Алла Демидова - Письма к Тому
Ну, да Бог с ними. Места всем хватит. А что им, бедным, остается делать? Не сидеть же со своими миллионами дома?
В Сан-Франциско мы были два дня. Меня повозили по городу (два профессиональных гида – русские) – все показали и рассказали. Оказывается, здесь есть старое русское кладбище, и один из холмов так и называется до сих пор – «Русский холм». Здесь жили русские поселенцы давно, разводили виноград и т. д., и тем самым кормили Аляску, когда она была у России. Сумасшедший Жириновский сказал, что когда он придет к власти, он отнимет у Америки Аляску – так что – трепещите, Том: кругом будут русские. Впрочем, извините. Об этом сумасшедшем написала к слову. Золотые слова не то Гёте, не то Гейне, что лучшая память для тиранов – это забвение. Поэтому забудем это имя навсегда.
Мое парижское Письмо для Вас, конечно, осталось в Москве. В Париже у меня была, как всегда, суматошная жизнь. Отыграв три спектакля, я полетела на концерт в Канаду. Прилетаю в Монреаль – а там 33° мороза по Цельсию. Самолет опоздал на несколько часов, меня никто не встретил. На автобусе и taxi уже ночью добралась до Квебека. Я знала, что у меня «Hilton». Был один концерт с местным симфоническим оркестром. Я читала пушкинскую «Осень», кусок из «Анны Карениной» Толстого и несколько стихотворений Ахматовой. Потом переехала в Монреаль, пожила там дня 3 до своего самолета, походила по театрам. «Походила» – не то слово: мороз не позволял ходить, ездила в taxi. Интересный спектакль был «На дне» Горького. Сатин был в гриме самого Горького, сидел в ночлежке и записывал все эти сцены, Лука – как восточный Будда. Потом опять вернулась в Париж, опять поиграла немного и опять полетела, но уже в Афины, а там 20° жары (опять же по Цельсию). Но там, тьфу, тьфу, тьфу, меня любят, и все прошло очень хорошо: получила приглашение на будущее. Вернулась в Париж. Отыграла гастроли. Театр наш вернулся в Москву, а я осталась на две недели в Париже, ходила каждый вечер в театр, как на работу. Пересмотрела все, что надо было посмотреть. В письме, к сожалению, все не напишешь, но если говорить в целом о новом течении в средствах выражения, то это – «trompe-l’oeil» («обман глаз») – в живописи, в моде, в быту, на сцене. Один мой знакомый – художник и режиссер Рустам Хамдамов заставил меня купить в Париже мужскую обувь и мужское пальто в мужском магазине. В Париже я все это носила и чувствовала себя как рыба в воде, но в Америку взять все это побоялась – и правильно сделала: меня бы здесь просто приняли бы за лесбиянку.
В Париже одна моя подруга оставила мне на эти две недели квартиру и машину. С машиной в Париже я управлялась не первый раз, но парковаться стало все труднее и труднее, и в конце концов я ходила пешком или ездила в taxi. Я не люблю и боюсь метро. Развивается клаустрофобия. В Москве было, как вы говорите, о’кэй. У меня теперь появилась другая собака – маленький пекинес Микки. Когда я уезжаю, я отдаю его Маквале, но она 3 апреля приедет в Нью-Йорк, а Микки останется с ее сестрой, которая приехала из Грузии и живет теперь у Маквалы, так как в Тбилиси жить практически нельзя – нет электричества, газа, хлеба. На одну ее месячную зарплату можно купить только 1 кг сыра. Мы (союз театров) посылаем грузинским актерам продуктовые посылки. Вообще, Том, мир, по-моему, сошел с ума. А из той глубокой ямы, в которую сейчас толкнули Россию, мы, наверное, уже не выберемся никогда. Я имею в виду, прежде всего, культуру. Само искусство, слава Богу, меньше всего зависит от социальных проблем, но если говорить о культуре, как о мироощущении нации, то тут, как выразился Дэвид – «кранты».
В Нью-Йорке мне на этот раз было как-то не очень комфортно душе. Часто я просыпалась и думала: зачем я здесь? Но когда светит солнышко, то все хорошо.
Я стала уставать от людей. Все чаще и чаще хочется побыть в одиночестве. Наедине с Природой. И если есть абсолютная Красота – то это все, что сделал Бог, а все, что сотворили люди (даже гениальные) – все уже несет субъективную окраску и зависит от состояния Духа. Простите мне эту сентенцию.
Вот, Том, все, пожалуй. Подлетаем к Лос-Анджелесу. Если найду марку, отправлю оттуда же Письмо. Надеюсь, что я его не повезу в Москву, как часто бывало. Мой низкий поклон Юлии. Чувствую по телефону, что она удивительно добрый человек. Обнимаю.
Ваша Алла.Письмо Тома
5 мая 1994 г.
