто, обвязавшись гранатами, ложился под траки…
С ходу взять Севастополь фашистским гадам не дали. Дрались бескомпромиссно. Так посмотреть: сил вроде бы и для обороны – и то не хватало. А они ведь еще и в контратаки ухитрялись ходить! Во время декабрьских боев 1941-го бригада уничтожила более 2500 гитлеровцев. Правда, и сама осталась с батальонами по 200—300 человек в каждом, не более….
А что удивляться? Врага дожимали «на полундру», исключительно в плотном бою. А там: «Родина моя! Земля русская! Умираю, но не сдаюсь… »
Так довоевали до лета 1942 г ., когда немецкие войска, сконцентрировав многократно превосходящие силы, навалились на всех участках обороны Севастополя. Отойдя с Федюхинских высот, жадиловская бригада уперлась на Сапун-горе – многоступенчатой 150-метровой скале, «державшей под прицелом» всю долину. Фрицы, чтобы отбить эту стратегически важную точку, шли на любые жертвы. Но морская пехота себя давно не жалела. Очень скоро даже от тех «скукоженных» батальонов почти что только названия и остались: в бою оперировали ротами, а в роте… шесть человек.
В начале июля, когда сражение развернулось непосредственно в городских кварталах, Верховное Главнокомандование приказало оставить Севастополь. Рота, в которой воевал старшина Маков, осталась в частях прикрытия. Почти полностью отрезанные от основных сил, страшно измотанные, страдающие от нехватки воды, еды, боеприпасов, моряки сражались на одной злости.
Никто уже не думал ни о жизни, ни о смерти. Только в редкую минуту недолгой передышки посматривали назад, чтобы со смешанным чувством исполненного долга и горечи за собственную, уже по существу решенную судьбу увидеть, как уходят, оставляют Севастополь наши корабли…
Последний, 245-й день обороны города вспыхнул для Макова огненным фейерверком в глазах с последующим провалом в долгое небытие. Что было дальше, кто из однополчан тащил его на своем горбу и транспортировал по воде до маячившего на рейде суденышка, как доставили на Большую Землю, как везли на санитарном поезде в Саратов – все это он совершенно не помнил. Очнулся только на шестые сутки, на операционном столе, после того как из него извлекли 18 осколков.
После такого люди обычно заканчивают свой век инвалидами. Но здоровье у юного старшины оказалось под стать характеру – богатырское. Уже через четыре месяца, буквально накануне выписки из госпиталя Маков вполне по-гвардейски обмывал с друзьями орден Красного Знамени, которым был отмечен еще за Севастополь и который наконец-то «догнал» бойца в глубоком тылу, на излечении.
Так что правы были артиллерийские разведчики – новые его подчиненные, по достоинству оценившие и саму награду, и ее хозяина. Такой орден, да еще в скуповатые на награды первые два года войны – это, считай, «Героя» дали, не меньше…
Ну а сам герой на лаврах не почивал. Добился направления если не сразу на фронт, то по крайней мере в тыловой город Омск, на курсы младших лейтенантов.
По окончании род войск пришлось поменять. Но, в общем-то, равноценно: из доблестной морской пехоты перешел в разведку стрелковой части.
