Алексей Полянский - СВР. Из жизни разведчиков
Совершенно очевидно, что швейцарским спецслужбам и в голову бы не пришло заниматься разработкой советских граждан в Таиланде. Но такой разработчик, как Фриман, вполне бы устроил ЦРУ. У него была надежная «крыша» в виде небольшой фирмы, которая вполне могла быть «построена» для него и американцами, что позволяло ему, не вызывая особых подозрений, контактировать с совершенно различными людьми и по заданию ЦРУ изучать и перепроверять их. Но это все были наши подозрения, и считать Фримана установленным сотрудником или агентом иностранных спецслужб пока не было оснований.
По данным Центра, Фриман в Индонезии не устанавливал отношений ни с кем из наших сотрудников, но зато в Пномпене в начале семидесятых годов был знаком почти со всеми совпредставителями и действовал по той же схеме, что и сейчас, в Бангкоке.
Меня он тоже не обошел своим вниманием. Сначала как бы случайно подсаживался в корреспондентском клубе, угощал пивом и заводил разговоры на нейтральные темы. Потом попросил достать ему записи русских народных песен, а когда получил от меня кассету, приподнес в знак благодарности бутылку, как потом оказалось, очень приятной на вкус швейцарской грушевой водки «Вильямс». А когда я собрался в очередной отпуск, попросил привезти ему открытки или слайды с видами Москвы, города в котором он давно мечтает побывать, но не может сделать этого из-за страшной загруженности по работе.
По возвращении я подарил ему книгу о Москве на английском языке с цветными иллюстрациями и пару наборов открыток. Просмотрев все это, он изобразил на лице безумный восторг и, доставая бумажник, сказал:
— Василий, сколько это стоит, сто, двести долларов? Возьми, я не бедный человек и не хочу, чтобы ты тратился на меня.
Я сказал, что мои расходы были не столь значительны, купил я эти вещи ему в подарок, поэтому упоминание о деньгах меня даже немного обижает.
Хорст сразу же извинился и предложил мне в знак благодарности поужинать за его счет в ресторане. Он пригласил меня в свой любимый «Чарли» и хорошо угостил. Вел себя как рубаха-парень. Много рассказывал о себе, не забывая при этом интересоваться и моей биографией. Причем вопросы задавал осторожно, делая сначала для этого базу. Например, ему очень хотелось узнать, служил ли я в армии. Он вспомнил демонстрировавшийся когда-то в клубе иностранных корреспондентов дублированный на английский язык какой-то наш фильм на военную тему, то ли «Освобождение», то ли «Отец солдата», и стал спрашивать какие в советской армии офицерские звания и каковы знаки различия на их погонах. Здесь я посчитал возможным удовлетворить его любопытство. Потом он аккуратно начал интересоваться сроками присвоения очередных воинских званий, оплатой за «звездочки», т. е. вопросами, ответить на которые могут квалифицированно только кадровые военные.
Я, в соответствии со своей легендой, сказал ему, что имею присвоенное мне после окончания института звание лейтенант запаса, в армии не служил и не собираюсь делать этого и вопросы служебного роста офицеров и их зарплаты меня никогда не интересовали. А потом, как бы успокаивая Фримана, в шутку сказал, что, если он даже и захочет принять наше гражданство, то призыв в армию ему не грозит по возрасту.
Хорст рассмеялся и предложил мне выпить за горячо любимый им советский народ и его героическую армию, разгромившую фашизм. Я с удовольствием поддержал его тост.
Соблюдая этикет, я ответил на приглашение Хорста, но позвать его в ресторан типа «Чарли» не мог себе позволить. Поэтому мы встретились с ним в уютной «Биарштюбер», которой также владел знакомый Фриману швейцарец.
Все наши последующие встречи показали, что Фриман очень осторожно изучает меня, пытается узнать мое отношение к марксизму, к тогдашнему советскому руководству, выясняет материальное положение в Бангкоке и перспективы работы в Москве после возвращения из командировки, интересуется родом занятий моих родственников и родственников жены.
В ходе одной из наших бесед он стал говорить мне, что вынашивает планы восстановить свой бизнес в Камбодже, надеясь на возможную либерализацию экономики «красными кхмерами» и привлечение ими иностранного капитала. Для этого он скрупулезно изучает ситуацию в Камбодже и не жалеет денег для получения информации от источников. Сейчас у него в сейфе лежит целая стопка обезличенных документов одного из посольств, которые содержат очень интересную информацию о положении в Камбодже.
