Феликс Кандель - Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 6] (1945 – 1970 гг.)
Боже мой! Это же Бялик! Откуда? Я поднял голову. А зубной врач, глядя в окошко, вдаль, тихо, вполголоса:
Наклонись тихонько в сумерки,
Буду жаловаться я:
Говорят, есть в мире молодость –
Где же молодость моя?..
У молодой женщины в глазах слезы… Мы уже больше года в одном лагере, в одной зоне, и я не знал, что она еврейка… Все трое (начальница больницы, зубной врач и я) – евреи, и каждый из нас прочувствовал эти строки… А молодая женщина, словно в трансе, продолжает:
И куда мне пойти? Разве броситься ниц,
Рвать подушку зубами –
Может, выжму еще каплю влаги с ресниц
Над собой и над вами…
Бялик в советском лагере… Гнет, неволя, мрак заточения и – Бялик…"
7
Ц. Рам, многолетний узник лагерей и ссылок, впервые был осужден за сионизм в 1929 году, окончательно освободился через 25 лет. Из его воспоминаний:
"Всю жизнь я чувствовал себя в пути. Ощущение временности не покидало меня никогда. Если случалось прожить в одном месте несколько лет, всё равно я был скитальцем, не достигшим цели, символом которой была шестиугольная звезда. И когда само государство было еще в пути, я постоянно находился на пути к нему…
Надежда вспыхивала и вновь тлела, когда судьба готовила новые петли и зигзаги, унося меня в противоположном направлении – поездом или пароходом, автомашиной или пешком, на оленях или на собаках. Даже в самом безнадежном положении всегда с мыслью: только бы выжить – и доживешь!.."
Цви Рам приехал в Израиль в 1970 году и написал в газетной статье о сионистах, погибших в заключении:
"Могилы этих замученных, уничтоженных безвестны; не найти их следов в тундре Заполярья и в песках Казахстана, в снегах Сибири и под сопками Колымы…
Шмуэль Шнеерсон,
Зрубавель Евзерихин,
Миша Вайсберг ("Даниэль"),
Акива Эстерлис,
Шуля Школьник,
Абрам Краковский,
Юзик Познанский,
Яков Вигдорзон,
Моше Вайсбейн ("Микита"),
Миша Лойтерштейн,
Эстер Красногорская,
Фаня Зверина,
Аня Кимельфельд,
Маня Штерншис ("Бася"),
Яша Деревицкий,
Абрам Кукуй,
Абрам Гальперин ("Арон"),
Гриша Лойтерштейн ("Володя"),
Боря Гинзбург ("Иосиф"),
Лазарь Эткин,
Мося Тевировский,
Шломо Гурович ("Израиль"),
Брана Верник и многие, многие другие…
Пусть каждый прибавит дорогое ему имя…"
***
Зинаиду Хорол арестовали в Одессе в начале 1952 года. В приговоре сказано: "Обвиняемая, являясь еврейским националистом… неоднократно продолжала возводить клевету на органы советской власти, советскую печать, выказывая свое стремление связаться с представителями государства Израиль и написать им о деле, по которому арестован ее сын". З. Хорол осудили на 25 лет лагерей и отправили в Инту – южнее Воркуты, возле Северного полярного круга, где она умерла через два года.
В 1991 году И. Хорол, ее сын, приехал в Инту и – с разрешения местных властей – поставил на городской площади памятник матери. У его подножия выбита надпись: "Безвестным и бесчисленным женщинам – жертвам сталинского террора. Имена Ваши бессмертны".
***
А. Кауфман (из воспоминаний лагерного врача):
"В 1951 году мы собрались в вечер Йом Кипур. Хазаном был раввин из Белостока реб Аарон. Это было, конечно, тайное богослужение при закрытых дверях. Реб Аарон пел вполголоса "Кол-нидрей", мы подпевали. Плакал раввин, у нас стояли слезы в глазах…"
"В ноябре 1952 года я прочитал в газете "Известия"… умер президент государства Израиль Х. Вейцман… Через час-другой в моей комнате было девять человек. Этот вечер мы посвятили Хаиму Вейцману. Сидели на койке, на подоконнике и беседовали, вспоминали, думали о нем… Наступили сумерки, темнеет. Надо расходиться по баракам – скоро проверка… И вдруг гомельский еврей, старичок, дрожащим голосом стал читать кадиш: "Да возвысится и возвеличится…" Все плакали".
***
В декабре 1952 года в Житомире "разоблачили группу еврейских буржуазных националистов". Это были пожилые люди: часовые мастера П. Динер и Я. Дуб, шапочник Я. Дорфман, мастер по ремонту пишущих машинок М. Меерзон, электромонтер Г. Нугер. Их обвинили в том, что "систематически слушали передачи зарубежных радиостанций, говорили… о гонениях на евреев… намеревались выехать в Израиль".
