Марио Варгас Льоса - Сон кельта. Документальный роман
— Никто никуда и не думал скрываться! — с негодованием воскликнул Сумаэта. — Да и зачем бы им было скрываться? Из-за клеветнических измышлений двух шантажистов, которые пытались вымогать у нас деньги, получили должный отпор и решили отомстить?
— Истязания, увечья, убийства, — нараспев сказал Роджер Кейсмент. — Десятков, если не сотен людей. Эти обвинения возмутили весь цивилизованный мир.
— Меня бы они тоже возмутили, если бы происходили в действительности! — отвечал с пафосом Сумаэта. — Но сейчас меня возмущает, что разумные, просвещенные люди за глаза, не проводя никакой предварительной проверки фактов, готовы взять на веру подобную ересь!
— Проверку мы проведем на месте, — напомнил ему Роджер. — И очень основательно, можете не сомневаться.
— Неужели вы считаете нас — сеньора Арану, меня, директорат „Перувиан Амазон компани“, — самоубийцами? Неужели не знаете, что самая острая проблема — нехватка рабочей силы? Нам катастрофически недостает сборщиков латекса. Каждый для нас драгоценен. Если бы эти расправы происходили на самом деле, в Путумайо не осталось бы ни единого туземца. Все давно бы уж сбежали оттуда! Ибо кому же охота жить там, где людей избивают, калечат, убивают? Эти обвинения своей вздорностью просто переходят все границы, сеньор Кейсмент! А если туземцы убегут, мы разоримся, и добыча каучука захлебнется. И это прекрасно знают служащие наших факторий. И потому делают все, что в их силах, чтобы индейцы были довольны.
Он поочередно оглядел всех членов комиссии. Возмущение его не улеглось, но теперь к нему прибавилась еще и печаль. Лицо перекосила гримаса едва ли не плаксивая.
— А это очень нелегко, — понизив голос, признался он. — Очень, очень нелегко обращаться с ними по-доброму. Это дикари, первобытные люди. Знаете, что это такое? Есть племена, где до сих пор бытует каннибализм. Можем мы это им позволить? Нет, не можем. Это не по-христиански, это не по-человечески. Мы запрещаем, а они иногда обижаются и ведут себя в полном согласии со своей дикарской сутью. Можем мы допустить, чтобы они топили новорожденных с какими-нибудь физическими недостатками, с заячьей губой например? Нет, не можем, потому что детоубийство тоже за гранью христианской морали. Ну, хорошо… Вы всё увидите собственными глазами. И тогда поймете, как несправедливо поступает Англия с сеньором Хулио Араной и его компанией, которые ценой немыслимых жертв преобразуют эту страну.
Роджер подумал, что Сумаэта сейчас пустит слезу. Но он ошибся. Главноуправляющий дружески улыбнулся им.
— Я говорил слишком много, и теперь пришел ваш черед, господа, — извиняющимся тоном сказал он. — Спрашивайте о чем хотите, и я отвечу вам с предельной откровенностью. Нам нечего скрывать.
Примерно около часа члены комиссии задавали вопросы главноуправляющему „Перувиан Амазон компани“. Он отвечал столь пространными тирадами, что переводчик терял нить, и тогда приходилось повторять слова и фразы. Роджер не вмешивался и по большей части думал вообще о посторонних предметах. Ясно было, что Сумаэта никогда не скажет правды, что он будет все отрицать и приводить те же доводы, что и его компания, когда она отвечала в Лондоне на критику в печати. Да, вероятно, случались единичные эксцессы, совершаемые неуравновешенными людьми, но к политике компании это отношения не имеет, ибо никому и в голову не придет обращать туземцев в рабство, мучить их и умерщвлять. Мало того что это запрещено законом, но и просто безумие — запугивать и терроризировать рабочую силу, которой и так не хватает в Путумайо. Порой Роджеру казалось, что он перенесся на сколько-то лет назад в Конго. Те же злодейства, то же надругательство над истиной. Разница в том лишь, что Сумаэта говорил по-испански, а бельгийские чиновники — по-французски. Но очевидность они отвергали с одинаковой легкостью и непринужденностью, потому что те и другие считали: добывать каучук и зарабатывать деньги — это идеал христиан, оправдывающий тягчайшие преступления против язычников, которые, в сущности, всегда были и остаются людоедами и детоубийцами.