Я внимательно слушал Фримана и, как бы одобряя его усердие в познании камбоджийской действительности, слегка покачивал головой. Он явно ожидал мою реакцию и даже сделал небольшую паузу, внимательно посмотрев на меня. Так и не дождавшись проявления интереса с моей стороны, он все-таки решил пойти в наступление и сказал:
— Тебя это интересует? А то могу дать их почитать, но только у меня в офисе.
— Спасибо. Но для чтения мне вполне хватает газет. К тому же обезличенные документы — это, по-моему, что-то вроде голого на улице, пытающегося доказать прохожим, что он полицейский.
Резидент был полностью согласен со мной, что Фриман связан со спецслужбами, скорее всего с американскими, и по их заданию проводит изучение совпредставителей. Личные встречи было решено с ним прекратить и я стал под различными предлогами уходить от приглашений Фримана. Но полностью отвязаться от него никак не удавалось, поскольку я все время попадал в компании с ним на различных мероприятиях, главным образом в журналистском клубе.
Фриман, скажем так, был большим жизнелюбом. Он рассказывал, что любит ходить в турецкие бани и массажные, под такими вывесками в Таиланде действуют публичные дома. «Девушки» из баров при его появлении бросались ему на шею, он всегда их угощал и щедро платил. Но вдруг у него завелась постоянная пассия.
Это была стройная, красивая местная китаянка лет двадцати двух. Ее звали Муан. Он стал появляться с ней на многих мероприятиях, в том числе и в журналистском клубе.
Там, как и во всех подобных заведениях, были свои завсегдатаи. Одним из них был англичанин Герберт Хиндл, пожилой холостяк, осуществлявший в Таиланде пропагандистскую программу ООН по борьбе с выращиванием наркотических средств. Видимо, эта борьба не занимала у него много времени, поскольку его почти всегда можно было застать в клубе. Хиндл был хорошо осведомлен о многих членах клуба, в том числе и о Фримане, с которым поддерживал дружеские отношения.
— Хорст совсем лишился ума от своей секретарши, — сказал, подсев ко мне, Хиндл, кивая на уединившихся за дальним столиком Фримана и его подругу. — Он потерял не только чувство меры, но и не заботится о самосохранении.
— Почему?
И Хиндл, придвинувшись ко мне, стал с интригующим видом рассказывать любовную историю своего приятеля.
Муан по конкурсу прошла на работу в «Суис-тревел», видимо, очень понравилась шефу и он вскоре сделал ее своей секретаршей, а потом, по ее просьбе, взял шофером и ее мужа, положив ему очень хорошую по местным стандартам зарплату.
Муан не любила своего маленького и щуплого супруга и даже на людях относилась к нему с пренебрежением. Она стеснялась, что он малообразован, еле-еле говорит по-английски. По китайской традиции, их сосватали родственники, и она была вынуждена находиться с ним в браке. Он же очень любил свою красавицу-жену и полностью подчинялся ей. Это настолько распустило ее, что она даже не считала нужным скрывать от мужа своей любовной связи с Фриманом.
— Ты представляешь, до чего доходит, — говорил мне с возмущением Хиндл. — Сейчас они развлекаются в клубе, а парень сидит в машине и ждет их. Да это еще что! Хорст сам рассказывал мне, что иногда после работы шофер привозит их к нему домой. Фриман говорит, что ему нужно показать Муан кое-какие документы, ведет ее в дом и там они занимаются любовью. А муж в это время сидит в машине и терпеливо ждет, пока освободится его жена.
— А может быть, он смирился с этим. Фактически продал жену Фриману. Ведь ты мне сам сказал, что Хорст платит ему хорошие деньги.
— Нет, это не так. Сам Хорст говорил, что парень ревнует, злится, но ничего не может поделать. Он под каблуком у жены, да и боится лишиться хорошей работы.
— Тогда я не понимаю, почему Хорсту в этой ситуации грозит какая-то опасность.
— Ты просто плохо знаешь китайцев. А я работаю в Юго-Восточной Азии почти тридцать лет, жил и в Гонконге, и на Тайване, и в Сингапуре. Дело в том, что исторически жизнь приучила китайцев быть терпимыми ко всему, но они очень мстительны, страшно злопамятны и никогда не прощают обид и унижений, особенно европейцам. Китаец долго может делать вид, что не держит на кого-то зла, и даже демонстрировать расположение, а то и дружелюбие к этому человеку, но уже при первой же возможности жестоко отомстит ему, сделав это скрытно, аккуратно, без последствий для себя…