***
Нехемия Макаби, сионист из Минска, был арестован в 1938 году, вышел на свободу после 19 лет лагерей и написал в конце 20 века:
"В наши дни, когда ниспровераются все исторические личности, составляющие гордость нашего народа… когда рушатся все мифы и цинизм совершает победное шествие, иногда становится страшно: не уготовано ли судьбой нам забвение? Будут ли потомки чтить нашу память и отдадут ли должное нашим страданиям и потерям?
Нам не дано предугадать.
Однако мы глубоко верим, что Всевышний, который сопровождал узников Сиона на долгом тернистом пути, сохранит память о нас, и будущий историк хотя бы одной страницей или строчкой упомянет и нас".
ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ
Убийство С. Михоэлса. Борьба с "безродными космополитами". Уничтожение остатков еврейской культуры
ОЧЕРК СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ
Идеологические кампании первых послевоенных лет
1
Начало войны с гитлеровской Германией ошеломило граждан Советского Союза и надолго запомнилось современникам. Стремительные продвижения немецких войск, поражения Красной армии на всех фронтах, паническая эвакуация населения разрушали налаженную жизнь и нерушимую веру в вождя, которого считали мудрым, прозорливым и непобедимым.
Люди начали задумываться, сопоставлять, делать выводы; даже представители творческой элиты, вскормленные и обласканные властями, верные последователи социалистического реализма и партийности в искусстве произносили крамольные речи, которые фиксировали тайные осведомители. "Нас отучили мыслить…" (К. Федин), "Так дальше не может быть, так больше нельзя жить, так мы не выживем…" (Н. Погодин), "Народ, вернувшийся с войны, ничего не будет бояться…" (А. Толстой).
Война раскрепостила многих в Советском Союзе. Подошло время, когда не надо было лгать, притворяться, клеймить выдуманных "врагов народа", ибо истинный противник находился по ту сторону передовой линии, и его следовало одолеть. Вернулись по домам победители той войны, бывшие солдаты и офицеры, которые привыкли принимать решения в боевой обстановке, не ожидая указаний вышестоящих начальников, почувствовали силу свою и значимость, преодолев страх предвоенных лет, научились отличать настоящие ценности от мнимых лозунгов, затертых от нескончаемого употребления, ощутили боль, страдание, торжество выживших и победивших, познакомились с жизнью в европейских странах, которая разительно отличалась от скудного существования в стране Советов.
Победа над Германией и ее союзниками перевернула страницу истории и возродила надежды. Население Советского Союза устало от тягот войны и захотело нормальной работы без штурмовщины, улучшения жилищных условий, хороших заработков и сытой, спокойной жизни с отдыхом и развлечениями; крестьяне надеялись, что после победы распустят колхозы, и каждый будет трудиться на своей земле.
В. Гроссман, писатель (из фронтового очерка):
"Что же удивительного, что день и ночь, заслоняя самые яркие и пышные картины последних дней победоносной войны, стоит перед глазами фигура нашего красноармейца, такой, какой навечно запомнили мы ее: в продранной осколками шинели, шапке-ушанке, с полупустым заплечным мешочком, с гранатами, заткнутыми за брезентовый поясок.
Пожелаем ему от души жизни веселей и полегче, посытней, побогаче. Кто, как не он, заслужил ее!"
Из воспоминаний: "Все чувствовали одно: после таких мук, лишений, голода, смертей должна же начаться настоящая человеческая жизнь. Помню, на ногах – рваные сапоги, а в душе – уверенность: скоро начнется распрекрасная жизнь…"
2
В первые месяцы той войны советская пропаганда вспомнила позабытые понятия, которые не употребляли уже много лет. "Отчизна", "братья-славяне", "священное отечество", "великие предки", "Родина-мать" – эти выражения вошли в газетные статьи, лозунги, речи докладчиков и способствовали росту национальных устремлений граждан СССР. Подобные настроения поначалу не преследовали, чтобы не подрывать единство народов многонационального государства в борьбе с сильным врагом, однако к четвертому году войны ее исход был уже ясен, и подошла пора искоренять несанкционированный "буржуазный национализм".
Летом 1944 года ЦК партии принял решение усилить идеологическую работу в Татарской автономной республике, где писатели и историки придавали излишний национальный характер своим работам. Подобной критике подвергли деятелей культуры Башкирии, а затем раскритиковали авторов "Истории казахского народа" за проявленный национализм.
![Феликс Кандель - Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 4] (1939 – 1945 гг.)](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