Дорогая Алла! Ты знаешь, что LOS ANGELOS – это ангелы?! Ты мне не звонила из Калифорнии, и я пропустил калифорнийскую часть твоей поездки. Славно было? Твои замечания про Макарову смешные и немножко язвительные – я никогда не видел эту сторону твоего характера, кроме в этом случае. Ты сравниваешь твою гастрольную полунищенскую жизнь с роскошной жизнью Макаровой и других русских эмигрантов «культурных работников» – балерин и т. п. А Макарова хочет продвинуться в твою область («Вишневый сад»), что только немного огорчает тебя. Из-за этого мы можем «простить» твою «язвительность». Смешной контраст, что у нее нет голоса, а у тебя нет ножек. Ты очень четко понимаешь ситуацию. Три группы: танцоры (балерины), певицы, актрисы – всякому мастеру свой «métier» («каждому мастеру свое ремесло!» – так я научился). Когда я был мальчиком, уже научился от кино (фильмов), что певицы не могут играть – их эмоции вполне преувеличены; танцоры и балерины не могут играть, потому что их ремесло совсем молчаливое, без голоса. Только актеры (актрисы могут владеть полным эмоциональным диапазоном, если им повезло испытать их, и ты научилась переиспытывать их во время игры. Ты в «Лебедином озере»?! Ты была бы хороший лебедь (настоящий), признаюсь.
А твоя мысль – связь между старыми русскими поселенцами и Жириновским очень смешная; он воспользовался ностальгией людей, которые всегда думают, что «в прошлом было лучше» (ностальгия опасная эмоция).
Я не согласен с этим выражением, что для тиранов лучшая память – забвение.
Театр «Барро» – это театр «Barreaux»?
В концерте с оркестром – чья была музыка?
Может быть, тот человек, у которого Ахматова жила в 20-е годы (Lourie?) или Шостакович, Прокофьев? И кто компоновал музыку? Великое событие и для поэзии и для музыки – особенно первое. А ты была центр (средоточие), фокус и главный деятель всего этого. Поздравляю вас!
Том.P.S. Куда тебе позвонить? Или позвони мне.
P.P.S. Алла, я не понял: Горький в Монреале?! «На дне»? Кто «Сатин»? В чем сидел? А Лука? Непонятно.
И что значит «тьфу» и «кранты»?
P.P.P.S. Очень интересно пишешь о «trompe-l’oeil». Обмануть глаза! А ты еще эту apercu (сознание) связала с историей о твоей мужской одежде в Париже и как там одежда казалась натуральной. А в Америке, боялась, чтобы это не было бы принято как знак лесбиянства. Сейчас у нас лесбиянки и гомосексуалисты «вышли из чулана» – показывают себя публично. Значит, больше нет срама.
Твой друг Том.Алла, перенимаю твои привычки. Сразу не отправил Письмо. Перечитал еще раз твое. И дополняю. Я помню Маквалу. Она – твоя связь с музыкой, по крайней мере, с оперой. Ты о ней мне часто говоришь. А ситуация в Грузии – это показатель того, что бывало и бывает в России. Ты была пессимистом по поводу России. Чего бояться? Достоевский в «Братьях Карамазовых» сумел выразить главный вопрос, который все еще занимает Россию: «хлеб или свобода?» Как будто бы не можешь иметь и то и другое. Да, «мир с ума сошел», но это началось в 18 веке, с нападением «Рационализма». «La Raison» – на верху. Утопическое размышление. Идеологии. Победа мозга-ума над сердцем. Я убежден, что эта борьба между умом и сердцем всегда бывала, но в 18, 19 и 20 веках – ум победил с результатом того, что мы (человечество) оказались во всеобхватывающей гражданской войне.
Я замечал, что ты, в нашей переписке, иногда упоминаешь Бога. Несмотря на то, что ты родилась и выросла в советские – этот факт (твоя вера) поражает (удивляет) меня и радует. Было бы интересно слушать твой рассказ (историю) о порождении и развитии твоего верования в Бога. И какой Бог? Это православный Бог или какое-нибудь всеобщее естество и т. д.? Ты связываешь Бога с природой – эта красота его дело. Имела ли ты какие-нибудь сверхъестественные испытания? (experience). Влияние твоей старообрядческой бабушки у тебя осталось? Напиши.
Том.Ремарка
В театре у нас был спектакль «Деревянные кони» по повести Федора Абрамова. Мне там нужно было играть мудрую древнюю старуху. Я, конечно, уже в репетициях поняла, что мне нужно играть мою бабушку, которая дожила до 90 лет и никому не делала зла. Она была очень религиозна, перед смертью сказала мне: «Я думаю, человек живет для того, чтобы встречаться с другим человеком. На года, на день, на минуты… Но это самое главное».
А однажды, когда шли еще репетиции, произошло следующее.
…По переделкинскому писательскому поселку гуляли две старухи. Одна с палкой, рука за спину, в телогрейке, длинный фартук, платок шерстяной, а под ним еще другой платок – белый. Вторая старуха более современная. Пальто, видимо, дочь «отказала». Тоже в платке, но повязанном как-то небрежно. Гуляли они не торопясь, по солнышку, в первой половине дня.