Когда вышли из штаб-квартиры „Перувиан Амазон компани“, Роджер проводил членов комиссии до гостиницы, где они разместились. Но вместо того, чтобы вернуться в дом консула, пошел без цели бродить по Икитосу. Ему всегда нравилось гулять — одному или с приятелем — в начале дня и под вечер. И ходить он мог часами, но здесь, на немощеных улицах Икитоса постоянно спотыкался на выбоинах, наступал в глубокие лужи, откуда доносилось кваканье лягушек. Шум стоял оглушительный. Бары, ресторанчики, бордели, дансинги, игорные заведения были полны — посетители пили, ели, танцевали, что-то обсуждали. И у каждой двери, заглядывая внутрь, толпились ватаги полуголых ребятишек. Роджер увидел, как тает на горизонте последний багрянец сумерек, и остаток пути проделал уже в темноте, по улицам, куда свет падал только из дверей баров. И понял, что добрался наконец до квадратного пустыря, носившего громкое имя Пласа-де-Армас. Обошел его кругом и тут услышал, как сидящий на скамейке человек поздоровался с ним по-португальски:
— Добрый вечер, сеньор Кейсмент. — Это был падре Рикардо Уррутиа, настоятель августинского монастыря: они познакомились на давешнем обеде у префекта. Роджер присел рядом на деревянную скамью. — Когда нет дождя, приятно так вот посидеть, поглядеть на звезды, подышать свежим воздухом, — по-португальски же продолжал августинец. — Только уши бы заткнуть, чтобы не слышать этого адского шума. Вам уж наверняка рассказали про железный дом, который один наш полоумный промышленник купил в Европе и теперь собирает вон на том углу. Кажется, его показывали на Всемирной выставке в Париже, в 1889 году. Говорят, там расположится клуб. Представьте себе, как будут раскаляться эти металлические конструкции в нашем-то пекле. Но пока это пристанище летучих мышей — они десятками висят там вниз головой.
Роджер Кейсмент сказал, что понимает по-испански — приор может перейти на родной язык. Но падре Уррутиа, проведший много лет в обители своего ордена в бразильском штате Сеара, предпочел говорить по-португальски. Сюда, в перуанскую Амазонию, он попал меньше года назад.
— Я знаю, что вам не приходилось бывать на факториях сеньора Араны. Но, без сомнения, наслышаны обо всем, что там творится. Как по-вашему, обвинения Салданьи Рока и Уолтера Харденберга могут соответствовать действительности?
Падре вздохнул:
— Могут, как ни прискорбно. Мы ведь очень далеко от Путумайо: тысяча — тысяча двести километров самое малое. И если в Икитосе, хотя здесь имеется и префект, и судьи, и армия, и полиция, происходит порой бог знает что, то чего не может случиться там, где единственная власть — в руках служащих „Перувиан Амазон компани“.
Он снова вздохнул, еще тяжелее.
— Здесь самое ужасное — это купля-продажа туземных младенцев, — сказал он страдальчески. — Как мы ни бьемся, пытаясь решить эту проблему, пока не справились…
„Опять Конго. Что ни возьми — выйдет Конго“.
— Вы, надо думать, слышали про знаменитые облавы, — продолжал приор. — Когда устраивают налеты на туземные деревни, чтобы набрать рабочих. Уводят же не только мужчин, но и женщин, и детей. Уводят и продают их здесь. Иногда везут в Манаос, где товар этот, кажется, стоит дороже. А в Икитосе семья покупает себе служанку солей за двадцать-тридцать, не больше. Здесь в каждом доме по две, по пять служанок. Рабынь, в сущности говоря. Они работают от зари до зари, ночуют там же, где скотина, получают плети за любую провинность и без оной, ну и разумеется, служат подрастающим хозяйским сыновьям для первых плотских забав.
Он опять вздохнул, как будто не мог перевести дыхание.
— И что же, власти не могут с этим совладать?
— Могли бы. Рабство отменено в Перу уже полвека назад. Можно было бы прибегнуть к полиции и к суду. Но ведь и у тех тоже — купленная прислуга. И потом… ну, вот освободят они этих девочек — и что с ними дальше делать? Разумеется, оставить себе или снова продать. Причем — не всегда в другую семью. А чаще — в притон какой-то, в публичный дом.
— Разве нельзя вернуть их в племя?
— Да племен-то сейчас уже почти не осталось. Отцов силой увели добывать каучук. Куда девать этих девочек? Некуда. Так зачем же освобождать их? В таких обстоятельствах лучше уж пусть остаются в прислугах — может быть, это меньшее зло. Попадаются добрые хозяева, которые обращаются с ними по-человечески. Чудовищно, не правда ли?
— Чудовищно, — откликнулся Роджер Кейсмент.
— И мне, и всей братии тоже так кажется. Мы в нашей миссии часами ломаем себе голову — что делать? Что придумать? Не можем найти решение. Отправили в Рим прошение прислать сюда монахинь и открыть для этих девочек школу. Пусть, по крайней мере, получат хоть начатки образования. Но отпустят ли хозяева? Немногие, я полагаю. Те для них что-то вроде зверьков.
